Долгожданная кража

Глава 11 Прощай, оружие

По пути к начальнику следствия я всё-таки толкнулся в кабинет Утягина — заперто. Стало быть, всё сходится — смылся, или, как говорят мои родители, знает кошка, чьё мясо съела. Попасть к Рябинину мне на сей раз было не суждено. В конце коридора замаячил дежурный Краснюк со своей постылой привычкой нудить.

— А-а-а, Воронцов… это хорошо, что я тебя поймал, Воронцов… давай-ка быстрей сюда, Воронцов.

Проскочить мимо у меня не получилось. Краснюк расставил руки, как при игре в жмурки и зачастил:

— Воронцов, тут такое дело… Тебе Диденко всё по дороге объяснит. Оружие при тебе? Давай быстренько на выезд. Больше никого нету. Начальник свою машину даёт.

Вот беда! И отвертеться никак нельзя. Если Краснюк доложит Большакову, что я уклонился от выезда, это пробьёт такую дополнительную брешь в моей пошатнувшейся репутации, что никакое «послезнание» не поможет.

Помощник дежурного Диденко уже бил копытом, стоя в дверях дежурки, и весь его вид говорил: ну что же ты, Воронцов, давай, шевелись.

Пришлось шевелиться.

У крыльца нас ждала чёрная «Волга» начальника. Приличной она выглядела только издалека и в сумерках. При ближайшем рассмотрении возникало стойкое удивление, как это чудо ещё ездит. Не улучшало впечатление и пребывание внутри этой доходяги. В моё будущее время этот автомобиль можно было бы назвать так: «сборный продукт каннибализма» или попроще: «с миру по нитке», что по большому счёту одно и то же. Однако, для кого-то чёрная «Волга» и таком виде –это «ЧЁРНАЯ 'ВОЛГА» — непреложный атрибут начальственной жизни. Для Диденко, например. Не теряя ни секунды, он шустро забрался на переднее сидение рядом с водителем и теперь глядел орлом. Сержант, кстати, несмотря на украинскую фамилию, считал себя коренным русским и очень обижался, если его иной раз называли хохлом.

Я снисходительно простил ему это маленькое тщеславие и без капризов устроился сзади на продавленном сидении. Диденко, памятуя наказ дежурного, тут же начал вводить меня в курс дела.

Оказывается, мы ехали в один из домов на Советском проспекте, где некий электрик при производстве работ на чердаке обнаружил ящики с каким-то оружием. Тот самый электрик и должен встретить нас на углу дома. Дом этот деревянный, двухэтажный, на восемь семей, продолжал просвещать меня Диденко. Один из жильцов, вселившийся в квартиру после смерти прежней хозяйки, решил оснастить свою часть чердака приличным освещением, для чего и договорился со знакомым «повелителем электричества».

Ага, подумал я, слушая сержанта, значит для электрика эта работа — «шабашка», весьма порицаемое дело в эпоху развитого социализма, особенно если учесть, что выполнять он её наверняка будет «сэкономленным» на родном предприятии проводом, использовать «сэкономленные» же изоляторы, а уж про лампочки я и вообще молчу. Где это видано, чтобы электрики покупали лампочки в магазине?

Обнаружение огнестрельного оружия, пусть хотя бы одного неисправного ствола — дело серьёзное, и медлить тут никак нельзя: УВД области, горком, горисполком, КГБ: всем доложить. С другой стороны, поторопился с докладом, а там деревянные ребячьи автоматы в «Зарницу» играть, так ведь опозоришься на всю область и на всю жизнь. Понятно, почему мы летим сейчас на место на начальственной машине. Мы летим на разведку, чтобы быстренько во всём разобраться и быстренько доложить, что к чему, а в случае чего и получить по шапке, если в чём-нибудь ошибёмся.

Та-ак, покопаемся в памяти. Советский, бывший Воскресенский проспект — это исторический центр нашего города. Правда, про то, что он был Воскресенским, сейчас говорить не принято. Об этом вспомнят значительно позже. В незапамятные времена, когда на Соборной горке (нет, тогда горку звали Черепом, а Соборной она стала намного позже) возник Череповецкий Воскресенский монастырь, вокруг стояли непролазные леса. Лет через сто, в версте от монастыря появилось село Федосьево. Чтобы не мучить себя хождением по лесным тропам, монахи и крестьяне вырубили в лесу просеку, соединившую монастырь и село.

Когда матушка Екатерина подписала Указ об основании города, введя в его состав и бывший монастырь, и подмонастырскую слободу, и Федосьево, просека была названа Воскресенским проспектом и стала застраиваться домами, в которых селились преимущественно купцы. Городские власти запрещали строить здания выше двух этажей, чтобы они не превосходили архитектурную доминанту проспекта — колокольню Воскресенского собора, но никто особо и не пытался возводить многоэтажки, так как двух этажей вполне хватало. На первом размещали либо лавку, либо мастерскую, а на втором жили сами хозяева.

Потом была революция, купеческие дома национализировали и задействовали для нужд народа. Часть зданий заняли административно-хозяйственные или партийные органы, а большинство приспособили под жилье, превращая бывшие господские квартиры либо под коммуналки, либо под общежития.

Точно ли это оружие? Не исключено, что в ящиках лежат какие-нибудь муляжи, использовавшиеся на уроках НВП. И что за оружие? Одно дело, если это охотничьи ружья, совсем другое — если боевое. Опять-таки — старое ли оружие или новое? Сколько лет оно тут лежит?

Знать бы, в каком состоянии чердак. Если очень запущенный и захламлённый, то почему бы не предположить, что оружие там — со времен Великой Отечественной войны, и затащить его могли бойцы истребительного отряда или граждане, собравшиеся отправиться создавать партизанский отряд. Или наоборот — готовившиеся ударить в спину Красной Армии. В сорок первом году, после того, как на Череповецком аэродроме побывал кто-то из руководства страны, говорили — дескать, скоро и нас сдадут. Не зря же в нашей области, да и неподалеку от города, всерьез строили линию обороны и рыли окопы.

Или вот другой вариант. Предположим, что оружие появилось совсем недавно. А если в нашем городе объявилась группировка, собирающаяся совершать преступления с помощью оружия? Вот это гораздо хуже, чем историческая находка. И мы сейчас, работая открыто, вполне можем спугнуть злоумышленников, если их уже любопытный электрик не спугнул.

Версии, как известно, должны охватывать весь спектр вероятностей. Поэтому я от скуки придумал ещё одну — оружие приготовили попаданцы из будущего для защиты Советской власти от разрушителей Советского Союза, но промахнулись маленько во времени и месте. Тут же, впрочем, напомнил себе знаменитый принцип под названием «Бритва Оккама» — «Не следует множить сущее без необходимости». Мне он больше нравился в таком изложении: услышав ранним утром звонок в дверь, вы, конечно, вправе предположить, что к вам пожаловала английская королева, но скорей всего это окажется почтальон. После этого я устыдился и от последней версии отказался, пока мы ещё не добрались до места.

Сверился я ещё раз и со своей памятью. Память молчала, не было в ней такого происшествия, как обнаружение на Советском проспекте какого-то оружия. А вот про этот дом на восемь семей я немножко помню. В году так девяносто шестом или девяносто седьмом он благополучно сгорел, и на его месте возвели новодел, где разместился не то бизнес-инкубатор, не то бизнес-центр.

Бдительный электрик никакого шуму про находку не наделал. Это легко определялось по отсутствию даже минимальной движухи около дома. Представил — если бы подобное случилось в моём благословенном будущем, тут уже бы было не протолкнуться от журналистов и просто любителей выкладывать в социальные сети крутые фотки! А нам зеваки не нужны, и хорошо, что их нет. А вот электрик, похоже, есть. К машине, заприметив на переднем сидении милиционера в форме, подбежал бодрый мужичок лет сорока с кучерявой шевелюрой и такой же бородой.

— Гражданин сержант, это я звонил, Серафим Петров, электрик. Сюда, пожалуйста.

— А почему гражданин сержант? — полюбопытствовал я, выбираясь с сидения, которое не никак хотело меня отпускать, и крепко держало за штаны.

Электрик проницательно переориентировался на меня, как на старшего, дождался, когда я, наконец, выберусь из этого тарантаса и молодцевато доложил, едва ли не щёлкая каблуками:

— Двести шестая — вторая, полтора года условно с обязательным привлечением к труду на стройках народного хозяйства. Освободился подчистую тринадцатого марта этого года.

Ну вот, сразу видно, с понятием человек и жизненный опыт полезный имеет. И я скомандовал:

— Вперёд, электрик Петров!

Лестница на чердак находилась прямо в «предбаннике» старого дома. Никто из жильцов особого интереса к появлению посторонних не проявил. Высунулся некто, в нижнем белье, но увидев милицейскую форму, торопливо исчез.

Поднявшись наверх, я осветил фонариком чердак. Здоровенный! Узкий коридорчик, в который выходят хлипкие дверцы с огромными замками.Скорее всего, каждый из жильцов имел здесь свою единоличную каморку. А иначе куда тащить всякий хлам, который и хранить негде, и выкидывать жалко? Такие, как старые сапоги, объеденные молью шубы, ржавые коньки и трехколесные велосипеды без колес, которые на фиг никому не нужны. Потом-то это всё народ потащит на дачи, а пока нещадно эксплуатирует чердаки.

Однако случалось, что среди подобных отбросов обнаруживались вещицы, имевшие коллекционную ценность. Опять-таки, хорошо помню, как после выселения жильцов из старых домов, туда сразу же устремлялись «антиквары», причем, не только наши, но и столичные. На чердаках можно было отыскать много интересных вещей: от старой бабушкиной прялки и до древней иконы, от одинарного угольного утюга до сломанных напольных часов времен Николая Первого, заброшенных туда каким-нибудь пролетарским нигилистом. Бывали случаи, когда отыскивались старые банки, заполненные монетами в идеальной сохранности!

Да что там чердаки! Антиквары даже снимали обои, отыскивая под ними не то старые газеты, не то почетные грамоты с портретом товарища Троцкого.

Прихваченный с нами вместе товарищ Петров был запущен вперед для указания дороги. Без поводыря мы рисковали не найти вообще ничего. Он пробирался вперёд, согнувшись и явно страдая от того, что обращён к нам совсем не тем участком тела, которое бы приличествовало тому при общении с такими значительными товарищами, как мы. Дверца одной из каморок была открыта. Постоянно извиняясь, что не успел с электричеством — было бы светлее, Петров пропустил нас вперёд.

На двоих у нас имелось аж два фонарика, да ещё Петровский «жучок», однако поначалу мы ничего не углядели.

— Так вот же! -поторопился помочь нам электрик и лучом фонарика показал вглубь каморки (или чулана, как правильно?). И опять мы ничего не увидели. Только когда Петров вплотную подошёл к нужному месту, мы поняли, что к чему. Длинные ящики были уложены в самой глубине каморки, там, где крыша сходится с полом чердака, и так просто туда не подобраться. По всей видимости, там была какая-то ниша, потому, что крышки ящиков образовывали с полом общий уровень. Всё это было покрыто толстым слоем нетронутой пыли и свидетельствовало о полнейшем запустении. Таким макаром эти ящики могли пролежать незамеченными ещё сто лет.

С одного ящика пыль оказалась частично стёрта (моя работа, признался Петров), в неверном свете фонарей крышка нам показалась то ли серой, то ли зелёной.

Я осторожно подцепил крышку. И впрямь, электрик не ошибся. В ящике лежало шесть винтовок, очень похожих на «трехлинейки».

— Мосинские винтовки, — авторитетно изрек сержант. — Я, правда, их только в музее видел, да в кино. Наши с такими и белых били, и даже в Отечественную войну на фрица ходили.

Как ни старался я быть аккуратным, но от крышки поднялась целая туча пыли, и мы все втроём дружно зачихали.

Сержант Диденко отчихался первым и не стал терять времени даром. Не удержавшись от искушения, он вытащил одну из винтовок и принялся передергивать затвор, да еще и водить стволом во все стороны. Вишь, он еще и меня пытается на мушку взять!

— На место положи! — строго одернул я парня.

— А че такого? Видно же, что не заряжены? — не понял сержант. — У нее же даже затвор не передергивается. Не то заржавело все, не то пыли набилось.

— Раз в год и палка стреляет. Порядков не знаешь? — сурово сказал я и отобрал у него винтовку, положив её обратно в ящик.

— Придётся тебе курс молодого бойца устроить, — продолжил я воспитательную работу. — Ты что, в армии не служил?

Вопрос, разумеется, риторический. Если бы Диденко не служил в армии, то на службу в милицию его бы попросту не приняли. Скорее всего, где-то служил, но явно не имел дело с оружием. Или имел, но как большинство из солдат — один раз держал в руках автомат на присяге, и один раз съездил на стрельбище, где ему позволили высадить пять патронов. Не обязательно при этом служить водилой или писарчуком. Это могла быть и связь, и аэродромная рота. Да все, что угодно. Но в милиции-то на стрельбах не мог не бывать. Так что не знать правил обращения с оружием не имел права. Пожалуй, надо сказать начальнику штаба, пусть заинструктирует парня, как следует. Он ведь, будучи помощником дежурного, имеет доступ к оружейной комнате. А там и до греха недалеко.

Хотя на чердаке и было темно — фонарики не спасали, но сержант уловил мое настроение.

— Леша, да ладно тебе, это я так, — заныл сержант.

Помощники дежурных, несмотря на свое сержантское звание, народ нахальный и самоуверенный. Они даже нашего брата называют по имени и обращаются на «ты». А этот, вишь, малость струхнул, услышав мой строгий тон. Ничего, пусть прочувствует. Я и сам понимаю, что вряд ли винтовка заряжена, но в таком деле лучше не рисковать. Дядя Петя Веревкин за такие дела сержанту бы попросту в ухо двинул, безо всяких бумажек. Увы, дяде Пете это бы с рук сошло, а мне нельзя. Ни по возрасту, и ни по опыту, ни с учётом последних событий. А жаль. Иной раз добрая оплеуха учит жизни гораздо лучше, нежели нотации.

— Оно, конечно так, — мерзко хихикнул мой внутренний голос и тут же напомнил мне про Утягина, с которым ещё неизвестно, как всё закончится. Вступать в полемику с собственным внутренним голосом было сейчас не к месту, и я его ехидство гордо проигнорировал.

— Ручонками не размахивать, ничего здесь не трогать, — скомандовал в пыльный сумрак. Слегка сжалившись над парнем, уточнил:

— Ящики открывать можно, посмотрим, что к чему.

В каморке поместилось одиннадцать ящиков. В десяти лежали винтовки — по шесть штук, а в последнем, самом дальнем, лежали бумажные коробочки с патронами.

Стало быть, мы имеем шестьдесят винтовок и некоторое количество боеприпасов.

— Давай дуй к ближайшему телефону, в магазин там или в аптеку, доложи обстановку, а заодно затребуй грузовик и ребят покрепче для погрузки— приказал я сержанту.

— А ты, то есть вы?

— А я, товарищ сержант, остаюсь на хозяйстве. Стану караулить это добро, — сообщил я. — У нас сейчас задача вывести оружие в безопасное место, то есть, подальше от простых граждан. А все расследования и разборки будут потом.

— Так они же всё разболтают, магазинные-то! — забеспокоился Диденко.

— А ты культурно попроси их выйти да не ори на весь магазин. — напутствовал я его.

Проводив сержанта, я еще разок посмотрел на оружие. Я тоже видел винтовки такой системы только в музее да в кино, потому что «мосинки» давным-давно сняты с вооружения армии. Но все равно, почему-то мне казалось, что это какая-то странная «мосинка». Но что с ней не так? Не хватает чего-то такого, что должно выступать. Магазинная коробка, что ли?

Оружейник или историк-реконструктор сразу бы определил, что это за винтовка, а мне пришлось лишь гадать.

Я попытался поизучать ящики, но они мне ничего не подсказали. Вытер пыль, но обнаружил только четырехзначные номера. Возможно, номера партии, или номера, данные на складе. Кто его знает? Я не оружейник, не кладовщик склада боеприпасов или вооружения. А что с коробочками, в которых патроны?

А вот здесь, похоже, и будет подсказка. На картонных стенках, когда я отер с них пыль, обнаружились иероглифы. Опять-таки — китайские они, или японские, не определю.

И тут до меня дошло. Все-таки, парень я начитанный, тем более, что совсем недавно пришлось прикоснуться к событиям, связанными с гражданской войной. Читал и энциклопедии, и те немногие книги, которые удалось отыскать в нашей библиотеке. Да и из собственного прошлого кое-какие знания остались. Это же японские винтовки «Арисака»!

Эти винтовки царское правительство закупило у своего бывшего врага, ставшего во время Первой Мировой войны нашим союзником.

Как известно, во время войны лишнего оружия не бывает. Будь это хоть винтовка, а хоть и пулемет, он, как любая техника, имеет свойство ломаться. К тому же, солдаты свои винтовки теряли, топили в реке или в болотах.

Вот, что интересно, так это то, что накануне войны запас винтовок на складах русской армии имелся с избытком. Предприятия производили новые (то есть, системы Мосина) винтовки, а еще лежало около миллиона старых, системы Бердана. «Берданка», разумеется, уступала «мосинке», но лучше устаревшее оружие, чем никакого.

Но накануне Великой войны (так ее в те годы называли), какие-то «умники» распорядились продать за границу почти двести тысяч «мосинок», а с «берданками» поступили еще проще. Приказали очистить склады, чтобы не загромождать их бесполезным оружием. Поэтому, половину «берданок» переделали в охотничьи ружья и продали, а вторую половину попросту сдали в утиль.

А вот как грянула война, России пришлось покупать винтовки и в Японии, и в США. А куда деваться?

И во время гражданской войны сотни, если не тысячи «импортных» винтовок имелись на вооружении и в Красной, и в Белой армиях.

Пока пребывал в размышлениях, прибыла грузовая машина. А еще явился начальник РОВД майор Большаков. Он, кстати, пришел раньше, чем подошли грузчики — мобилизованные и призванные для работы Титан, Джексон и Серега Савин. То есть, начальник забрал с собой всех, кто подвернулся под руку.

— Ну что, Воронцов, не успел ещё ничего накуролесить? — сумрачно начал он. — Я как узнал, что дежурный тебя отправил, на месте сидеть не мог. Приехал вот, чтобы самому убедиться. А то неизвестно, чего от тебя ждать.

— Рад стараться, товарищ майор, — несильно схамил я.

А что, если ко мне появились претензии по какому-то вопросу, это не значит, что теперь надо обвинять во всех смертных грехах. Большаков неопределенно хмыкнул и протянул руку в мою сторону:

— Фонарик давай.

Подсветив лучом содержимое ящиков, он вдруг выдал:

— Ишь ты, япона мать! Арисака!

Видимо, даже в полутьме уловив мое удивление, майор сказал:

— Я «срочку» на Дальнем Востоке служил, там у нас на складах такие лежали. Мы их потом в Китай отправляли, вместе с ППШ и ППС.

Тут он вспомнил, что со мной ему надо вести себя отстраненно, и завершил свою реплику так:

— Но это к делу не относится. Приступайте к погрузке.

С кряхтением и матерком мы сняли с чердака все одиннадцать ящиков. Не сказать, что они были слишком тяжелые. Может, килограмм по тридцать каждый, а может и сорок. Винтовка, вроде, весит около четырех килограмм, да упаковка. В общем, как-то так. Если у кого-то будет желание пересчитать — милости просим. Вытаскивать эти клятые ящики, спускать их по узенькой лестнице было очень неудобно. Но ничего, справились.

Устроив ящики в кузове, мы отправились обратно в дом. Вот, на сей раз жильцы уже принялись вылезать из своих квартир. Но теперь они нам нужны, потому что дальше следовало пройтись по оставшимся семи каморкам, да и общее пространство проверить — а не лежит ли еще где-то ящик с раритетным оружием? Так что, дорогие граждане, пойдемте наверх, будете открывать свои сусеки. Ну да, безо всяких ордеров на обыск, без постановлений об изъятии. Надо будет — потом все напишем. Не до бюрократии, чай.

Увы, двоих квартиросъемщиков на месте не оказалось, пришлось попросту выковыривать замки.

Хозяин квартиры, которому принадлежал закуток на чердаке, трясся и уверял, что ордер на заселение он получил две недели назад, и об оружии ничего не знает. Он даже прежних хозяев ни разу не видел.

— Разберемся, — веско сказал Большаков, кивая на служебный автомобиль, стоявший рядом с грузовиком. — Садитесь, в отдел поедем.

Майор, прихватив с собой хозяина квартиры, отбыл, «Газончик» с ящиками тоже уехал, а мы с парнями остались отрабатывать жильцов дома.

И что нам дал опрос? В сущности, почти ничего. Соседи сказали только, что в квартире, которой принадлежал чуланчик с оружием, проживала Леокадия Петровна Звонарева, бывшая учительница немецкого и французского языка. Леокадии, когда она умерла, было под девяносто. И жила она здесь дольше всех. И, вообще, раньше весь дом принадлежал семье Звонаревых. Отец был купцом третьей гильдии. Третья гильдия — это не самый верх, но и не торговец в разнос, или лавочник, что не записывались в купеческое сословие, чтобы не платить лишние деньги. Но купец имел собственный дом, дал образование дочерям.

У Леокадии была сестра — тоже учительница, но та умерла еще до войны. И брат был старший. Так тот погиб во время гражданской, в Рыбинске.

Некоторую ясность (а может, наоборот?) внес один из соседей — старичок лет семидесяти.

— Эсеркой Леокадия была, — заявил он.

— Почему эсеркой? — удивился я.

— Да фильм как-то по телику показывали, про чекистов. Так там этот был… Эсер главный. Ну, которого наши чекисты к себе заманили, а он еще с лестницы спрыгнул и убился.

Кого наши чекисты заманивали? А…

— Савинков, что ли? — предположил я.

— Во, точно, Савинков. Смотрели, а Леокадия говорит — мол, актер, который Савинкова играл, нисколько не похож. Дескать, Савинков и красивее был, и умнее. А больше ничего не говорила, а мы не спрашивали. Мало ли кого старуха могла видеть?

Хм… А ведь вполне возможно. В восемнадцатом как раз был мятеж эсеров в Ярославле и Рыбинске. И брат Леокадии, погибший в Рыбинске. Все сходится. А сестра, а то и обе сестрицы, ждали, что мятеж перекинется на Череповец, и готовили склад с боеприпасами. Или братец оставил дома кое-какой запас. Надо бы сходить в БТИ, выяснить — когда дом был национализирован, и когда туда вселились жильцы. Восстание эсеров произошло летом, так что, вполне возможно, что дом тогда целиком принадлежал семье Звонаревых. Впрочем, пусть этим историки-краеведы занимаются, а нам бы что-то попроще.

А вообще, везет мне с посылками из прошлого.