Долгожданная кража

Глава 10 Плохие новости

Почему всё хорошее так быстро заканчивается, думал я по дороге от родителей. Выходные пролетели стремительно и незаметно, оставив в душе лёгкую грусть и ощущение уходящей натуры. Одна радость — родители пока в силе.

Понедельник, как обычно, наградил всех кучей новых забот, накопившихся за выходные. Да ещё Николай Иванович строго напомнил, что заканчиваются и месяц, и квартал, а по девяти месяцам, как известно, год верстается. Так что нам, то есть сыщикам, «ухо вялить» некогда, а нужно всем вместе дружно засучивать рукава и «подбивать хвосты». (Он сегодня был необыкновенно щедр на всяческие идиомы). И вообще, чтобы никаких перенесённых глухарей на октябрь.

Вдохновлённые руководящими указаниями, мы разошлись по своим рабочим местам, а я даже успел кое-что поделать в плане их реализации — сочинил постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по одному материалу, как раз по срокам выходящему в октябрь. Откликнулся незамедлительно на призыв шефа, так сказать. Подшил десяток разных бумаг в хилые картонные корочки и уже собрался нести свой шедевр на подпись, когда на пороге появился помощник дежурного:

— Алексей, тебя к начальнику.

Я молча посмотрел на гонца в раздумии, какой именно начальник может хотеть меня видеть и зачем. Обычно неожиданные вызовы к начальству ничего хорошего не сулят: или дополнительные хлопоты за счёт собственных внутренних резервов, или разнос по какому-то случаю, тебе пока ещё неизвестному. Благодарность за службу в таких ситуациях предполагается с наименьшей вероятностью.

Помдеж понял мой невысказанный вопрос:

— Да к БАМу тебе, к Большакову, то есть.

По дороге к начальству быстренько прокрутил в голове свои грехи и ничего уж очень крамольного не нашёл. А то, что слинял в пятницу, так о том, куда именно я слинял, кроме Саньки и не знал никто. Да и не дело это для начальника на такие мелочи своё ценное время изводить.

Алексей Максимович находился в кабинете один. Не здороваясь, он указал мне на стул у небольшого приставного столика — садись. Так же молча, вытащил из папки с надписью: «Входящие» несколько листочков под одной скрепкой и отправил их по столу в мою сторону. И вот тут мне показалось, что в глазах его проявилось нечто, весьма похожее на укоризну, смешанную с горьким удовлетворением. Как будто долгое ожидание неизбежных гадостей с моей стороны наконец-то подтвердило самые худшие опасения начальника.

Я взял листочки. Их было числом три: постановление о возбуждении уголовного дела, протокол устного заявления и протокол допроса потерпевшего. Все они были оформлены от имени нового заместителя прокурора, и все касались… кражи пальто у гражданки Полетаевой Н. Н. В них, со слов Нины, было записано про кражу, про то, что она «своевременно и надлежащим образом» (слова-то какие протокольные, совсем не Нинины) обратилась в милицию, и что её делом занимается инспектор уголовного розыска Воронцов А. Н. О результатах расследования ей ни в каком виде не сообщалось.

Когда я дошёл в протоколе допроса до того места, где Нина простодушно рассказывает о том, как мы с ней искали пальто и даже ходили для этого в кино, удержаться от того, чтобы не покраснеть, мне не удалось.

Моя реакция БАМу, похоже, понравилась. Он откинулся в кресле и спросил с нескрываемым сарказмом:

— Ну что, Воронцов, нашёл нетривиальный способ укрытия преступления от учёта? Знаю я ваши оперские замашки. Только вот что скажу: если уж взялся прятать какое-то событие, так прячь его так, чтобы сам господь бог не нашёл. А у тебя и на это толку не хватило. Только и додумался, что в кино с девкой сходить.

БАМ снова пристально посмотрел на меня.

— Ты мне лучше скажи, почему твоя потерпевшая вдруг в прокуратуру побежала? Это до чего же ты её там довёл? Или может кино не понравилось?

Взглянув на меня ещё раз, Большаков понял, что шутка с кино, что называется, «не зашла».

— Ну ладно, не в кино дело, — тут же поправился он. — Но другие вопросы остаются.

А я сидел и думал, что здесь что-то не так. Не складывается картинка. В пятницу вместо того, чтобы прийти ко мне, он пошла в прокуратуру? Что же произошло за это время? Нет, ну не может такого быть!

— Алексей Максимович, не могла Нина идти жаловаться в прокуратуру. Никаких причин для этого не было.

— Уже и Нина? — выгнул бровь БАМ, демонстрируя великое изумление. — Ты часом личную шерсть с государственной не перепутал? Скажи-ка лучше, почему ты этот факт не зарегистрировал, как положено?

Вот это был правильный вопрос, в самое яблочко, что называется. И приемлемого для начальника ответа у меня не имелось. Не мог же я сказать, что таким образом надеялся на первое время защитить Нину от этого козла Утягина. Как бы то ни было, но я действительно совершил то, что и называется опасной для любого сыщика формулировкой: укрытие преступления от учёта, за которой может последовать всё, что угодно, если в дело вмешается прокуратура. А она уже вмешалась.

И словно бы в подтверждение моих мыслей Большаков достал из той же папочки ещё один лист и передал его мне. Я начал читать.

Начальнику управления внутренних дел Череповецкого горисполкома… Представление… Руководствуясь…

В документе излагалось, что инспектор уголовного розыска Индустриального РОВД лейтенант милиции Воронцов А. Н., получив сообщение о краже пальто у гражданки Полетаевой Н. Н., не зарегистрировал заявление надлежащим образом, совершив тем самым серьёзный служебный проступок — укрытие преступления от учёта. Продолжая свои умышленные действия, Воронцов также не принял необходимых мер по раскрытию преступления, подменив их имитацией таковых в глазах потерпевшей гражданки Полетаевой Н. Н.

Далее начальнику управления предлагалось провести служебную проверку по изложенному факту нарушения социалистической законности, впредь подобного не допускать, а нарушителя, то есть меня, подвергнуть мерам дисциплинарной, а если потребуется, и уголовной ответственности. Подписано представление было всё тем же новеньким заместителем прокурора. Весьма прыткий товарищ оказался.

Я отложил бумагу в сторону и посмотрел на начальника. Что я мог ему сказать такого, чтобы он понял? — Ничего! Поэтому я ответил просто:

— Всё так, товарищ майор.

Похоже, БАМ не ожидал от меня такой реакции. Сыщику более пристало изворачиваться в подобных ситуациях до последнего, даже понимая, что окончательно влип. Никогда ни в чём не сознаваться — вот железное правило, спасшее по слухам много нашего брата от неприятностей, и неизвестно, кто у кого научился: урки у сыщиков или наоборот. Совсем некстати вспомнилась байка, будто бы когда-то прокурор города говаривал в отношении одного уж больно нахального оперработника: да его на чужой бабе поймаешь, так и то скажет, что поскользнулся.

Как бы то ни было, я посчитал унизительным для себя отрицать в данный момент очевидные вещи. Материал не зарегистрировал? — Нет. Так чего же тут юлить? А то, что у меня по нему ещё не вышли отпущенные на доследственную проверку десять дней, значения не имеет.

Не дождавшись от меня никаких дополнительных объяснений, БАМ заговорил:

— Ну, Воронцов, знаешь ли! Гордый сидит, ничего объяснять не желает. Так и ладно. И не надо. Иди писать объяснительную по этому чёртову пальто, сдашь её тому, кто проверку проводить будет. Только я тебе вот что скажу: проверка — проверкой. Это дело десятое. И так всё ясно. В розыске тебе больше не работать. И скажи спасибо, если прокуратура не будет настаивать на возбуждении против тебя уголовного дела. Молодому прокурору свои яркие подвиги нужны. А тут как раз ты, как… подвернулся.

БАМ не стал уточнять, с кем он меня сравнивает, и отправил восвояси. Видимо, предложил мне самому додумать.

Кабинет был пуст, Титан бегал где-то по своим делам. И это было хорошо — требовалось основательно пораскинуть мозгами по поводу полученных новостей, да ещё чтобы при этом никто не мешал. Я набулькал из гранёного графина желтоватой воды и залпом проглотил её. Сосредоточился. Надо признаться, что прокурорское уголовное дело оказалось для меня полной неожиданностью. И где тут моё хвалёное «послезнание»? Молчит? Нет, не молчит. Оно говорит, что ничего похожего в первой моей жизни не было. Так что придётся действовать без подсказок, и первым делом разобраться, что произошло. Почему Нина обратилась в прокуратуру? А может она и не обращалась, а её туда вызвали, уже зная о краже её пальто? Вот это, пожалуй, ближе к жизни. И это значит, что меня попросту слили добрые люди.

Я снова отведал пахнувшей ржавчиной водицы из графина. Думаем дальше. Мне самому наводить справки в прокуратуре теперь не с руки — статус не тот. А кто нам в этом деле поможет? — А поможет нам в этом деле, конечно же, Джексон. У этого разве что в преисподней своих людей нет. Я быстренько накрутил Женькин номер на телефоне, но в ответ услышал только длинные гудки — мой приятель отсутствовал. Пришлось соорудить короткую записку в том смысле, что надо поговорить, и воткнуть в дверную щель его кабинета.

Однако, от текущей работы сыщика не спасает ничто. Так что я отодвинул свои переживания на потом и отправился на свежий воздух выполнять свою текущую работу. Я её и выполнял, и даже хорошо выполнял, пока не понял, что нахожусь перед общежитием на Коммунистов. Надо же, подивился я сам себе, как это меня угораздило сюда забрести? Но раз уж я здесь, так почему бы и не зайти, заодно узнаю у Нины, что же всё-таки произошло.

Нину я не застал. Зато застал её подружку, ту самую — Риту.

— А что, товарищ милиционер, разве вам не сообщили? — картинно удивилась она. — Нина наказала передать, если вы снова заявитесь, что она с вами никаких дел больше иметь не желает и не надо сюда ходить, а на ваши повестки она являться всё равно не будет.

Слова-то какие казённые — являться. Тут явно какой-то специалист поработал, подумалось мне. От Ритиной доброжелательной расположенности и игривости, так нервно воспринятой Ниной во время нашего чаепития, не осталось и следа. Тем не менее, я попробовал сделать ещё один заход:

— Рита, может быть вы мне объясните, что произошло… Если знаете, конечно.

Ответом было следующее:

— И он ещё спрашивает! Вы думаете, вам всё позволено, раз вы из милиции? Хорошо ещё добрые люди этой дурочке на всё глаза открыли!

Мы разговаривали в коридоре, и на громкий голос Риты повыглядывали из своих комнат другие девчонки. Дальнейший разговор в таком формате представился мне совершенно бессмысленным. Пришлось ретироваться не солоно хлебавши, как сказала бы моя мама.

Ситуация запуталась ещё больше. И что же теперь делать? Вспомнилось неизвестно кому принадлежащее изречение: если не знаешь, что делать — не делай ничего. Может так и надо поступить? Только не получилось это у меня.

Когда я к вечеру вернулся в контору, почувствовал, что опять что-то произошло. Несколько ребят из наших поздоровались со мной наиболее участливо и всё поглядывали многозначительно, не задавая, правда, никаких вопросов. А Лидка Соколова, наш дознаватель, ухватила меня в коридоре за рукав и, сделав страшные глаза, громким шёпотом потребовала:

— Лёша, это правда?

Я мгновенно ответил, тоже страшным шёпотом, наклонившись к её уху:

— Лида, всё врут!

Вот уж поистине правда: если бы секретари, сидящие на регистрации документов, держали свои язычки за зубами, жизнь была бы значительно скучнее.

Серёга Титанов на сей раз был на месте. При моём появлении он не стал ходить вокруг да около, а прямо спросил:

— Влип?

Я кивнул головой.

— Расскажешь?

Я снова кивнул. Надо же в конце концов поговорить с кем-нибудь рационально соображающим. Но не успел и рта раскрыть, как зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Воронцов? — проскрипела трубка знакомым голосом. — Воронцов, ты меня слушаешь? Так вот, хреновый ты сыщик, Воронцов! Глухаря-то уже поймал? А может и пистон от начальства успел получить? А я тебе говорил — не лезь. Дай мне разобраться. Не послушал, вот и схлопотал!

В трубке послышался одышливый смех Утягина. Захотелось этой самой трубкой отрихтовать и другое его ухо. А он как будто понял мои намерения.

— Вот только не надо бросать трубку и срочно бежать к моему кабинету. Я для тебя теперь в недосягаемости. И вообще меня в городе нет. Так что можешь не дёргаться!

Снова противные смешки. Я кивнул Титану, дескать, возьми трубку — всё равно у нас телефоны на одном проводе. А что, вместо того, чтобы мне тут что-то ему рассказывать, пусть услышит от первоисточника, так сказать. Титан с готовностью послушался.

Видимо, Утягин и на самом деле был в недоступности и безопасности, потому что его потянуло на неспешные рассуждения. Простого ощущения сатисфакции, вложенной в этот звонок, ему было явно недостаточно.

— А твоё рукоприкладство ещё сто раз тебе отрыгнётся. Подумаешь, за девку заступился! Она тебе кто, сват, брат, а может сам хотел попользоваться? Так от неё не убудет. И тебе хватило бы… но только после меня. Зато глухаря бы не было… и кое-чего ещё.

Если бы телефонная трубка была не из старого надёжного эбонита, она бы, пожалуй, раскрошилась или расплавилась в моей руке. Титан отчаянно семафорил мне обеими руками, прижав трубку плечом — не психуй!

Утягин между тем забеспокоился, продолжаю ли я его слушать:

— Воронцов! Эй, Воронцов, ты меня слышишь?

— Слышу, слышу! — вместо меня ответил ему Титан своим голосом, но со знаменитой мультяшной интонацией.

— Ой! — пискнул Утягин и срочно слился со связи. В трубке тут же зазвучали короткие гудки. Не учёл гад, что за дефицитом свободных номеров все телефоны в кабинете спарены или даже «строены».

Титан с сожалением положил трубку на рычаги. Судя по всему, он был готов слушать и дальше.

— А я тут гадал весь день, кто это названивает. Отвечу, а в трубке тишина. Оказывается, ему тебя надо было. Ну дела!

Напарник полез за сигаретами.

— Так ты ему, получается, лицо набил? — восторгнулся он. — Ай, молодца! Полный одобрямс тебе от меня. Был бы рядом — ещё добавил. А что это за история, с которой всё началось? Давай, выкладывай!

И я выложил. Правда, упустил про Нину всю лирику, какую можно было упустить, не исказив сути происшедшего.

— Да-а-а…-глубокомысленно изрёк Титан после некоторого молчания. — Тут к бабке не ходи, Утягин тебя и застучал в прокуратуру. А что, всё сходится. Заява о краже была? — Была. Дежурный был в курсе? — В курсе. Ты ему говорил, что регистрировать происшествие не надо? — Говорил. Ну всё, чего тебе ещё? Доказательная база налицо. Человек сам кузнец своего счастья, как говорил великий Карл Маркс. И несчастья тоже.

Никакой Карл Маркс, и даже никакой Фридрих Энгельс такой ерунды, конечно, не говорили, но по сути напарник был прав: я сам крепко подставился, и никакие мои благие намерения в расчёт идти здесь не могут. А Утягин всё знал и вполне мог донести об этом в прокуратуру. Небось, его там похвалили за смелый и принципиальный поступок, а может даже выразили надежду, что и впредь он не пройдёт мимо творящихся в милиции безобразий и своевременно просигнализирует, куда следует, только тихонько — тихонько.

Пока я занимался самокритикой, Титана посетила какая-то свежая мысль, и он со смешком произнёс:

— Представляешь, Лёха, теперь может так оказаться, что уголовное дело будет расследовать как раз Утягин. А, как тебе это!

Ай да Титан! Я соскочил с места и ринулся на выход.

— Эй, кацо, ты куда? — забеспокоился напарник. — Не бей пока больше никого, да?

Я не стал обращать внимания на сталинский акцент Титана, которым ему так хорошо удавалось порой снять напряжение в острой ситуации. Отвечать ему я тоже не стал. Мне срочно надо было к начальнику следствия Рябинину. Допустить, чтобы уголовное дело по краже этого чёртова пальто попало к Утягину, было нельзя.