Долгожданная кража

Глава 19 Как поймать маньяка — 2

Санька вскочил с кресла и, как цапля, начал вышагивать по кабинету — три шага вперёд, три — назад. Видимо, так ему лучше рассказывалось.

— Докладываю. В субботу дело было… вот буквально на днях. Мне при дежурке пришлось торчать до обеда, мало ли куда выскочить придётся. Ну, и торчу, а сам надеюсь, что народ ещё не очухался и ничего плохого спозаранку затевать не станет. Начальство после пересменки куда-то исчезло. У входа Гришка Ивойлов, как часовой… Самое время потрепаться, никто не мешает. Ну, вот…

Я пока не перебивал «докладчика», и он продолжил:

— Чего-то про день милиции заспорили. А что, праздник уж не за горами. Как тут не вспомнить про былые подвиги? А в таких случаях всегда несогласные с рассказываемой версией найдутся. Нас и всего-то трое: дежурный с помощником да я, а расспорили из-за какого-то пустяка, чуть до взаимных оскорблений не дошло. И вот, когда я уже было побеждать начал, логика у меня всегда, сам знаешь, железная…

Санькина логика часто напоминала обыкновенное занудство, и я испугался. Вот сейчас его унесёт в какие-нибудь микроскопические детали происшедшего, и мы там вместе с ним благополучно и утонем. Поэтому я поспешно с ним согласился и поощрил к дальнейшему повествованию мощным вопросом:

— И?

— А что «и»? — обиделся Санька на моё нетерпение. — И тут — звонок. На автовокзале задержали какого-то воришку, то ли карманника, то ли непонятно что. Короче, надо сгонять туда, разобраться. Поехали с «Борей — сорок кэмэ», да ещё Гришка за мной увязался, скучно ему, видите ли, в дежурке сидеть, раз ничего не происходит. Приезжаем, и видим такую картину: в комнатке… ты же знаешь сколько там места в пикете?

Я кивнул.

— Так вот, там — теснотища! У дверей — двое парней выход загородили.Наша Анна Смирнова из патрульно-постовой — за столом с телефонной трубкой в руке. Около стола какая-то тётка колхозная стоит, а на полу в грязи… Ты же знаешь, как осенью в пикете на автовокзале бывает? — Точь-в-точь как в общественном сортире. — опять обратился ко мне Санька.

Знаю, знаю, не тормози, кивнул я, изображая крайнее нетерпение. Понял это Санька или нет, но продолжил уже более сноровисто:

— Так вот, на полу в грязи ползает какой-то мужик, то ли обнять ноги этой тётки пытается, то ли того пуще — сапоги целовать. Бурчит что-то невнятное, вроде как — не погуби. А я гляжу на этот натюрморт и думаю: ни фига себе, какие воры правильные пошли! Раз уж попался — так сразу и в признанку, да ещё в такую убедительную — чтобы уж никто не сомневался — раскаивается. Вот бы всегда так.

Санька остановился и хитро посмотрел на меня, как мол, тебе мой рассказ? А я его надежд не оправдал, сурово заявив:

— Санёк, ты же мне про маньяка собирался рассказать, а сам про каких-то воришек байки травишь.

Санька весело рассмеялся, как будто я высказал ему лучшую в мире похвалу.

— Ага, не догадался!

— А о чём тут догадываться требовалось? — удивился я.

— Так когда эта тётка у стола обернулась, я смотрю — мать моя, это же Галина! Та самая, наша подопечная, по изнасилованию. Только одета, как будто в колхоз на картошку собралась. И тут начинаю понимать, почему этот мужик у неё в ногах ползает.

Вот теперь мне стало интересно по-настоящему, но Санька тянул и тянул паузу. Тоже мне Джулия Ламберт[14]! Только упоминать это имя сейчас не имеет смысла. Чудится мне, что фильм «Театр» ещё не вышел на экраны, а Санька не тот человек, чтобы тратить своё время на Сомерсета Моэма. Да и я, честно признаться, познакомился с его творчеством значительно позднее — лет этак тридцать спустя. Тогда же и узнал, что этот писатель бывал в России в революционные времена в качестве кого бы вы думали? — Британского разведчика, ой, простите — шпиона!

Наконец, Саня решил, что достаточно насладился произведённым эффектом и сжалился надо мной. Теперь его было не остановить. Он говорил и говорил, при этом бегал по кабинету, размахивал руками, изображал сценки в лицах и на разные голоса. На производимый им шум пару раз заглядывали ребята из соседних кабинетов, но убедившись, что ничего плохого у них под боком не происходит, удалялись восвояси. Только Лидочка Соколова осталась посмотреть и послушать. Саня смилостивился и не стал её прогонять. Остаток представления она просидела, широко распахнув глаза и почти так же — рот.

Получив благодарного зрителя в лице Лидочки, Саня преобразился и важные моменты происшествия повторил снова. Наконец, он иссяк и бессильно рухнул в жалобно застонавшее кресло. Пока он отдыхает от своего выступления, расскажу эту историю в собственной художественной обработке, не посягая на искажение Саниного рассказа.

Близился конец октября. Ласковое бабье лето незаметно сменилось типичной серой слякотью. Надо бы давно уже съездить в деревню проведать маму, да и помочь маленько по хозяйству. Но, как всегда, некогда. Да ещё одно обстоятельство удерживало Галину от поездки. Боялась она. Чего именно, и сама бы не могла объяснить, а боялась. Вдруг мама что-нибудь заметит в её поведении, мамы ведь такие — иной раз в самую душу заглянуть могут. Начнёт допытываться, что да как. Матери она, конечно, ничего не расскажет, но недомолвка между двумя близкими людьми возникнет и обязательно отравит радость праздника встречи. А потом, когда она уедет, мама всё равно будет стараться угадать, что же с её ребёнкой (она всегда называла дочку так: хоть в пять лет, хоть в двадцать) там, в этом чужом холодном городе случилось? Не любила мама город, говорила всегда, что тесно ей в нём и душно.

А тут Галина решила: поеду — и всё тут. Оделась соответствующе — курточка старенькая, сапоги. Не в туфельках же ехать — холодно уже, да и асфальта тебе там никто не обещал. От автобуса ещё километров пять пешком грязь месить. На попутку в выходной надеяться не приходится. Ну вот, собралась, поехала. Гостинцы кой-какие заранее купила.

На автовокзале давка. Автобусы, которые не межгород, а так, в сельскую местность, народ штурмом берёт. Тут уж у кого как получится. Вон какие-то две тётки собачатся. Уж и автобус ушёл, а они всё уняться не могут, доказывают друг другу, у кого прав больше уехать.

Галине повезло, удалось билет купить. Но иметь билет и уехать — это ещё не одно и то же. Пошла проверить, не поменялась ли площадка, с которой автобусы в их сторону отправляются. Проверила, успокоилась — всё как прежде. До отправления ещё час почти, а присесть негде. В зале все места заняты. Приметила одну женщину с девочкой, вроде приличная, доверие вызывает. Подошла, попросила за сумкой своей присмотреть. Вот тут, мол, пусть постоит, а вы поглядывайте, мало ли что. Та пообещала, не беспокойся, дескать.

Как время скоротать? Да легко. На вокзале всегда интересно за людьми наблюдать. Угадывать по поведению, по одежде, по вещам: вот этот туда едет, а эти вон туда-то. Пусть никогда правду и не узнает, но всё равно. Хотя иной раз можно и проверить. Вот этот дядька, например, которого она определила, как небольшого начальничка из областной столицы, направился на выход. Дай-ка, посмотрю, может к Вологодскому автобусу пойдёт. Точно, туда и топает. Так что я молодец, правильно угадала.

И вдруг, как ожог в сердце — голос знакомый. Ещё не сообразила, чей, но сразу мурашки по телу и дыхание сбилось. И почти сразу поняла, чей это голос — это же «Петра», обидчика её шелудивого. Начала всматриваться –ничего не понять, народ на посадочной площадке на Вологду клубится беспорядочно, а голоса больше не слышно. Подошла поближе и увидела — вот он, гад! Одет невзрачно, глазу не за что зацепиться, но она бы его из тысячи узнала. В руке бумажка какая-то, билет, наверное. Вот сейчас сядет в автобус — и пиши пропало, укатит, гад, а там ищи — свищи. Её-то уж точно в автобус не пустят без билета, да и что она в этом автобусе делать будет?

Подошла поближе и чуть со страху не умерла — «Пётр» прямо по ней мазнул глазами. Но не узнал, видно. Да и как узнать, если она сегодня словно старушенция деревенская одета?

Что делать, что делать? Бежать за милицией? Тут пока бегаешь, автобус уйдёт, да может и нету поблизости никакой милиции. Кричать? — Так спугнуть можно. Опять же, а кричать-то что? Не будешь же кричать правду о том, что он с тобой сотворил — только народу повод поглумиться над собой дашь. А пока люди соображают, что к чему, этот её Пётр сбежать успеет. Стала вспоминать, чему её эти два парня из милиции учили, пока сидели у неё дома в засаде да чай пили. Только мысли все враскоряку — не лучший момент для спокойных размышлений. И всё-таки что-то блеснуло на задворках сознания. И больше уже ничего не думая, Галина протиснулась поближе к своему обидчику сзади и встала вплотную к нему. Теперь надо немного постоять, чтобы окружающие привыкли — стоит тут тётка и стоит.

Целую минуту ждала. Слава богу, ничего не происходит. А сердце бухает так, что окружающим слышно, наверное. «Пётр» стоит спокойно, всё внимание на дверь «Икаруса» — вот-вот посадка начнётся. Теперь пора. Ну, господи, помоги! (А кого ещё просить в такую минуту?) И с громкими воплями «Ой, украл!» Галина что есть мочи обхватила сзади своего обидчика.

Сработало. Окружающие люди начали оглядываться на крики и даже слегка расступились так, что образовалось немного свободного места. А Галина продолжала верещать:

— Вор! Вор! Украл! Кошелёк украл! Держи вора!

Держать вора — это всегда интересно. Где тут вор? Кто кричит? Праздный народ вокруг начал оглядываться на крики, придвигаться поближе к эпицентру скандала. Теперь через это кольцо вырваться было бы не так-то просто. Только Галина этого не видела и об этом не думала. Ей было важно не упустить негодяя. А негодяй очухался от неожиданного нападения и начал вырываться. Это ему почти удалось, но тут их взгляды встретились, и вот теперь-то насильник узнал свою жертву.

Секундный ступор, а потом «Пётр» рванулся с удесятерённой силой. Куда тут девушке удержать крепкого мужика! Вырвался, но пробиваться через толпу не стал, правильно рассудив, что это будет затруднительно. И потом, убегающий всегда виноват. Могут ведь и поймать, и люлей наложить в горячке-то. «Пётр» избрал другую тактику. Он деланно развёл руками:

— Катюха, ты откуда здесь?

И к народу:

— Граждане, это знакомая моя, Катерина! Шутит это она так! Всё — всё! Не обращайте внимания!

Кто-то из толпы и впрямь потерял интерес к происходящему — глупая шутка, позабавиться нечем. Но два паренька в военной форме с курсантскими погонами продолжали внимательно наблюдать за происходящим и даже подобрались поближе.

А Галине упоминание имени Катя, которым она назвалась тогда своему обидчику, будто сил придало.

— Врёт он всё! Вор! Вор! Люди, не верьте. Я его не знаю. Меня Галя зовут.

И вот тут нервишки у «Петра» не сдюжили. Он ломанулся прямо сквозь плотное кольцо людей и даже смог немного углубиться, но, на свою беду, завяз. А тут и курсанты эти подоспели, взяли крепенько «Петра» под белые ручки, да так, что тот скривился от боли, но продолжал гнуть свою линию:

— Ребята, да что вы, в самом деле, шутка это всё. Не верьте ей.

Но в голосе его уже начали проскальзывать истерические нотки. Галина, поправляя растрепавшийся платок, приблизилась к своему обидчику и сердито сказала, чеканя каждое слово:

— Меня зовут Галина, понял, козёл? И ты меня ещё не знаешь.

Она даже хотела плюнуть в ненавистную рожу, но погасила столь уместное желание — вдруг в этих замечательных военных ребят попадёт ненароком? А у них возник вопрос: кошелёк-то где? Надо бы найти.

Тут Галина слегка стушевалась, но на её счастье, вопрос развития не получил, когда вместо кошелька один из курсантов вытащил из-за опуши штанов задержанного выкидной нож. Ну, теперь-то его точно надо в милицию! Люди, обступившие место происшествия и вытягивающие шеи, чтобы получше видеть происходящее, теперь послушно освободили проход: надо — значит надо. Военные знают, что делают. Нашлись ещё добровольцы помочь курсантам и потащили упирающегося и всё ещё лепечущего про какую-то то ли ошибку, то ли шутку парня в милицейский пикет.

В пикете он окончательно понял, что влип бесповоротно, и остатки самообладания покинули его. «Пётр», уже не пытаясь бежать, рухнул на заплёванный пол к ногам Галины и начал умолять простить его, что ему в тюрьму никак нельзя, что там таких не любят.

— Катя, Катюша, или Галя, Галенька, я жениться хочу. Выходи за меня… И всегда хотел, не успел только. — пыхтел он, захлёбываясь слезами. — Я тебя на руках носить буду… детишки… А там же меня…

Курсанты начали переглядываться — дело принимало совсем другой оборот. Но это было уже неважно. Заполняя собой оставшееся свободное пространство, в пикет заходил старший лейтенант Барыкин со своим невзрачным помощником Гришкой.

Как всё-таки хорошо, что именно он. Галину отпустило, наконец, ощущение натянутой внутри себя струны– он всё сразу поймёт, и не надо ничего объяснять при этих людях. Им, конечно, спасибо всем, особенно этим военным паренькам, но как хорошо, подумала она снова, что никому ничего не надо объяснять.

Галина брезгливо оттолкнула ногой ползающего в грязи «Петра» и с облегчением сказала Барыкину:

— Это он. Я его поймала.

Санька сидел на кресле, отдыхал после своего рассказа. Лидочка молча переживала услышанное. Она была хоть и невеликого милицейского опыта, твёрдо знала, что раскрываемость настоящих глухих изнасилований, не таких, где сначала не собирались, а потом случилось (эксцесс исполнителя по-учёному), а настоящих, маньякоподобных, близка к нулю. Наконец, она прошептала:

— Повезло…

Это было не самое уместное слово. Если бы Галина не сделала того, что сделала, испугалась бы или поступила как-нибудь по-другому, могло и не повезти. Так что молодец, девчонка!

— А дальше?

Это опять Лида.

— А дальше что? — неспешно отреагировал Санька. — Леонтич, старичок прокурорский, из дома его вытащить пришлось, недолго думая, закатал этого кренделя по сто двадцать второй[15]. Допросил его бегло, для проформы, потом, дескать, с подробностями разбираться будем. Не стоит из-за этого мухомора выходной день портить. Везите меня домой. Но штаны у него изъять успел. Мало ли… Надо бы, конечно, судебного медика, осмотр произвести, но это уж дело хозяйское, прокурорское, то есть. Ага.

Саня покряхтел, устраиваясь поудобней, результатом не удовлетворился и пересел на стул.

— Оно у вас пыточное, что ли? — спросил, кивая на кресло. — Для врагов?

Я только развёл руками — не знаю, мол. Не моё хозяйство. А Санька продолжил:

— Чувачок-то этот из Вологды оказался, а в Череповец, похоже, как на охоту ездил. Этого я не знаю. Может, и в этот раз с победой домой возвращался. Проверять надо. Только ведь не каждая потерпевшая заявлять станет. А ножишко при нём интересный оказался. Потянет, пожалуй, на холодное оружие. Так что ещё одна статейка ему до кучи. Кстати, (ох уж это Барыкинское «кстати»), никакой он не Пётр, а Юрий, Юрий Перегудов.

— Да, — вдруг оживился Саня, — а Галина ему всё-таки в рожу-то плюнула. Мы ей условия для этого создали. Уже в райотделе. Мы ведь как из пикета ехали, так Боря всю дорогу причитал, что «коняшку» его сломаем: вояки оба, мы с Гришкой, Галина, мы её к Боре посадили, и мерзавец этот. На полу рожей книзу валялся. Вояки по ходу дела начали подозревать, что к чему, но молодцы, с вопросами не лезли. Мы в райотделе военных-то быстренько опросили, да и отпустили с богом и благодарностью. Вологодские оба, в увольнение ехали. Это уж когда прокурорский следователь отбыл, мы Галине дали маленько душу отвести. Присматривали только, чтобы рожу не исцарапала, а так всё дозволили, даже по яйцам напинать.

Лида засмущалась, а Барыкин хохотнул, видимо вспомнил что-то, но дальше продолжил совершенно серьёзно:

— Да, Лёшка, скажу я тебе — у Галины как будто гора с плеч. И взгляд другой, и плечи расправились, особенно после экзекуции своего обидчика. Аж раскраснелась вся, глаза огнем сверкают, любо поглядеть. Тебе привет и благодарность передавала. Если бы, говорит, не разговоры с вами тогдашние, может и не решилась бы так поступить. А потом жалела всю жизнь. Я её после всех дел до автовокзала подкинул на Боре, пока вызовов не было, да на автобус посадил. Теперь-то уж ей с матерью полегче встретиться будет.