Драконий лекарь

Глава 18

Меня выдернул из оцепенения голос Бьорна. Он подошел, положил свою тяжелую руку мне на плечо. В его глазах не было привычной насмешки. Только что-то похожее на… изумление. Хах! Вот кто не ожидал такого импакта от меня в начале моей рабской карьеры, так это он.

— Ты… — он с трудом подбирал слова. — Ты и правда лекарь.

— Я же говорил, — ответил я, с трудом сдерживая зевок.

— Ладно, — он кивнул. — Иди в деревню. Отдохни. Ты заслужил.

Он уже собирался уходить, чтобы руководить транспортировкой, но я его остановил.

— Бьорн, погоди.

Он обернулся.

— Я могу сходить к… ам, Альме? — пора бы на пике своей минуты славы пользоваться благами. Корыстными, да, но…

Он удивленно поднял бровь.

— К шаманке? Зачем? Боишься, что черная хворь и к тебе прицепится?

Черная хворь, ко мне? Не-е-ет, конечно нет, Себя я в первую очередь обезопасил.

— Да, боюсь. Да и за советом надо, — соврал я. — Ульв вот говорил, помнится, она помогла мне с курами. Своими заговорами. Может, и здесь у нее есть что-то, что поможет быку выжить. Какие-нибудь травы, отвары… Я сделал все, что мог с помощью рук и ножа. Но против заразы этого может быть мало. А я не хочу, чтобы лучший бык вождя сдох из-за моей ошибки.

Последняя фраза была чистой манипуляцией, рассчитанной на их прагматизм и страх перед гневом вождя. И она, черт возьми, сработала. Бьорн нахмурился, обдумывая мои слова.

— Хм. В этом есть истинна, — наконец сказал он. — Хорошо. Иди. Ее дом — на краю деревни, у подножия утеса. Тот, что с черепом дракона над входом. Скажешь, я прислал.

Я кивнул и, не оглядываясь, побрел в сторону деревни. Мысли путались. Я действительно хотел узнать больше о местных методах лечения. Но была и другая, более важная причина. Языковое зелье. И единственным человеком, который мог пролить на это свет, был создатель сия отвара, то есть сама шаманка.

Дом Альмы разительно отличался от остальных построек. Он был меньше, старше и как будто врос в скалу, у подножия которой стоял. Крыша была покрыта густым слоем мха, а из трубы вился тонкий, ароматный дымок. Над входом, скалясь пустыми глазницами, висел огромный, почерневший от времени череп какого-то дракона, похожего на описанного мне Ужасного Чудовища.

Я постучал. Ответа не было. Я постучал снова, громче.

— Войди, коли не боишься, — донесся изнутри скрипучий старческий голос.

Я толкнул тяжелую дверь и шагнул внутрь. И попал в другой мир.

Если снаружи это был просто дом, то внутри — нечто среднее между аптекой, лабораторией и полевым госпиталем! Воздух был густым, наполненным ароматами сотен трав, которые висели пучками под потолком, сушились на сетках и хранились в глиняных горшках. Вдоль стен стояли полки, заставленные склянками, пузырьками, коробочками из коры. В большом очаге кипело несколько котлов, издавая разноцветный пар.

Но главное — здесь были люди. А я то думал, что она затворница., но на нескольких лавках, застеленных шкурами, лежали больные и раненые викинги. Один, с перевязанной головой, тихо стонал во сне. Другому, молодому парню с чудовищным ожогом на руке, Альма как раз меняла повязку. Еще двое, старик и женщина, просто сидели, ожидая своей очереди, и пили что-то из деревянных чашечек. Т-ц, клиника, блин.

Альма даже не повернулась в мою сторону, полностью сосредоточившись на работе. Она была маленькой, высохшей, как старый гриб, старухой. Ее лицо было покрыто такой густой сетью морщин, что казалось, будто оно вырезано из дерева. Но ее руки… двигались с поразительной точностью и уверенностью. Она аккуратно сняла старую повязку, пропитанную какой-то зеленой мазью, промыла ожог отваром и наложила свежий слой мази из глиняной плошки.

— Готово, воин, — сказала она парню. — Еще пару дней, и сможешь снова свой топор в руках держать. Но не раньше.

Парень благодарно кивнул и ушел. Только тогда она обернулась ко мне. Ее выцветшие, почти бесцветные глаза, казалось, заглядывали мне прямо в душу.

— Пришел, значица, знахарь-чужак, — проскрипела она. — Я ждала тебя, самозванца.

— Ждали? — удивился я.

— Слухи в нашей деревне бегут быстрее ветра. Я уже знаю, что ты сделал с быком вождя. Смело. И глупо.

Она указала на скамью у стены.

— Садись. Говори, зачем пришел. Только быстро. У меня дел по горло.

Я сел, собираясь с мыслями.

— Я пришел за советом, — начал я. — Я сделал все, что мог, чтобы спасти быка. Зашил раны, остановил кровь. Но я боюсь заражения. Я использовал медовуху как антисептик, но этого может быть мало. У вас… есть травы, которые могут помочь? Что-то, что борется с заразой изнутри?

Пытался сформулировать мысль так, чтобы она была понятна знахарке, и дополнил.

— Мне бы хоть что-то с природными антибиотическими свойствами. Что-то вроде… чеснока, коры дуба, ромашки… или хотя бы мох. Сфагнум. Он должен у вас расти на болотах, он отлично впитывает гной и обеззараживает.

Проблема была в том, что использовать просто свежую траву для лечения глубоких ран было рискованно. Поэтому, думаю, будет лучше использовать именно проверенные средства, скорее всего, в виде высушенных сборов для отваров или уже готовых настоек на спирту.

— Я не знаю, в каком виде это лучше применять, — добавил я. — Но, думаю, нужны именно настойки или высушенные травы для отвара. Чтобы поить его.

Она слушала меня, не перебивая, слегка склонив голову набок.

— Есть, — коротко ответила она, когда я закончил. — Корень змеевика, лист иван-чая, кора ивы. Все это снимает жар и гонит хворь из тела. Но я тебе не дам.

— Почему? — опешил я.

Она повернулась ко мне, и в ее выцветших глазах я увидел вековую усталость и горечь.

— Потому что это не поможет, — отрезала она. — Я видела такие раны у людей. У воинов. Глубокие, рваные, куда попала земля и грязь. Даже если зашить, даже если поить их самыми сильными отварами, черная хворь все равно приходит. Рана начинает гноиться, распухает, чернеет. Человек бредит, горит в жару, а потом… умирает. Каждый второй. А то и чаще. Вот — указала она на больного у себя в доме. — гляди на этого. Скоро так же подохнет.

Я проследил за ее взглядом. Молодой парень, воин, судя по мощному телосложению, лежал без сознания, тяжело дыша. Его грудь была перевязана тряпками, и даже с такого расстояния я чувствовал идущий от него жар и слабый, но тошнотворно-сладковатый трупный запах — характерный признак гангрены.

НУ ТВОЮ-ТО МАТЬ!

И она держит его здесь?! В общей комнате?! Где лежат другие больные, где она готовит свои отвары, где она принимает людей?!

Я инстинктивно сделал шаг назад. Мужик то явно уже не жилец, ну ебен-бобен. Такая чашка Петри проживет еще, быть может, день два и все — смерть в бреду и муках. И все эти дни будет хорошей такой фермой стафилококков, стрептококков и еще черт знает чего.

И ведь Альма точно подходит к нему, меняет повязки, касается его кожи. А потом этими же руками, в лучшем случае ополоснув их в кадке с водой, трогает травы, толчет их в ступке, лечит другого пациента с простым порезом!!!

ПИЗДЕЦ!

И ведь я видел в своей практике, когда на фермах случались вспышки инфекций. Один больной поросенок в общем загоне мог за неделю выкосить все стадо. Перекрестное заражение, чтоб его. Элементарная гигиена, основы асептики и антисептики, то, что вдалбливают в голову любому медработнику с первого курса!

А она… хер с ней. Больше оставаться тут не хотелось. Не даст травы ну и хер с ней. Самому бы не попасть сюда, но ведь… Выздоравливают из-под ее рук люди! Как так!?

— …Если уж мы людей не всегда можем спасти, то что говорить о быке? — продолжала она. — Он обречен. Проще зарезать его сейчас и пустить на мясо, пока оно не испортилось.

Ну да, спасибо, мамаша.

— Но ведь можно попытаться. — возразил я. — Если рану постоянно промывать, если не давать грязи скапливаться…

— Мы промываем, — перебила она. — Мы молимся богам. Но это не всегда помогает. Черная хворь — это проклятие, колдовство. Против него травы бессильны.

— Это не колдовство. — я сам не заметил, как повысил голос. — Это… это крошечные, невидимые глазу существа, которые живут в грязи. Они попадают в рану и пожирают плоть изнутри. И чтобы их убить, нужен не заговор, а… что-то, что убьет их. Спирт. Огонь.

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.

— Невидимые существа? — она усмехнулась. — Ты говоришь, как Борк Безумный под конец своей жизни. Иди, лекарь-чужак. Делай, что считаешь нужным. Но моих трав ты не получишь. Не хочу тратить их на мертвеца. Но ты ведь пришел не только за этим, — сказала она, не оборачиваясь. — У тебя на языке вертится другой вопрос. Спрашивай быстрее.

По мне так видно?

— Да, — решился я все-таки остаться, когда тема зашла до этого момента. — Отвар. Тот, что вы дали мне в первую ночь. Как он работает?

Она повернулась и посмотрела на меня в упор. В ее глазах плясали смешинки.

— А ты как думаешь, лекарь? Колдовство?

— Я не верю в магию, — честно ответил я. — Я верю в химию и биологию. Этот отвар… он как-то повлиял на мой разум?

Она расхохоталась.

— Ты умный, чужак. Умнее, чем кажешься. И ты почти прав. В отваре знания о том, как устроен мир и как устроен человек. В отваре не только травы, но и настойка на крови.

— Кровь? Чья?

— Дракона, — просто ответила она.

— Драконья кровь?

— Не всякого, — уточнила она. — Есть один вид. Мелкий, незаметный. Мы зовем их Пересмешниками. Они не дышат огнем, не дерутся, но умеют подражать. Любым звукам. Крику чайки, реву Громмеля, даже человеческой речи. Их кровь… впрочем, не нужно тебе такое знать, чужак. Не дано тебе природой понимание сути мира.

— Но… подождите, все-таки как оно работает??

— Как ветер дует, как солнце светит, — она пожала плечами. — Мир так устроен. Нужно просто уметь видеть и не бояться пробовать. Моя бабка научила меня, а ее — ее бабка. Мы собираем знания по крупицам. Ценой ошибок, ценой жизней. Иди давай. Долго тут сидишь уже, кто работу за тебя проворачивать будет? Негоже чужакам знать то, что не положено знать даже всем нашим. А ты — не наш. И никогда им не будешь. Ты — пришлая вода. Однажды ты уйдешь, так же, как и пришел. А наши тайны должны остаться здесь. Иди. Шуруй!

Она отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Ладно. Не хочешь делиться — не надо.

Спустя день бык был жив. Он лежал под навесом, который для него соорудили воины, укрытый шкурами. Животина был слаб, но дышал ровнее и даже несколько раз пытался поднять голову, когда слышал голос Носохряка. Хороший ли это знак? Конечно. Выживет — будет мне счастье.

Раз уж Альма отказала мне в своих чудо-травах, пришлось импровизировать, полагаясь на базовые знания и то, что росло под ногами. Я приготовил свой собственный лечебный отвар. Взял побольше молодой сосновой хвои — природный антисептик и источник витамина C. Нашел заросли иван-чая, который, как я помнил, обладает противовоспалительными свойствами (да и сама знахарка тоже про него говорила). И добавил немного коры ивы, содранной с молодого деревца у ручья, — природный аналог аспирина, салициловая кислота, которая должна была сбить жар и уменьшить боль. Пусть и содержание ее было мизерным для такой туши.

Я долго кипятил все это в котелке. Этим пойлом методично отпаивал быка, вливая жидкость ему в угол рта. Носохряк и Эрет сидели рядом, не отходя от своего кормильльца, и молча наблюдали за моими действиями. Пастух, кстати, приходил в себя. Несколько раз ловил на себе мой взгляд и тут же смущенно отводил его.

После очередной процедуры я подозвал к себе Эрета. Он подошел, с опаской глядя на мои окровавленные руки.

— Эрет, — начал я, — ты же видел ту тварь, что напала на стадо? Что расскажешь? И раньше такое бывало у вас?

Он вздрогнул.

— Та я… я не знаю, чесна. — затараторил он. — Оно… оно как из-под земли вылезло, ей-богу! Мы быков пасли, все тихо было, а потом земля как задрожит, и оно ка-а-ак выскочит. Прям из-под копыт у Бора.

— Как червь?

— Ну да! Как червяк огроменный! Серое такое, блестяшшее, как мокрый камень. И длинное, шо змеюка. А башка… — он почесал в затылке, пытаясь подобрать слова, — …башка круглая, и вся в иголках, как еж, ну реально! И на носу рог такой, кривой. Глаза белые, как молоко, без зрачков. Страшнючие.

— А крылья? Они ведь летали? Атака на быка было сверху же.

— А были, были! Ма-а-аленькие такие, как у курицы недоразвитой, по бокам торчали. Оно ими махало, когда на Бора прыгнуло.

Хм хм хм.

— А огонь?

— А и огонь был! Только чудной какой-то. Оно как пасть разинет, а оттуда кольца такие летят. Огненные! Не как у Чудовища, струей, а прям кольцами. Одно в скалу попало, так камень и поплавился.

Парень вновь задумался.

— И шипы были, коли знать важно. Вся спина и хвост в них. Вострые, зараза! Когда оно на Бора навалилось, так этими шипами его всего и изодрало. Я как копье в него ткнул, оно и отвалило. Заорало так, шо ухи заложило, нырнуло обратно в землю у леса — и все, нету. Как и не бывало.

В землю у леса? То есть оставило какую-то дыру? Это я и задал парню.

— Да вродя ничего так и не нашли там. Будто завалило дыры.

М-да, вырисовывался образ совершенно нового хищника. Получается, подземный, роющий дракон, с маленькими крыльями, но умеющий летать, стреляющий огненными кольцами и шипами. А еще с плохим зрением и, судя по всему, крайне агрессивный.

— А… вы раньше таких видели? — спросил я. — У него есть имя?

Эрет испуганно замотал головой.

— Не-а. Ни разу. И батя мой не видел. И никто из наших не видел. Я ж говорил, Ульву доложили. Он сам приходил, смотрел на раны. Сказал, тварь новая. Злая. Велел на дальнее пастбище больше скот не гонять, пока не разберемся.

Значит, это было нечто новое. Неизвестное даже для Книги Драконов. Интересно…

Прошло две недели. Две недели монотонного, изнуряющего, но приносящего свои плоды труда.

Бык, к слову, выжил. Он все еще был слаб, сильно хромал, и огромный уродливый шрам на его боку останется с ним навсегда, но он был жив. Он самостоятельно ел, пил и даже пытался бодаться, когда я менял ему повязку. Пастух то теперь смотрел на меня как на живое божество! Это вдохновляло мою эгоистическую натуру — он больше не называл меня чужаком или полоумным. Только лекарем. И каждый день его жена или сын приносили мне в каморку то крынку свежего молока, то круг домашнего сыра. Маленькие знаки благодарности, которые в моем положении стоили дороже золота. Еще бы теперь мелкая детвора сменила мне погоняло с Драконоедца на… кого угодно — было бы вообще все супер.

Вождь, как я понял, тоже был в курсе моих успехов. Прямых бесед у нас больше не было, слава богу. Но Бьорн передал, что Ульв велел оставить меня в моей каморке за кухней до особого распоряжения. И это распоряжение, судя по всему, было долгосрочным. Я надолго переселился в комфортные условия!

Это, впрочем, не избавило меня от работы в шахте. Утренняя смена осталась моей святой обязанностью. Но теперь, после тяжелой работы, я возвращался не в грязный, переполненный барак, а в свою теплую, уединенную конуру! Я мог по-человечески отдохнуть, обдумать события дня, не чувствуя на себе десятков чужих взглядов. Комфорт, даже такой минимальный, был роскошью.

Правда, из-за этого я был почти полностью оторван от своих сокамерников. Редко видел Альфреда и его людей, еще реже — Хасана. Я жил в странном пограничном состоянии — уже не совсем раб на общих основаниях, но еще и не свободный человек.

Чувствовал ли я вину перед ними, наслаждаясь своей привилегированной жизнью? Да нет, с чего бы. Каждый выживает, как может. А вот неловкость… неловкость была. Особенно когда я пересекался с ними в толпе, и они молча кивали мне, но в их глазах я видел растущую дистанцию. Я становился для них чужим. Выскочкой, который нашел себе теплое местечко. И это было неприятно.