Долгожданная кража

Глава 24 А потом начались чудеса

И потянулись тоскливые больничные дни. Мой лечащий врач оказался прав: когда прошла горячка первых суток, я прочувствовал все прелести последствий сотрясения, так что на выписку сразу перестало хотеться. Поэтому демонстрацию и военный парад Седьмого Ноября я слушал, лёжа на койке, по радио, а концерт, посвящённый Дню советской милиции, вообще пропустил — по радио его почему-то в этот год не передавали, а телевизора в отделении не было.

Никто меня в эти дни не посещал, что и не удивительно. Для спецкомендатуры я, видимо, не стал ещё полностью своим, и это меня совершенно не огорчало, а друзьям из райотдела было попросту не до меня. Правда, седьмого ноября после демонстрации на минутку заскочил Санька Барыкин, весь такой стремительный, красивый и нарядный, в шинели с разлетающимися полами и при белоснежным кашне по случаю праздника. Он ворвался, как вихрь, и по этой причине, видимо, не был никем остановлен. А остановить должны были — ну, как же, в верхней одежде, без халата? Переполошённой сестричке, влетевшей в палату следом за ним, и уже открывшей было рот, чтобы начать возмущаться, Санька строго погрозил пальцем и заявил:

— Дело государственной важности! Аллюр три креста! Всем покинуть расположение!

Медсестра немножко ошалела от такой наглости, а Санька обвёл глазами палату и понял, что погорячился — разве можно над убогими издеваться? Тогда он отработал назад:

— Ладно уж, лежите.

И тут же обратился ко мне:

— Коллега, срочная депеша из Центра. Вот! — он продемонстрировал нечто, завёрнутое в газету. — Разговор тет-а-тет. Предлагаю выйти в коридор.

Галантно взял меня под ручку, потом повернулся к сестричке, полностью утратившей инициативу и дар речи:

— Товарищ врач (девушка зарделась), дело не требует отлагательств. Прошу проследить, чтобы в течение пяти минут нам никто не мешал.

Мы ушли с Санькой в конец коридора и скрылись в нише перед пожарным выходом. Вот здесь, наконец, друг мой вышел из образа. Секретным документом, завёрнутым в газету, оказалась книга. Ай, да Санька! Плохо я о нём думал. Позаботился о друге. Жаль только, что штанов не принёс. Про штаны Санька претензию не принял:

— Где же я тебе их возьму? Да и не телепат я — мысли на расстоянии читать. Смотри лучше, какую я тебе книгу притаранил! Знаю ведь, что больным без книги в больнице — никак, а тебе — особенно.

От друга слегка подавало нарушением служебной дисциплины. Оно и понятно: чтобы в цепочке на демонстрации не замёрзнуть (не май месяц, как говорится), надо поднять градус. Совсем чуть-чуть, чтобы в глаза не бросалось, но душа обрадовалась. А если душа в порядке, так и телу тепло.

Я повернул книгу «лицом» к себе — вот это сюрприз! Нет, это была не «Тайна двух океанов», которую я планировал заказать Ольге. Санька притащил мне «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева и теперь нетерпеливо ждал благодарности. Я только и смог выговорить:

— Ну, Сань, ты даёшь!

Дружок горделиво приосанился:

— А то! Там ещё про какой-то пылающий остров книга была. Только я подумал, зачем нам Куба, про путешествия интересней.

Я чуть не прибил друга — притащить вместо классного романа Александра Казанцева эту нудятину, да простит меня бессмертный Радищев! Он, конечно, большой молодец, но не для больничного чтения. А вот «Пылающий остров» я бы перечитал с удовольствием. В позднем моём возрасте он показался мне несколько наивным, как, впрочем, и «Два океана». Стало интересно, а как бы я воспринял его сейчас.

Я взял с друга обещание в следующий раз, причём, не затягивая, принести штаны, ну и всё остальное из одежды, и тот самый «Пылающий остров». Потом жадно выслушал последние новости и поинтересовался, где пропадает этот мой неуловимый Джексон. Только Санька собрался мне ответить, как появилась медсестра. Она явно оправилась от потрясения, доставленного ей моим другом, да ещё и подкрепление привела — свою напарницу со второго поста, тётку, судя по всему, бывалую.

— Мальчики, ну нельзя же так, — начала та, которая наша, — тут же медицинское учреждение…

Больше она не успела ничего сказать. Старшая напарница отодвинула её в сторонку и противным голосом начала:

— А ну-ка вы тут, аллюр три креста, заканчивайте свою шпионскую встречу. Вот ты, — она упёрла указующий перст в Саню, не посчитав нужным обратиться к нему на «вы», — быстро на выход. Иначе я твоему приятелю такую больничную жизнь устрою…

Ишь ты, нашла, чем друга взять! Но Санька не был бы Санькой, прояви он хоть малейший испуг. Он не стал дослушивать угрозы, а сам перехватил инициативу — воздел к потолку палец и важно произнёс:

— Товарищ санинструктор, всё правильно! Задание выполнено! Благодарю за службу. Как ваша фамилия? Сообщу по команде для поощрения в письменном виде.

— Я тебе покажу фамилию, балабол! — уже несердито возмутилась медсестра и замахнулась на Саньку полотенцем, которое держала в руках. — Давай, дуй на выход!

— Всё, исчезаю! Девушки, с праздником! Да здравствует, и всё такое!

И Санька смылся. Как это у него всегда ловко получается, завистливо подумал я вдогонку.

— И вы тоже забирайтесь к себе, читайте книги, отдыхайте. — напутствовали меня сестрички.

Вот, а ко мне на «вы», хоть я и в дурацком халате и тапках на одну ногу. И почему так?

Прошла неделя. Санька выполнил все мои наказы и даже нужную книгу принёс. Теперь я щеголял в более приличном одеянии, но где Санька взял «Пылающий остров», так и не узнал. Теперь мне надо было обеспечить сохранность книги. Знаем мы больничный люд — не успеешь оглянуться, а книжечки-то и нет уже, кто-то другой читает. Поэтому я обернул её в газетку, в которой она была и принесена, а на вопросы, что за книга, пользовался Санькиной подсказкой, небрежно заявляя — да так, ерунда какая-то про Кубу.

Неделя прошла, а Джексон так и не появился. В те нечастые случаи, когда удавалось позвонить с поста, а такая возможность появлялась только вечером, его кабинетный телефон молчал.

А потом начались чудеса. Они начались с появлением первой стайки посетителей, точнее посетительниц. Это были девчонки из подразделения с новым строгим названием: «Инспекция по делам несовершеннолетних». Робея от непривычной обстановки (а как же — шестеро мужиков разлеглись на своих лежбищах, не особо заботясь об эстетике своих поз) и прячась друг за друга, они выманили меня в коридор. Здесь они дали волю своим восторгам, затискали меня и даже немножко зацеловали (чисто по-товарищески, не подумайте чего). В их сумбурных речах я мало что понимал. Получалось, что я такой человек, такой человек, что ни в сказке сказать, ни пером описать, рыцарь без страха и упрёка, одним словом. А Лидочка Соколова, почему-то примкнувшая к детским инспекторам, произнесла при уходе страшным шёпотом и явно не для моих ушей:

— Ой, девочки, для меня бы кто-нибудь так…

Потом потянулись другие посетители, тоже сначала коллеги женского полу. Они натащили мне всяческой еды, книг, тетрадок с ручками писать письма и даже маленьких упругих мячиков руку разрабатывать. Опять были восторги и целовашки, но ближе к разгадке, с чего вдруг возникла эта лавина внимания ко мне, я не стал. Не выдержав этого наплыва красоты и свежих волнующих запахов, весёлого щебета, Серёга-Мумия начал требовать от медсестры, чтобы ему распаковали второй глаз, потому как без оного он испытывает мучительные страдания от невозможности видеть происходящее в полном объёме. А когда та ему отказала, кое-как сам проковырял дырку в бинтах и приготовился лицезреть.

Приходили и ребята из уголовного розыска. Они колотили меня по здоровому плечу, рассказывали новости, но на мой прямой вопрос: да что же в конце концов происходит, переглядывались друг с другом и ухмылялись — сам, мол, знаешь. Приоткрыть завесу недомолвок и тайн мог бы, без сомнения, Джексон, но этот разгильдяй опять куда-то пропал.

Дальше дело пошло ещё интересней. В один из дней, спугнув стайку очередных посетительниц своей строгой монументальностью, в палату неспешно зашёл сам Пётр Петрович, начальник спецкомендатуры. Он долго жал мне руку и произносил речь о том, что вот так, товарищи, и должен поступать настоящий милиционер. Соседи по палате внимательно слушали Петра Петровича и на всякий случай согласно кивали головами.

Потом товарищ майор зачитал приказ о моём поощрении премией в размере тридцати рублей и закрепил сказанное крепким рукопожатием. Жаль, конечно, очень жаль, что вы так недолго пробыли в нашем коллективе, повторял он, с чувством потрясая мою руку.

— А я что, у вас больше не работаю? — искренне удивился я.

Товарищ майор захлопнул рот и озадаченно посмотрел на меня.

— Да? Так вы ничего ещё не… Ну тогда так — выздоравливайте, выходите на службу, а там и разберёмся.

И товарищ майор поспешно удалился, оставив меня ещё в большем недоумении.

Кулёма тут же подскочил ко мне с предложением обмыть это дело, а он, дескать, сбегает.

Сбегает? Это интересно. Это надо обдумать. Надо и мне сбегать. Вот прямо завтра. В самоволку. Разузнать, что к чему, а то в конец надоели эти тайны Мадридского двора. Пусть только Санька куртку какую-нибудь притащит и ботинки. Я совсем невежливо отправил Кулёму на своё место и взялся обдумывать план предстоящего побега.

В конце дня ко мне заглянул наш лечащий врач Виктор Павлович, он сегодня был на дежурстве. Поинтересовался моим самочувствием, получил ответ, что иду на поправку, и незамедлительно отреагировал:

— Ну с такой-то дружеской поддержкой как ещё может быть иначе? Мне медсёстры и санитарки жалуются постоянно. Это же ни в какие ворота! Я, конечно, понимаю, что для милиции табличек «Посторонним вход воспрещён» не существует. Но имейте же совесть — ходят без халатов, грязь уличную натаскивают, сплошная антисанитария. Больных волнуют, в конце концов.

При этих словах доктор испытующе посмотрел на Мумию. Потом обернулся ко мне снова:

— Вы там приструните их как-нибудь, или я буду вынужден доложить обо всём главврачу.

— Так это же они сами… — попытался я объясниться, но доктор не стал дальше меня слушать.

— Тем более. — совсем нелогично заявил он и удалился.

— Лёха, — послышалось с соседней койки, — никого не надо приструнивать. Пусть ходят. Больно уж девки… ой, девушки, у вас хороши. И парни пусть приходят. Интересно же ваш трёп слушать. Где ещё такое «кино» увидишь?

На следующий день, не успел я ещё толком обдумать план своего побега, ко мне заявился… Джексон. Конечно, в неурочное время — в тихий час, но зато какой — без верхней одежды, в халате и даже тапочках. Не успел я толком удивиться и обрадоваться, как следом за ним, тоже в халате, но не в тапочках (несолидно при форме-то!) в палату вошёл Фёдор Павлович, наш замполит. То есть не наш, а замполит райотдела. Это уж совсем не по фэншую — я же в райотделе не работаю!

Пришлось экзекуцию Джексона отложить на время. А Фёдор Павлович сразу развеял мои сомнения:

— Не удивляйтесь, Алексей Николаевич, я по поручению начальника УВД.

Он испытующе посмотрел на меня и добавил:

— И Алексея Максимовича тоже. День милиции, конечно, уже прошёл, но учитывая исключительные обстоятельства и ваши высокие достижения в службе, начальником областного управления принято решено наградить вас нагрудным знаком «Отличник милиции». Встаньте, пожалуйста.

Я поднялся с койки, и Фёдор Павлович продырявил мне рубашку с правой стороны, ввинтив туда шпенёк серебристого пятиугольника.

— Служу Советскому Союзу! — бодро отрапортовал я.

Раздались нестройные аплодисменты. И в самом деле, где ещё мои сопалатники увидят такое кино?

Опять все присели: Жека устроился на койке в ногах, а Фёдор Павлович — на единственном стуле.

— А вы, Алексей Николаевич, откуда товарища Шубина знаете? — как бы ненавязчиво поинтересовался замполит.

Я задумался. В оперативной памяти моей головы такой фамилии не было. Посмотрел на Женьку, но подсказки не получил.

— Я никакого Шубина не знаю, товарищ майор.

Фёдор Павлович немножко не поверил.

— Так вы что ли не знаете, чью машину спасали? И никакой корысти в ваших действиях не было? Мне-то можете сказать… — замполит по-свойски подмигнул.

Происходящее перестало мне нравиться. Загадки не разгадывались, а ещё более нарастали.

— Фёдор Павлович, да что вы в самом деле! — возмутился я. — Что вообще происходит? То не было никого, то делегации целые зачастили. Даже начальник спецкомендатуры прибегал. Вот и вы теперь! Награды какие-то… Раскройте уже, наконец, свои секреты!

Вместо ответа замполит изобразил на лице недоумение:

— Странно, а товарищ Шубин упоминал, что хорошо знает вас, и что вы, по его мнению, настоящий профессионал уголовного розыска.

Я пожал плечами. Мало ли кто может знать сотрудника милиции, оставаясь для него неизвестным. Спасибо, конечно, за добрую оценку.

А Фёдор Павлович как будто что-то вспомнил. Он взглянул на часы и заторопился.

— Однако, Алексей Николаевич, мне пора. Секреты вам вот, Митрофанов расскажет. А я проинформирую вас о главном: у нас освобождается должность старшего инспектора уголовного розыска, Сергей Титанов переходит на новое место службы. Так вот, Алексей Борисович не возражает, если эту должность займёте вы.

Замполит поднялся со стула и раскланялся со всеми присутствующими. Потом обратился ко мне.

— Алексей Николаевич, ещё раз поздравляю вас с высокой наградой. Выздоравливайте поскорее. Надеюсь от возвращения в райотдел вы не откажетесь.

И отбыл. А мне яснее не стало. Просто чудеса в решете. Сначала сослали подальше от настоящей работы, теперь наградами осыпают, повышение пророчат. Шубиным каким-то интересуются.

Я ухватил здоровой рукой Женьку за пустой рукав накинутого на плечи халата и приказал:

— Колись, несчастный, или руку сломаю. Опыт имеется.

Друган рассмеялся:

— Всё — всё, сдаюсь! Слухай сюда. Степан Петрович Шубин…

— Степан Петрович, — переспросил я. — Так какого же… замполит туман-то полоскал?

Всё у меня сразу срослось: седогривый старик, ушастый «Запорожец», номера 80 — 80. Степан Петрович, подвозивший то ли он меня, то ли я его до райотдела, симпатичный, душевный дядька. Вот, значит, чью машину я у бандитов отбивал.

Джексон усмехнулся, глядя на мою просветлевшую физиономию:

— Что, идентифицировал? Так вот, Этот Степан Петрович оказался далеко не прост. Пенсионер-то он, конечно, пенсионер, но не рядовой, а весьма заслуженный, награды за труд имеет, героический участник войны, а самое для тебя важное — он депутат Областного Совета. Вот он и поднял всё милицейское начальство — где наш герой? Почему наградами не отмечен? А наш герой в ссылке, какие могут быть награды? Но Степан Петрович оказался мужиком, что надо. Молва идёт, что тебя в приказ на «Отличника» задним числом вписывали. А Шубину всё мало — парень кровь проливал. За это медаль полагается. Так что ещё не вечер, Лёха, не иначе быть тебе с медалью.

В палате стояла тишина. Я заподозрил, что «больничный контингент» не спит, а настроил свои локаторы и впитывает милицейские секреты. Когда ещё такое доведётся услышать.

— Второго-то поймали? — спросил я у Женьки.

Тот равнодушно откликнулся:

— Нет ещё вроде. Да куда он денется? Личность установлена, а он не из тех, что глубоко зарыться сможет. Так что поймаем, не сомневайся. В нашей стране бежать некуда.

Ну, дела! Я поразмышлял маленько — всё равно не сходится. Допустим, с «Запорожцем» всё более-менее ясно. А этот Степан Петрович каков оказался! И кто бы мог подумать — ездит на «Запоре», живёт в простой хрущобе на Бульварной, в общении никакого чванства, а сам вон какая фигура. Будущим бы народным избранникам поучиться у старика.

Однако, вернёмся к нашим делам. А в них яснее стало только чуть-чуть.

— Слушай, Жека, — я подёргал друга за рукав, — всё равно не стыкуется. Шубин Шубиным, а девчонки наши с какого перепугу облаву на меня устроили? Не из-за того же, что я драндулет от этих козлов отбил?

— О-о-о, — многозначительно протянул Женька, — держись за воздух, а то упадёшь.

И Женька обстоятельно поведал мне следующее.

Пальто Нине он отнёс и с ней встретился. Всё ей рассказал. И про Утягина, которому я залепил по физиономии за его гнусные помыслы. И про его кляузу в прокуратуру. И про то, как прокурорские обвели Нину вокруг пальца, чтобы она не побежала ко мне и не испортила им «всю обедню». И про мою ссылку.

— Короче, Лёха, я ей рассказал всё, что сам знал. И про то сказал, что ты втюрился в неё, как дурак, по уши и даже больше — до потери рассудка.

Джексон искоса быстро взглянул на меня и поспешно добавил:

— Временами, Лёшка, временами. Так-то ты в целом нормальный пацан.

Убедившись, что я нападать на него не собираюсь, он продолжил:

— Она, пока меня слушала, а мы в коридоре разговаривали — тоже не лучшее место, сам понимаешь. Так вот, как будто замерла вся, лицо окаменело. Ничего не понять, слышит она меня или нет, думает чего-то или так стоит. Потом говорит: Ладно, Женя. Спасибо, Женя. Иди, Женя. И так сказала, что я и ослушаться не посмел.

Женька замолчал и посмотрел на меня с опаской — продолжать или нет? Потом заговорил снова.

— Но это ещё не всё. Она знаешь, что удумала? Я сам не видел, ребята рассказывали. На следующий день Нина заявилась в райотдел и прямым ходом — к БАМу. О чём уж они там разговаривали, никто не знает, а сам начальник не рассказывал, понятное дело. Только Нина после этого оставила секретарю заявление.

Джексон хитро посмотрел на меня:

— И знаешь, как оно начинается? — Он вдоволь натешился моим нетерпеливым недоумением и продекламировал. — Руки прочь от Воронцова! Ха — ха! Говорят, она и в прокуратуру такое же отнесла. Роза Ивановна, секретарь наш, не забыл ещё? — читала эту бумагу и плакала. И всем показывала. Так что теперь вся контора про вашу сумасшедшую любовь знает. Понятно, почему наши девушки к тебе забе́гали? Ты же теперь для них белый рыцарь, не иначе.

Не знаю, сошёл ли я с ума, как думает Жека, или нет, но только я твёрдо понимал, что надо действовать. И немедленно.

— Вот что, друг, — заявил я ему, — мне срочно нужно в город. Тебе задача — притащить мне куртку и ботинки. Жду тебя через час на улице, сюда не поднимайся.

— Да ты что, охренел? — возмутился друг. — Какой город, какая улица?

— Мне надо! — упрямо повторил я.

— Да погоди ты, не горячись. Времени шестнадцать часов… — попробовал успокоить меня Джексон.

— Ну и что? — не унимался я.

— Ладно, не хотел говорить… — начал было он.

Но ничего говорить и не пришлось. Дверь в палату тихонько приоткрылась и в образовавшийся проём просунулась светлая девичья голова:

— А Воронцов Алексей здесь лежит?