Долгожданная кража

Глава 20 Не дежурством единым…

На следующий день я опять оказался на дежурстве. Видимо, начальник спецкомендатуры быстро и хорошо усвоил, что раз я не отдыхаю после смены, значит в этом и не нуждаюсь. Стало быть, ничего страшного не произойдёт, если Воронцов со своей неутомимой прытью подменит внезапно заболевшего Кирьянова.

Когда я к вечеру предыдущего дня пришёл, как и было обещано, доложить Петру Петровичу, что все формальности по раскрытию кражи выполнены, он посмотрел на меня с такой любовью, что я испугался.

— Вот, полюбуйтесь, — обратился он, глядя куда-то за мою спину, — вот так надо работать и всем нам, товарищи! Не считаясь с личным временем, так сказать, без сна и отдыха, так сказать.

Я обернулся — а вдруг кого-то не заметил при входе? За спиной никого не было. Только на стене висел тяжёлый деревянный щит с большим инкрустированным Владимиром Ильичом в привычной кепке. Произведение искусства было явно зоновской работы. Ленин со знакомым прищуром глаз зорко смотрел в зарешечённое окно кабинета и речей начальника, похоже, не слушал. Но тот, нисколько не смущаясь этим обстоятельством, не снижая пафоса, продолжал:

— Но нам ни в коем случае нельзя останавливаться на достигнутом. Сегодня раскрыли кражу пальто, завтра и на раскрытие грабежа можем замахнуться! Верно, товарищ Воронцов?

Я слушал этот бред и тихонько угорал. Он что, тоже товарища майора из розетки боится? Так вроде бы времена не те. Или меня за полного идиота принимает? А ещё мне было интересно, как он перейдёт к следующему вопросу.

Дело в том, что ещё днём меня каким-то таинственным образом выловил тот самый Кирьянов, когда я был в райотделе, и попросил не отказываться отдежурить за него завтра, если такое предложение поступит. А он, Кирьянов, в свою смену выйти никак не может.

— Накладка у меня страшенная, понимаешь, — рокотала телефонная трубка голосом моего кратковременного наставника, — дежурства совпадают: и на службе, и на шабашке. А я там и так уже два раза смены пропустил. Теперь и шугнуть запросто могут. Подстрахуй, будь другом. А за мной не пропадёт, сам знаешь.

А почему не подстраховать, если человек хороший? Так что я согласился. И вот теперь ждал, когда же, наконец, и каким образом шеф вывернет на нужную тему.

Шеф вывернул так:

— Но ничего в нашем суровом деле нельзя добиться, никаких результатов, понимаешь ли, без надёжного плеча товарища. Так ведь, товарищ Воронцов? Вот и вам вчера подставил своё плечо ваш друг и сослуживец Старожилов, бескорыстно принявший на себя ваше дежурство. Может быть без этого у вас ничего и не получилось бы.

Я обалдел. Вот это да! Настоящий виртуоз и эквилибрист наш начальник-то оказывается! Да ещё и мастер на чужом горбу в рай ехать. Ещё немного — и окажется, что вся спецкомендатура Нинино пальто искала, а я только помог маленько. Я уж не говорю о том, что Старожилов мне такой же друг, как…

Я не успел придумать, кем является для меня Старожилов, потому как начальник решил продолжить свою речь.

— Только взаимовыручка и взаимопомощь делает нас несокрушимыми. Вот вчера Старожилов помог вам, а завтра вы поможете Кирьянову.

Ну вот, наконец-то! А начальник пытливо посмотрел на меня:

— Ведь поможете? Товарищ Воронцов, поможете?

Своё обещание Кирьянову я уже дал, осталось подтвердить начальнику беспрекословную решимость не бросать сослуживца в беде. Так что я выгнул грудь колесом и чётко отрапортовал:

— Так точно, товарищ майор!

Товарищ майор одобрительно посмотрел на меня, молодец, мол, я в тебе не ошибся. Потом продолжил:

— Я, конечно, не могу приказать вам заступить на дежурство через сутки, зная, что и сегодня вы посвятили весь день работе и не отдыхали после прошлой смены. Но у товарища Кирьянова серьёзная беда — прострел радикулита. Человек просто двигаться не может. Надо же выручать товарища!

— Так точно, товарищ майор! Выручу, товарищ майор!

Пётр Петрович успокоился и посчитал, что официоза уже достаточно. Он вальяжно махнул рукой:

— Полноте, Алексей Николаевич, мы же не на плацу всё-таки. Просто — Пётр Петрович. А то, что вы проявили готовность постоять за честь подразделения, вам обязательно зачтётся. Только сейчас — больше никакой работы. Марш домой и спать перед сменой.

И я был милостиво отпущен отдыхать перед внеочередным дежурством. Я шёл и думал, что начальник всё перевернул по своему обыкновению. Ни за какую честь я стоять не намерен, а просто собираюсь выйти завтра на внеочередное дежурство. Только и всего. И опять это словечко — «зачтётся», от которого пахнет уж никак не поощрением, а скорей даже наоборот.

Это было вчера, а сегодня на своём внеочередном дежурстве я прикидывал, как бы наряду со своими прямыми обязанностями немножко позаниматься непрямыми, а если уж совсем точно, так даже не обязанностями, а теми хлопотами, которые я добровольно водрузил на себя. Требовалось найти отставного прапорщика и поторопить его с характеристикой на непутёвую Зинаиду Окуневу. Именно её (характеристики, а не Зинаиды) мне не хватало для совершения дальнейших шагов. Ещё надо было придумать, как свинтить на часок с дежурства и сбегать до райотдела. Повторно воспользоваться предлогом работы по раскрытию преступления мне показалось не лучшим приёмом. Пожалуй, придётся пожертвовать обедом.

Пару раз между текущими делами я набирал телефонный номер коменданта, но всё время в трубке сипло звучали длинные гудки — коменданта на месте не было. А как связаться с людьми, находящимися не рядышком с телефоном, а в каком-то другом месте, мир ещё не придумал. Рации не в счёт, конечно. Мне вспомнилось, какую оторопь я вызывал в первое время после перехода в эту реальность, когда, позвонив кому-нибудь, уточнял — а ты где сейчас? Люди посматривали на меня с недоумением и опаской, не повредился ли я умом после ранения и больничных процедур. Жалели, наверное, такой молодой, а в уме подвинулся, но помалкивали из деликатности. И только Санька Барыкин на правах близкого друга спросил как-то:

— Слушай, Лёха, а вот скажи, что в твоей башке происходит, когда ты спрашиваешь у того, кому позвонил, где он находится. Ты же сам ему позвонил, значит, должен понимать, куда? И сразу второй вопрос — а люди-то чего тебе отвечают в таких случаях?

Подходящего ответа, вот так, чтобы сразу, у меня не нашлось, и я пустился в неубедительные и малопонятные самому себе умствования. Саня подозрительно посматривал на меня, пока я, наконец, не набрёл на спасительную, как мне показалось, нить рассуждений.

— Вот разговариваешь с человеком, — начал я осторожно, — а он отвечает невпопад, или тему какую-то другую вдруг заведёт, вот как ты, например, со своим «кстати», которое у тебя часто совсем не кстати. То есть становится понятно, что человек где-то витает в своих мыслях далеко-далеко. Вот я и возвращаю его к действительности таким вопросом.

Я посмотрел на Саньку взглядом победителя и с удовлетворением ещё раз подчеркнул:

— В мыслях, Санёк, в мыслях!

Уф, кажется выбрался! Да и Санька, получив попутно ответный укол, тут же забыл про свой вопрос и заявил, что я ничего не понимаю, что слово «кстати» очень полезное и вообще пустился в такие же туманные рассуждения, как я совсем недавно, запутался в них окончательно и сник. На том наша дискуссия и закончилась, но «за базаром надо следить», решил я для себя.

А комендант меня удивил. Часов около одиннадцати он нагрянул в спецкомендатуру собственной персоной. Немного отдышался, с одобрительной ностальгией посмотрел на обилие (и даже изобилие!) всяческих стендов и плакатов, в общем, всего того, что заскорузло называется наглядной агитацией, уважительно оценил на окнах массивные решётки без всяких декоративных излишеств и, наконец, обратил взгляд на меня.

— Нашёл вас, товарищ лейтенант! — с облегчением выдохнул он и начал высматривать, где бы присесть.

Оставив на хозяйстве своего помощника, я поманил Сергея Петровича за собой. За дежуркой у нас находилась комнатёнка для разных нужд — от чая попить до покемарить чуток, когда никто не мешает. Или побеседовать без лишних глаз и ушей. Никакого комфорта, но для обозначенных целей вполне пригодная. Я усадил коменданта напротив себя за обшарпанным столом с остатками прежней трапезы и приготовился слушать.

— Я ведь сначала в милицию сбегал на Ленина, это которая с кинотеатром «Радуга» рядом. А там говорят, — он деликатно кивнул головой в мою сторону, — у нас такой не работает. Я — да как же? А капитан, большой такой, важный и говорит: да Воронцова на повышение перевели — жуликов сторожить. И сказал, куда. Так я сразу же сюда прямым ходом. Ведь и Зинка говорила, что вы её с первого же раза в тюрьму вызывали. Только какая же это тюрьма? У нас на последнем месте моей службы казарма у бойцов хуже была. А вы-то, что же, теперь здесь вот и работаете?

Сергей Петрович замолчал и смутно посмотрел на меня. Непонятно ему было, верить ли сказанному дежурным в райотделе или над ним подшутили таким образом. Я решил, что на этих недоразумениях мы сейчас останавливаться не будем.

— Сергей Петрович, а вы характеристику-то принесли?

— Ах, да — да! — засуетился комендант и затрещал молнией своей школьного вида папки, на которой я успел углядеть бронзовую табличку с гравировкой: «Дорогому Сергею Петровичу от сослуживцев». Там ещё и дата была, но рассмотреть её я не успел. Табличка удивительно напоминала шильдик, на обороте которого вполне могли оказаться сведения о некоем агрегате, которому этот шильдик принадлежал в своей первой жизни. А что, в хозяйстве прапорщиков и старшин-сверхсрочников никакая мелочь зазря не пропадает.

Сергей Петрович вытащил, наконец, нужный лист бумаги и протянул его мне. Я внимательно прочитал текст. Всё там было в полном порядке: и подпись, и печать, и содержание бумаги. Несколько допущенных ошибочек Сергей Петрович старательно забил буквой «х».

Комендант как будто понял, на что я сейчас смотрю.

— Раз пять брался перепечатывать, будь она неладна, эта характеристика — всё равно не меньше трёх ошибок получается. Вы уж не обессудьте, товарищ лейтенант. Скажите только, всё ли правильно?

Я поспешил его успокоить.

— С такой характеристикой вашу Зинаиду и впрямь в народные заседатели выдвигать можно.

Сергей Петрович согласно закивал, но сразу растревожился:

— А с работой-то как же? И потом… Что же, в самом деле суд? А как да дочка прознает про всё это?

Я не ответил Сергею Петровичу, а вместо этого спросил сам:

— Сейчас-то Зинаида работает? Перестала увольняться?

— Да работает. Заставил я её через силу. — с готовностью ответил комендант. — Но всё наказания ждёт. Она ведь у нас стойно блаженная. Мне, говорит, значит на роду так написано за грехи мои. Мне — в тюрьму, а Любоньку мою — в детдом, стало быть. Только ведь она-то совсем безвинная.

Комендант горестно вздохнул:

— А я вам так скажу, товарищ лейтенант — никакая она не грешница, хоть и стащила это несчастное пальто.

Он помедлил секунду и продолжил как бы через силу:

— Она, знаете, что мне сказала? У этого, говорит, милиционера, это про вас, стало быть, глаза молодые, а взгляд, как у…

Тут комендант немного сконфузился:

— Вы уж извините, товарищ лейтенант, скажу, как есть — глаза, говорит, у него молодые, а взгляд, как будто отец на меня смотрит. Дура, конечно, баба. Сама не знает, что городит. Вы не сердитесь только. А ещё говорит, вот на него и надеюсь, вдруг снисхождение какое сделает. А просить за себя не могу, потому как виновата.

Вот уж поистине, спотыкач на ровном месте! Пальто нашёл? Виновницу изобличил? Так чего тебе ещё надо? Отдай материал в следствие и успокойся — ты хорошо выполнил свою работу, а остальное не твоё дело. Суд, говоришь? — Так ну и что ж? Не нами сказано: да здравствует советский суд, самый справедливый суд в мире! (Аплодисменты). Разберутся. Не посадят, это уж как пить дать. А репутация? Но ведь нарушение закона всё-таки имело место, и социалистический принцип неотвратимости наказания должен быть неукоснительно соблюдён. Так что уж не взыщите, это меньшее из зол. Самой надо было думать. Правильно, товарищи?

Тут я заметил, что беседую с какими-то неведомыми оппонентами, совсем как начальник вчера во время нашей встречи. Не иначе, заразился. А комендант смотрел на меня и чего-то ждал.

— Может зря я тут вам наговорил всякого? — не выдержал он затянувшейся паузы.

— Нет — нет. — поспешил я его успокоить. — Знаете, что? Зинаида пусть работает. Как уж вы там её убедите, не знаю, но пусть работает. Это важно. А вам скажу так: у следствия есть все законные основания не привлекать её к уголовной ответственности, но говорить об этом пока преждевременно. Одно могу пообещать — о конечных результатах разбирательства вы будете знать раньше Зинаиды.

Комендант поднялся со своего места и начал было благодарить, но потом вдруг затормозился, обвёл глазами убогую комнатёнку и продолжил так:

— Только как же, товарищ лейтенант, если вы теперь… Ведь такие чудеса, вы то тут, то там?

Он выразительно глянул на красную повязку с надписью: «Дежурный по с/к № 2» на моей руке. Ишь ты, беспокоится! Что бы ему такое сказать из несимметричного? Я ободряюще улыбнулся отставному прапорщику и ответил:

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

Комендант изобразил неуверенную улыбку.

— Так-то меня Сергей Петрович зовут…

— Конечно — конечно, Сергей Петрович. Это я вам, так сказать, фигурально…

Я осуществил витиеватый жест рукой, изображая неведомую фигуральность.

— А-а, ну если фигурально, тогда конечно. — согласился со мной Сергей Петрович и отбыл.

Ничто на земле не проходит бесследно… Так, кажется, в песне? В вестибюле комендант нарвался на входящего начальника. При виде майора с отставным ветераном произошла изумительная трансформация — он втянул живот, приосанился и вскинул руку к своей кепчонке, только что каблуками не щёлкнул. И произвёл всё это, пожалуй, неожиданно для самого себя — обстановка подействовала, не иначе. Пётр Петрович самообладания от такого фортеля не потерял и проследовал молча дальше, а комендант опомнился и быстренько юркнул за дверь.

Вот теперь начальник позволил себе проявить раздражение:

— П-а-а-чему посторонние?

Я брякнул первое, что пришло в голову:

— Камноедов[16], товарищ майор, Модест Матвеевич, прораб из третьего «Спецстроя». Приходил знакомиться с бытом контингента, который работает у него на участке.

Майор хмыкнул задумчиво.

— А что, молодец этот, как ты говоришь, Камноедов. Надо такой опыт на другие СМУ распространить. В целях смычки, так сказать…

И он отправился дальше, задумчиво приговаривая, Камноедов, Камноедов… Что-то я его не помню. А мысль интересная, понимаешь.

Хорошая беседа, как известно, сокращает долгую дорогу, а интересные события — скучное дежурство в спецкомендатуре. Вторую часть приведённой сентенции придумал я сам. Только что. Времени уже почти двенадцать — не успел и глазом моргнуть, как в народе говорят. Надо бы подумать, как до райотдела сбегать. А если всё удачно получится, так на обратном пути успею ещё в «Рябинку» заскочить, перекусить по-быстрому. Там, правда, в это время уже очереди длинные нарастают, но всегда находится кто-нибудь знакомый из райотдела, к которому можно будет присоседиться, нагло заявив, что он занимал на меня место. Правда, в форме такой маневр делать не люблю, но это уж как получится.

Однако, задуманным планам не суждено было сбыться. Только я начал договариваться с помощником о взаимовыгодном распределении обеденного времени, как хлопнула дверь, и к зарешечённому окну дежурки приблизился какой-то здоровенный узбек. Этого ещё не хватало! Сейчас по закону подлости появится товарищ майор, и кого мне тогда придумывать следующим, Романа Ойру-Ойру[17]?

Пока я прятал досаду, узбек наклонился поближе к «амбразуре» окна и горестно произнёс на чистом русском языке:

— Вот так-то встречают настоящих, я бы даже сказал, лучших, друзей…

Я несколько сменил ракурс обзора, стекло перестало бликовать, и моему взору предстал никакой не узбек, а загоревший до черноты, похудевший, но вполне всё-таки узнаваемый друг мой пропащий Жека Митрофанов. Это было совсем неприлично — на рубеже ноября в северо-западных краях страны иметь такую загорелую рожу. За время скромного отпуска где-нибудь на Чёрном море, если даже выпадет такая редкая удача, столь мощного загара не заработать всё равно. Да и смываются черноморские загары с наших бледных телец за пару недель.

Жека стоял и улыбался во всю ширь своей физиономии:

— Так фанфары-то всё-таки будут?