Дороти должна умереть

18

— Ну что на нее нашло? — возмущалась я, когда вечером после занятия с Гламорой мы с Ноксом шли ужинать.

Он забрал выданные колдуньей книги, и те растворились у него в руках. Полагаю, отправились прямиком в мою комнату, где и будут лежать в ожидании более тщательного изучения.

Чародей насмешливо взглянул на меня.

— Ты спокойно выносишь побои и учишься колдовать, но бесишься от необходимости прочитать пару книжек? — засмеялся он. — Мы думали, занятия с Гламорой окажутся для тебя самыми легкими. — Говоря это, он слегка улыбался, словно отлично знал, как порой нелегко приходится с этой колдуньей.

— Есть в ней что-то такое… — протянула я, — от чего мурашки бегут по коже.

— А чего ты хочешь? — ответил Нокс. — Она близнец Глинды. Представь, каково это — знать, что твоя сестра восстала против тебя и однажды вам придется встретиться в битве лицом к лицу.

Я остановилась посреди коридора. Нокс повернулся ко мне, на его лице заиграли отблески пламени, освещающего наш путь.

— Герт хотела знать, какая я, но дело в том, что я не знаю даже, какие вы на самом деле. Да что там! Я даже не знаю ни одного пункта вашего огромного плана, который, возможно, весь завязан на мне.

— Чтобы идти по дороге, не обязательно знать каждый ее поворот.

— Но быть в курсе конечной цели полезно.

— И она тебе известна: свергнуть Дороти.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Можешь хоть на мгновение сбросить эту маску примерного воина и просто побыть человеком?

Парень на секунду замолчал, серьезно задумавшись над моим вопросом, и в конце концов заявил:

— Только Момби и Герт знают план целиком. Все остальные — лишь частично. В таком случае, если кого-нибудь из нас поймают, не все будет потеряно.

— Но что, если… — Звон бокала Гламоры предостерег меня от дальнейших расспросов.

— Я не имею права рассказывать чужие истории, — отрезал Нокс, а потом, словно почувствовав себя неуютно, добавил: — Добро пожаловать на первый официальный ужин в составе Революционного Ордена Злых, — и провел меня в обеденный зал.

Этот зал был подобен Гламоре — такой же величественный и пугающий. Столом колдуньям служил круглый кусок серого сланца, подвешенный в воздухе в самом центре пещеры. Стены теплого шоколадного оттенка заросли живыми цветами, на столе стояли приборы из черного фарфора, а на потолке росло очередное дерево-люстра.

Там уже сидели Момби, Герт и Гламора. Нокс кивнул, указывая мне на один из стульев, сам же занял соседний. Нервничая, я тоже присела. Мы с мамой не ели за одним столом с тех пор, как мне стукнуло двенадцать. У нас в трейлере был только раскладной столик, который она заваливала газетами и неоплаченными счетами.

Герт пробормотала что-то себе под нос, и все бокалы наполнились жидкостью бордового цвета. Тарелка передо мной вновь до краев наполнилась вязкой зеленой кашей. В тот момент у меня появилась хоть какая-то причина ценить Гламору. Пожалуй, ее чайные церемонии — единственное мероприятие, на котором удается вкусно поесть.

— Итак… как дела у нашей девочки? — спросила Момби, посмотрев на меня.

— У нее начисто отсутствуют хорошие манеры, — решительно заявила Гламора, которой явно не терпелось высказаться. — Кто бы ни учил девочку в той жестяной ферме, ему должно быть стыдно.

Маме не было бы стыдно, потому что она ничему меня не учила. Если бы я следовала ее примеру, то даже не знала бы, как пользоваться вилкой. Когда она садилась есть, то останавливала свой выбор на чипсах или кукурузных хлопьях и ела их прямо из пакета или коробки.

— Но у нее замечательная фигура. Как думаешь, Нокс? — продолжила Гламора, подмигнув чародею.

Я с трудом сделала глоток вина, слегка отдающего цветочным вкусом. Неужели Гламора только что действительно сделала мне комплимент? И к чему было это подмигивание?

— У Эми большой потенциал, — влезла Герт.

Потенциал. Слово, которое не давало мне покоя последние пять или даже шесть лет в школе. Нереализованный потенциал. Неужели эта фраза преследует меня?

— Она сделала хоть что-нибудь без твоей помощи? — поддержала тему Момби.

— Нет, но сделает, — заверила Герт.

— У нас мало времени, — вздохнула колдунья.

— Просто оказалось, что девушка, которая так остра на язычок, еще не знает, какая она на самом деле.

В личной беседе эта фраза звучала совсем не так, как на публике. Сейчас колдуньи говорили обо мне так, словно меня здесь не было. Нокс прочистил горло. Приехали. Вот и ему выдался шанс выложить все мои недостатки.

— Мы не должны ее осуждать. В сложившихся обстоятельствах Эми делает все возможное.

Стакан с напитком выскользнул из моих пальцев. Я едва успела поймать его, но несколько капель все же выплеснулось на стол. Нокс в самом деле меня защищает? Гламора легким движением руки испарила пролитые капли. Бессмыслица какая-то! Я подняла взгляд на Нокса. Момби тоже с удивлением взирала на чародея.

— На обучение магии уходят годы, а мы хотим, чтобы она освоила все за месяц, — пояснил он. — Эми ведь даже не местная. Одумайтесь. Никто так быстро не может научиться.

И тут я вдруг поняла, почему Нокс меня защищает. Он просто не верит, что я вообще когда-нибудь стану настоящей колдуньей.

— Ты же смог.

— Я был ребенком. Детям все дается легче.

— Дороти смогла, — добавила Гламора.

— Вообще-то я здесь и сама могу говорить! — возмутилась я. — Вы что, всерьез считаете, что мне нужно знать все эти премудрости, чтобы быть приманкой?

Наконец-то пазл сложился у меня в голове. Я ведь теперь беглая преступница, которую разыскивает Дороти. Меня хотят использовать, чтобы отвлечь ее!

— Это правда? Я ведь приманка, да?

Герт хотела что-то ответить, вероятно, как-то успокоить, но замерла, так ничего и не сказав. Выглядела она удивленной — неожиданное поведение для человека, который умеет читать мысли. Но потом я поняла, что смотрит колдунья не на меня. Я развернулась на стуле, проследив за ее взглядом и обомлела. За моей спиной стояли две девчонки, с головы до ног перепачканные кровью.

Никогда раньше не видела ничего подобного. Одна высокая, с медно-рыжими волосами и глубоким багровым шрамом посередине лба размером с долларовую монету и гладким, как кость. Другая — со светлыми волосами, пронзительными зелеными глазами и маленькими губками в форме сердечка. Но, честно говоря, в ее образе меня поражало другое: одна половина ее лица была из плоти и крови, как у любого нормального человека, а вторая сплошь состояла из металла. Соединялись эти две половинки крупными, мощными болтами. На такие же половины делилась и шея, а левая рука полностью оказалась металлической. Штаны закрывали ноги, потому я их не видела. Но, смею предположить, они тоже были не в порядке.

Девушки стояли, опираясь друг на друга. Полуметаллическая девчонка держалась за высокую. Под следами крови невозможно было даже разглядеть раны, но выглядела она очень и очень измученной.

— Где? Что? — Момби в мгновение ока оказалась рядом с девушками.

— Страна кводлингов. Лев, — пробормотала девчонка с круглым шрамом.

Момби исчезла в облаке дыма. Видимо, вместо того чтобы помочь бедняжкам, отправилась проверять то, о чем спрашивала. Нокс же скривился и, вскочив на ноги, помчался к незнакомкам. Герт ринулась следом. Оказавшись рядом с ними, чародей взял на руки полуметаллическую девочку. На ее искаженном болью лице промелькнула улыбка.

— Мелиндра, все будет хорошо. Я держу тебя. — Казалось, впервые за время нашего знакомства Нокс о ком-то беспокоился.

Ладонь Герт засияла, когда она коснулась руки девушки.

— Отнесем ее к Источнику.

Прежде чем я поняла, что происходит, Герт с Ноксом уже исчезли. Гламора продолжала спокойно сидеть за столом и есть липкую кашу. Я даже не волновалась, что оказалась брошена практически в гордом одиночестве без каких-либо объяснений. Но почувствовала неприятный и неожиданный укол ревности, когда вспомнила, как сильно Нокс переживал за эту девчонку.

— Садись, — приказала Гламора, указывая на туалетный столик, когда на следующий урок мы вошли в ее пещеру.

Я пребывала в задумчивости, все еще находясь под впечатлением от событий прошлого вечера. Эти две девчонки появились посреди зала, как будто после купания в озере крови, а я тут учусь правильно делать реверансы? Ссутулившись, я побрела вперед, прекрасно зная, как это бесит Гламору. И не села. Вместо этого принялась рассматривать и перебирать ее вещи. На туалетном столике стояло множество маленьких стеклянных фигурок, которые, наверное, когда-то были частью богато украшенного шахматного набора. Я покрутила в ладони стеклянную королеву. Гламора глубоко вздохнула, но старалась держать себя в руках. В ответ я лишь закатила глаза. Маленький акт протеста Гламора восприняла как настоящую катастрофу.

— Сядь, — вновь приказала она, не повышая голоса, но вырвала фигурку из моих рук и поставила обратно на столик.

Остальные фигурки сами по себе заняли положенные места. Гм, а может, истинная сила Гламоры не в этикете, а в каком-нибудь особом ведьминском ОКР[6]?

На этот раз я подчинилась и присела-таки на стул, но в тот же момент отвернулась от зеркала, чтобы взглянуть колдунье в лицо. Она распустила свой замысловатый пучок, и волосы роскошными волнами упали на плечи, обрамляя глубокое V-образное декольте лилового платья и подчеркивая грудь. С распущенными волосами Гламора еще сильнее напоминала свою злую близняшку.

— Может, у меня и нет такого особого дара, как у Герт с Момби, зато я могу научить тебя другим полезным вещам, дорогая, — заявила Гламора.

Я вновь потянулась к стеклянной фигурке королевы — та ринулась прочь.

— Порой лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. — Гламора тяжело вздохнула.

Я подняла голову, наблюдая, как она закрыла лицо ухоженными ручками, словно играла в «ку-ку» с малышом, и развела их в стороны. Я охнула. На правой щеке колдуньи зияла дыра в форме полумесяца — через нее был прекрасно виден язык и идеально белые зубы.

— Что с вами случилось? — в ужасе спросила я.

— Семья может причинить нам гораздо больше боли, чем чужие люди. Это сделала Глинда.

— Но почему… Что случилось?

— Она хотела убедиться, что никто больше не спутает меня с ней. Быть точной копией своего противника — большое преимущество, если ты на тропе войны, а она не желала, чтобы у меня имелся подобный козырь.

Кажется, Гламора не смущалась и не стыдилась своего дефекта, но все же показать шрам — большое откровение для такой красавицы. И даже с изуродованным лицом Гламора оставалась такой же прекрасной. Красотой были исполнены каждый ее жест, слово, поступок.

— Почему вы не избавитесь от шрама с помощью Источника? — спросила я.

— Когда мы встретимся, — Гламора с любовью провела пальцами по шраму, — я хочу, чтобы она увидела, что сотворила.

Я покачала головой:

— Я видела ее. Видела то, во что она превратилась. Вы же не думаете, что, увидев вас, Глинда станет молить о прощении, правда?

Может, в глубине души Гламора действительно все еще на это надеется? Надеется, что сестра увидит шрам и раскается? Я мало знала о подобных надеждах, но представляла, каким ужасным бывает разочарование. Гламора рассмеялась так громко и звонко, что мне даже захотелось закрыть ладонями уши.

— Нет больше места прощению. Я лишь хочу, чтобы шрам стал последним, что увидит Глинда, когда я ее прикончу.

Гламора уставилась на меня, ожидая какой-нибудь реакции.

— Но она же вас не убила, — медленно отозвалась я. — Была близка к этому. Но не убила.

— Колдуньи-близнецы крепко связаны между собой. Когда-то я могла видеть, что делает Глинда, могла почувствовать ее боль. Но после того, как она это сотворила, я больше ее не ощущаю. Не вижу. Раньше в меня могли вонзить нож, и она бы умерла вместе со мной. Моя смерть повлекла бы за собой и ее.

— И наоборот? Если бы вы напали на нее и убили, то и сами погибли бы?

— Если бы представилась такая возможность, моя рука бы не дрогнула… Это помогло бы избавить мир от зла.

Я посмотрела на Гламору, которая в этот момент легонько провела пальцами по щеке, — шрам исчез, лицо ее вновь стало ровным и идеальным.

Когда пару дней назад я впервые увидела Гламору, то подумала, что это самое жуткое создание в мире. Просто потому, что решила, будто она Глинда. Но сейчас, узнав истинную Гламору, я, кажется, начинала понимать, что она могущественнее Глинды.

— А теперь начнем, пожалуй? — Колдунья положила руку мне на плечо и мягко повернула обратно к зеркалу.

В трейлере у нас было всего два зеркала: одно, сломанное, лежало в крошечной ванной, а другое, поцарапанное и изогнутое, висело над моим древним комодом. Второе напоминало зеркала из комнаты смеха, оно искажало мое лицо, делая его еще уже, чем оно было в жизни. По возможности я старалась в них не смотреться. Зеркало Глинды было иным. Или, может, я изменилась.

У меня перехватило дыхание. Во взгляде моем было что-то непокорное. Я стала куда упрямее, чем раньше. Разве такое возможно? Дешевая розовая краска уже начала смываться с волос, уступая место грязно-блондинистому цвету.

— Ты очень красивая, — проговорила Гламора без капли иронии или сарказма.

Я попыталась сбежать, но она положила руки мне на плечи и заставила сесть обратно на стул.

— Очень красивая, — повторила она с той же уверенностью, с какой Герт говорила о моей истинной сущности. Словно хотела удостовериться, что я ей поверила. Словно каким-то образом Гламора узнала, что за шестнадцать лет жизни мне ни разу такого не говорили.

С первого дня нашего знакомства Гламора оценивала каждое мое движение по одной ей известным правилам этикета. Добрые слова, прозвучавшие из ее уст, привели меня в замешательство.

— Конечно, внутренняя суть значит многое, Эми. Но у внешней красоты тоже есть своя особая магия.

Она тряхнула волосами, и цвет их поменялся с темно-рыжего на светло-лавандовый и обратно. Потом она коснулась моих волос.

— Какими они были?

— Вам не нравится розовый?

— Когда я впервые увидела тебя, Эми Гамм, то именно благодаря этим розовым волосам поверила в тебя. Ты справишься. Мы справимся.

— Правда, что ли, благодаря им?

Гламора сморщила нос, давая этим понять, что не стоит недооценивать силу волос.

— Когда Дороти появилась у нас в своем легком клетчатом платьице, я уже тогда понимала, что от нее будут одни проблемы.

— Вы знали Дороти, когда она только сюда прилетела?

— В то время мы с сестрой были еще вместе. Пока она не встала на сторону этой девчонки. Думаю, никто, кроме меня, не почувствовал неладное, это ее милое личико настораживало. Но ты… в тебе нет ни капли слащавости, и волосы лишь подчеркивают это.

— Спасибо… наверное, — пробормотала я.

— Это комплимент. Я бы сказала, Дороти ужаснее целого миллиона Момби. Не знаю, как там в ваших краях, но у нас, в Стране Оз, сахар может стать ядом. — Гламора взъерошила мне волосы, как будто стряхивая этим движением мрачный образ Дороти, застывший у нее перед глазами.

— Я хочу оставить его. Мне нравится розовый, — сказала я, но слова прозвучали не слишком уж жизнерадостно.

Пальцы колдуньи пробежали по прядям, подбирая цвет. Сперва волосы стали голубыми, потом зелеными и, наконец, вновь розовыми, светлее облака сладкой ваты, насыщенными и такими блестящими, какими никогда не были даже мои натуральные. Я вдруг вспомнила, как красила волосы над раковиной трейлера всего за пару дней до торнадо. Я думала, что новый цвет волос внесет какое-то разнообразие в мою скучную серую жизнь. И вот оно: моя прическа идеального розового оттенка, а перемен в жизни даже больше, чем можно представить.

Колдунья моргнула, и на моих щеках появился нежный румянец. Моргнула вновь — и губы покрыла темно-красная помада. Еще раз — и на веках изящными полумесяцами расцвели серо-зеленые тени. Снова — и ресницы, казалось, стали длиннее раза в два. И наконец на меня душем посыпались блестки.

Последние напомнили мне о Мэдисон. Мэдисон, стоящей посреди школьного коридора и сияющей, как дурацкий диско-шар… Но потом я заметила, что блеск Глинды ни в какое сравнение не шел с сиянием Мэдисон. Блестки точно знали, куда нужно лечь: слегка осветить скулы и веки, мягко опуститься на плечи и ключицы. Помада лишь подчеркивала макияж. Казалось, на мне нет ни грамма косметики, все более чем естественное. Сверхъестественное.

В зеркальном отражении я заметила Нокса, появившегося у входа в пещеру. Я не видела его с прошлого вечера, когда парень исчез с раненой девушкой.

— Как она… — начала я, поворачиваясь к нему.

Нокс при взгляде на меня разинул рот, как будто лишившись дара речи. Гламора рассмеялась, и чародей вновь обрел голос.

— В порядке, — ответил он, прокашлявшись. — Раны оказались глубокими, но она сильная.

— Как ты вовремя зашел! — У Гламоры загорелись глаза. — Разве Эми не прелестна? — Колдунья подмигнула, правда, я не поняла, мне или парню.

Вскоре после прихода Нокса Гламора заявила, что на сегодня достаточно. Чародей проводил меня обратно в комнату. Ему как раз было по пути, ведь наши спальни находились рядом. Мне стало любопытно, как выглядит его уголок. Наверное, Нокс спит на полу или на какой-нибудь жесткой каменной плите, как в темницах Изумрудного города. О моем преображении Нокс не сказал ни слова.

— Что случилось с теми девочками? — по пути спросила я. — Отчего у одной из них шрам на лбу? И почему другая… почему она… это Лев с ней сделал? — Я вспомнила окровавленное полуметаллическое лицо девушки, и меня передернуло.

Нокс покачал головой.

— Мелиндра уже давно наполовину состоит из металла. Она — одна из немногих пленниц, сумевших сбежать из лабораторий Страшилы.

— Это Страшила с ней такое сотворил?

Я же видела его в тронном зале. Но на первый взгляд Страшила казался гораздо безобиднее Железного Дровосека. Парень кивнул, продолжая:

— Аннабель — из Страны кводлингов. Это люди-единороги. В их рогах таится могущественная магия, так что Дороти предложила за рога кводлингов хорошее вознаграждение. Теперь в Стране Оз не осталось ни одного человека-единорога.

Какими бы магическими ни были эти рога, в моем мире подобные украшения на лбу ни к чему хорошему бы не привели… Когда я представила, как их отпиливают, по спине пробежала дрожь. Крылья Олли, рука и лицо Мелиндры, рог Аннабель — список изуродованных жителей Оз рос с каждой новой историей.

— Но ведь они всего лишь подростки, — медленно проговорила я. — Они должны ходить в школу и заниматься обычными подростковыми вещами: веселиться, издеваться над такими девчонками, как я.

Нокс покачал головой. Наверное, сама мысль о том, что подростки здесь могут быть просто подростками, казалась ему абсурдной. Он вздохнул и посмотрел на меня как на полную идиотку.

— Когда Дороти появляется в городе, она забирает всех взрослых людей, пригодных для работы. Кто-то отправляется трудиться на Глинду в магические шахты, кто-то — прислуживать во дворце. А некоторых отдают Страшиле в качестве новых игрушек.

— Игрушек?

— Страшила вбил себе в голову, что должен «помогать» Дороти: искать новые способы добычи магии, совершенствовать войско Железного Дровосека. Но в свободное время он экспериментирует.

Пока я обдумывала его слова, мы вновь заговорили о Дороти.

— Иногда она забирает и детей, но большинство остаются брошенными.

— Так, значит, Орден дает им приют и заставляет трудиться на его благо. — Эта фраза прозвучала как обвинение. Будто я осуждала колдуний. Хотя, наверное, так и было.

Нокс кивнул.

— И это лучше, чем работать на Дороти? — спросила я у него.

— Мне было лучше, — пожал плечами парень. — Я один из тех брошенных детей. Меня нашла Момби. Мои родители умерли, да я и сам был уже при смерти. Момби обучила меня магии, обучила всему, что я знаю. Помогла снова стать человеком. Если бы не она… — Он замолчал.

Я попыталась представить маленького Нокса, но не смогла. Вообразить его беззаботным, наивным, ранимым было сложно.

— И взамен она заставила тебя сражаться?

— Дороти лишила меня всего, так же, как и других детей. Я сам решил сражаться.

Порой мне казалось, что мы с ним вечно спорим и я каждый раз нахожусь на грани проигрыша. Нокс всегда был уверен в своих словах. Но вдруг то, во что он верит, не так уж и правильно? Я не знала, что сказать, потому решила вообще ничего не говорить. Мы молча шли до самого входа в мою пещеру. Проведя рукой по волосам, я пробормотала под нос пожелания спокойной ночи.

— Оно нравилось мне раньше, — внезапно произнес Нокс.

— Что? — изумилась я, поворачиваясь к чародею.

— Лицо.

— Мое лицо?

Ему раньше нравилось мое лицо, а теперь нет? Мне сейчас нужно обидеться?

— Не пойми меня неправильно. Магия Гламоры, конечно, эффектная штука. Но немного жаль, что твое лицо изменилось. Я раньше не встречал людей, у которых на лице можно было прочесть все — каждую мысль и эмоцию. В наших краях это редкость.

Похоже, впервые чародей не стремился уколоть меня своими словами, хотя они все равно чертовски ранили. Но мне нравилось, что он всегда говорит правду. В мире лжи, где все перевернулось с ног на голову, эта откровенность — словно компас.

— Но, полагаю, Гламора мыслит наперед. Раз уж тебе предстоит встретиться с Дороти, нужно построить непроницаемую стену…

— Ты так и поступил?

Он пожал плечами.

— Не думаю, что в моем случае можно вообще говорить про искренность. — Его подбородок едва заметно дрогнул, будто Нокс хотел сказать что-то еще.

Я бы хотела знать, что именно. Но парень уже развернулся и пошел прочь.