Демон Жадности. Книги 6

Глава 7

Дверь за моей спиной с глухим стуком захлопнулась, и я на мгновение замер, прислушиваясь к ровным, удаляющимся шагам охранника. Я повернулся к замершей в ожидании толпе. Сто тридцать пар глаз, полных фанатичной веры и теперь — напряженной, почти болезненной надежды, были устремлены на меня.

— Ключ у меня, — тихо произнес я, и по залу прошел сдержанный, взволнованный вздох, подобный ветру, пробежавшему по сухой траве. — Но слушайте внимательно. Мы освободимся по очереди. И никто — слышите, никто — не использует ману или артефакты до моего сигнала. Малейшая вспышка, малейшая рябь предупредит их, и мы все умрем, так и не успев сделать и шага к свободе. Мы должны быть призраками. Тенью, которая сорвется с цепи разом, по моей команде.

Я подошел к полковнику, стоявшему ближе всех, его взгляд был твердым и ясным.

— Доверяю тебе быть первым, брат, — сказал я, вставляя ключ в замочную скважину его наручников. Раздался тихий, но такой сладостный, решающий щелчок. Манжеты расстегнулись. Он с трудом сдержал низкий стон облегчения, его плечи распрямились, когда он стал потирать запястья, на которых виднелись глубокие багровые полосы.

— Теперь ты, — я передал ключ ему, ощущая его твердую, уверенную хватку. — Освобождай следующих. Быстро, но без суеты. Сильнейших — первыми. Мы должны сформировать острие.

Процесс пошел. Ключ переходил из рук в руки, от одного человека к другому. Освобожденные молча, с невероятным усилием воли, гасили в себе инстинктивные попытки немедленно наполнить тело маной, ощутить давно забытую силу, вернувшуюся в жилы. Они сжимали кулаки, их мышцы напрягались и дрожали от сдерживаемой энергии, губы были плотно сжаты.

Вскоре последние наручники упали на каменный пол. Сто тридцать человек, от могущественных Преданий до напуганных, но решительных людей, совершенно не ощущавших ману, были свободны. Они смотрели на меня с блеском в глазах, готовые к чему угодно.

— Стройся! — скомандовал я привычным армейским тоном, уже не шепотом, но все еще тихо. — Клин! Сильнейшие — на острие!

Они зашевелились, беззвучно и стремительно, как хорошо смазанный механизм. Артефакторы Предания встали в первый ряд, плечом к плечу, образуя острое, неумолимое острие будущего тарана.

За ними сомкнулись плотные ряды Хроник и Сказаний, их лица были искажены гримасами концентрации. Самые слабые, обычные люди и артефакторы низких рангов, были поставлены в самый центр, и более сильные товарищи молча, решительно подхватили их на руки, чтобы никто не отстал в предстоящем броске.

Я встал в центре первого ряда, чувствуя, как от стоящих рядом тел исходит сдерживаемая дрожь мощи, словно от разогретых двигателей. Выбрал направление — туда, где за самой тонкой, по моим расчетам, стеной особняка должен был находиться Гиринал и основные силы, наши единственные союзники в этом аду.

— Готовы? — спросил я.

В ответ — лишь десятки сжатых кулаков, яростные, кивающие головы и взгляды, в которых читалась одна лишь решимость.

— Тогда… ВПЕРЕД!

Я не кричал. Я выдохнул это слово, и оно стало спусковым крючком.

В тот же миг сдерживаемая плотина прорвалась. Воздух в зале взорвался от высвобожденной энергии. Десятки источников маны вспыхнули одновременно, сливаясь в единый, ослепительный, ревущий смерч силы.

Стена перед нами, массивная каменная кладка была сметена, вырвана с корнем. Камни, балки, обломки мебели — все превратилось в пылающий шквал, летящий перед нами, расчищая путь.

Мы рванулись вперед единым живым тараном, пронеслись через пролом, из гнетущей темноты зала в усеянную холодными звездами ночь, оставляя за собой только грохот рушащихся стен, крики внезапно поднятой тревоги и шлейф из каменной пыли.

Грохот начавшего рушиться особняка нарастал за нашими спинами, как раскаты приближающейся грозы. Мы бежали по превратившемуся в обугленные остовы парку и я чувствовал, как сзади уже приближаются преследователи.

Белые тени, словно разгневанные духи, вырывались из клубов пыли и обломков, паря в воздухе не своих «Прогулках», их алебарды уже сверкали в лунном свете, рассекая воздух. И во главе них — она.

Инола парила в воздухе, ее безупречная белая роба была теперь испачкана сажей и пылью, а лицо, искаженное холодной, абсолютной яростью, больше не было маской безмятежности.

От нее исходила волна сконцентрированного гнева, такой плотный поток мировой ауры, что воздух вокруг нее звенел, как натянутая струна. Она резко подняла руку, и пространство перед нашим клином сгустилось, пытаясь создать невидимую, но непроницаемую стену.

Но мы уже были на виду. С другого конца парка, из-за баррикад и импровизированных укреплений, поднялся ответный рой силуэтов. Вся мощь, собранная Гириналом, пришла в движение. Они увидели нас, серую, несущуюся массу беглецов, и устремились навстречу, как приливная волна.

— Заложники! Все вперед! Прикрыть! — раздался мощный, усиленный маной голос одного из офицеров, пронесшегося над нашими головами и парировавшего выпад белой робы.

Залпы сконцентрированной маны, ярко-синие и алые, прочертили небо. Сети из сгущенного света и чистой энергии полетели в белые робы, отрезая их от нас, связывая и отбрасывая.

Иноле пришлось развернуться, чтобы парировать атаку, рассекая магические путы взмахом руки, и ее взгляд, полный беспощадной, обещающей расплату ненависти, на мгновение встретился с моим. Она понимала — мы уходим. Ускользаем.

Погоня захлебнулась в завязавшейся яростной свалке. Мы же, почти не снижая скорости, врезались в передовые ряды наших спасителей.

Сильные, уверенные руки в стальных латах подхватывали тех, кто не мог больше держаться на ногах, нас окружали, направляли вглубь периметра, прикрывая спины щитами.

Через несколько оглушительных, наполненных криками и гулом магии минут, запыхавшиеся, с прожженными робами и затуманенными глазами, мы оказались внутри массивного вспомогательного здания поместья, которое превратили в укрепленный лагерь.

И тут начался хаос другого рода. В помещение, мимо пытавшихся навести порядок легионеров, ворвались перепуганные, ликующие аристократы, придворные, офицеры с личными гербами на одежде. Они с криками, плача и смеясь, бросались к своим родственникам, пытаясь обнять их, увести в сторону, подальше от этой суеты.

— Сынок! Боги, ты жив!

— Гела! Дочь моя, ко мне!

— Отец, мы здесь, вы в безопасности!

Но реакция многих заложников при их виде была странной, пугающе отстраненной. Они не бросались в объятия, а отшатывались, их взгляды были мутными и отрешенными, а на лицах застыла не радость, а нечто вроде досады или глубокого недоумения. Некоторые начинали что-то бубнить, односложно повторяя слова о «чистоте», «скверне» и «истинном пути».

Однако я уже представлял, как вот-вот их просто растащат по углам, списав это состояние на шок, переутомление и лишения. Этого допустить было нельзя.

Я набрал воздух в легкие.

— Стойте! Все, стойте! — мой голос перекрыл нарастающий гам. Все замерли, уставившись на меня, на мою закопченную, искаженную напряжением физиономию.

— Не трогайте их! Не уводите никуда! — я выкрикивал слова, стараясь быть услышанным каждым, вкладывая в них всю возможную убедительность. — Церковь Чистоты… они не просто держали нас в заложниках! Они промывали нам мозги! Это не шок, это гипноз, магия влияния на разум! Они вложили в головы людям свою фанатичную, ядовитую веру! Прежде чем забирать, их нужно обследовать у магов! Нужно найти способ снять это внушение! Иначе вы приведете в свои дома, в свои спальни и советы не своих родных, а зомбированных фанатиков, готовых по первому слову Инолы взорвать вашу жизнь изнутри, предать вас, уничтожить ваше богатство во имя их «чистоты»!

Мои слова повисли в воздухе, и наступила та самая, звенящая тишина, которую я и ожидал. Но длилась она лишь мгновение. Потом тишину разорвали они.

— Лжец! Предатель! — взвизгнула баронесса, ее лицо исказилось чистейшей, непритворной ненавистью. Она вытянула в мою сторону тонкую, дрожащую руку. — Ты вел нас к свету, а теперь отрекаешься! Ты служишь Скверне! Ты осквернил саму Истину!

— Он продался им! — закричал молодой граф, рванувшись вперед сквозь толпу. Его пальцы согнулись в когти, он пытался сконцентрировать ману для удара, но его силы были слишком истощены, а тело слабым после дней скудного пайка. Из его ладоней вырвался лишь жалкий, шипящий сноп искр, прежде чем двое легионеров в синих мундирах грубо схватили его за руки, скручивая за спину.

— Доктрина… он предал Доктрину! — голос полковника гремел, полный не праведной веры, а слепой, животной ярости.

Он был сильнее, опытнее. Ему почти удалось вырваться, создав вокруг силовой импульс, который отбросил одного из Артефакторов. Но против десятка навалившихся рук и он был бессилен. Его прижали к грубому деревянному полу, а его крики тонули в общем хаосе.

Мои вчерашние последователи, эти идеальные, послушные солдаты Веры, теперь с пеной у рта и безумием в глазах пытались добраться до меня, плюясь отрывками проповедей и обвинениями в предательстве.

Именно это зрелище — аристократов и военных, сходящих с ума с криками о чистоте, — и стало самым веским доказательством для всех собравшихся.

Лица офицеров, сначала выражавшие сомнение и нерешительность, теперь стали жесткими и холодно-решительными. Приказ прозвучал сам собой, вырвавшись из глотки одного из капитанов:

— Обездвижить их! Всех! Наручники! Немедленно, пока не покалечили друг друга!

Солдаты действовали быстро, слаженно и без лишних церемоний. Они валили моих бывших соратников на грубые деревянные нары, с силой заламывая им руки за спину.

Знакомый, леденящий холод металла снова смыкался на их запястьях. Только на этот раз — не как оковы пленника, а как смирительная рубашка для безумца, необходимая мера, чтобы они не навредили ни себе, ни окружающим.

Ко мне подошли двое легионеров с такими же блестящими наручниками в руках. Я видел мгновенное колебание в их глазах — я был тем, кто рассказал о проблеме, так что как будто бы меня вязать не было смысла, но я же был и одним из заложников, и мое имя не было застраховано от общих подозрений, особенно после этой вспышки коллективного безумия.

Я встретил их взгляд и спокойно, без вызова, протянул руки вперед, ладонями вверх, демонстрируя полную готовность подчиниться.

— Я понимаю. Делайте, что должны. Порядок есть порядок.

Сейчас важнее всего было выглядеть лояльным, адекватным и понимающим ситуацию. Я знал, что как только первоначальная суматоха уляжется и ситуация прояснится, меня первого и отпустят.

Один из легионеров, молодой парень с серьезным лицом, уже взял мою руку, его пальцы были твердыми и уверенными. Второй, постарше, поднес блестящие манжеты, готовясь их защелкнуть.

В этот момент из группы высокопоставленных офицеров, молча наблюдавших за всей сценой с каменными лицами, медленным, властным шагом вышел человек.

Он был очень высок и могуче сложен, его латы, покрытые тонким, почти незаметным слоем уличной пыли, не скрывали мощи его широких плеч и глубокой груди. Его лицо, испещренное старыми шрамами и глубокими морщинами, дышало холодной, безразличной ко всему суровостью, которая бывает только у людей, отдавших жизнь служению и видевших все.

— Оставьте его, — сказал он. Его голос был именно тем, что я слышал все эти дни снаружи — низким, властным, выкованным из стали и не терпящим возражений. Легионеры мгновенно отскочили, как ошпаренные, отпустив мои руки и вытянувшись по стойке «смирно».

Мужчина подошел ко мне вплотную, его тень накрыла меня целиком. Он смерил меня взглядом с головы до ног — медленным, оценивающим, без тени благодарности или симпатии.

— Гиринал фон Орсанваль, — отрекомендовался он. — Командующий обороной. А теперь ты расскажешь мне, что, черт возьми, здесь произошло.

Гиринал провел меня в небольшую комнату, служившую ему кабинетом. Он отодвинул разложенные на грубом деревянном столе штандарты и свернутые в трубки карты, уселся на массивный стул, жестом пригласив меня на противоположный.

Его манеры были вежливыми, но за этой вежливостью сквозь стальная требовательность человека, привыкшего получать ответы быстро и без возражений.

— Итак, начнем с самого удивительного, — начал он после того, как я представился Гильомом и в целом объяснил, что происходило в особняке в эти дни, сложив руки перед собой на столешнице. — Все они, — он кивком указал на дверь, за которой доносились приглушенные крики и лязг металла, — были обращены. Превращены в этих… фанатиков. Все, кроме вас. Как?

Я встретил его пронзительный, изучающий взгляд, тщательно подбирая слова. Проблема была в том, что упоминание о мировой ауре и моих целенаправленных экспериментах с ней было абсолютно невозможным.

Новость о том, что Гильом сумел научиться использовать мировую ауру на ранге Предания была бы еще более удивительной, чем если бы он пробился на Эпос.

— Честно?.. Я и сам до конца не понимаю, — начал я, намеренно вкладывая в голос нотки искренней растерянности и легкого смущения. — Я видел, что происходит. Видел, как их разумы… тают. Но внутри меня что-то сопротивлялось. Я не могу объяснить это иначе, кроме как некоей внутренней стойкостью. Я просто… оставался собой, несмотря ни на что. И пока они постепенно сходили с ума, я наблюдал и думал. Анализировал их поведение, искал закономерности, слабые места в их новом фанатизме. Возможность для спасения сложилась сама собой.

Я говорил полуправду, максимально близкую к реальности, но с тщательно вычищенными опасными деталями. Гиринал слушал, не перебивая, его лицо оставалось непроницаемой маской. Но в его глазах, этих холодных, опытных глазах, я читал — он не верил.

Он понимал, что за моими расплывчатыми словами скрывается нечто большее, настоящая причина, которую я не хочу или не могу раскрыть.

Однако он был прагматиком до мозга костей. Я спас полтораста знатных жизней, включая его собственного сюзерена, графа Орсанваля. Сейчас этот результат был неизмеримо важнее, чем выяснять мои личные секреты.

Он медленно кивнул, принимая этот ответ как данность, с которой пока приходится мириться.

— Что ж. В таком случае, мне остается лишь выразить вам официальную благодарность. От себя лично, от графа Орсанваля, и от всех тех дворянских домов, чьих представителей вы вырвали из лап этих безумцев. Вы предотвратили политическую и гуманитарную катастрофу, масштабы которой даже страшно представить.

Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его взгляд стал чуть менее напряженным, но не менее внимательным.

— Итак, логичный вопрос — вопрос награды. Назовите, что вы хотите. Титул, земли, должность при дворе? Считайте, что любую разумную просьбу я исполню лично или использую все свое влияние для ее исполнения.

Я сделал паузу, изображая легкую, почти аристократическую неловкость, как подобало скромному молодому человеку из хорошей семьи, не привыкшему к таким прямым и деловым вопросам.

— Спасибо, командующий. Ваши слова многое для меня значат. Я… я уже некоторое время вынашивал одну идею. Я хочу создать благотворительный фонд. — В уме я мысленно добавил: «Фонд по пропитанию Маски Золотого Демона и содержанию всего батальона 'Желтый Дракон». — Для помощи тем, кто пострадал от действий преступных организаций. Чтобы жертвы могли получить поддержку.

Я посмотрел на него прямо, стараясь выглядеть искренним и увлеченным своей идеей.

— И потому, если говорить о награде… лучшей благодарностью для меня и для моего будущего фонда был бы… пурпур. Пожертвование. Любого размера, который вы и другие благодарные семьи сочтете возможным и уместным.

Гиринал уставился на меня с таким искренним, неподдельным изумлением, что его каменное, невозмутимое лицо на мгновение ожило. Он явно ожидал просьбы о политической должности, о доходном поместье, о командовании элитным подразделением в армии. Что угодно, кроме банальных, пусть и имперских, денег.

Для аристократа его круга просить открыто о пурпуре было… неожиданно, просто и слегка вульгарно. Но, как говорится хозяин — барин.

Он медленно, почти машинально, протер переносицу большим и указательным пальцами, скрывая зарождающуюся улыбку, в которой читалось и искреннее недоумение, и немая доля облегчения. Деньги, в конце концов, были самой простой, понятной и легко передаваемой валютой, не обременяющей долгосрочными обязательствами.

— Благотворительный фонд… — произнес он, как бы пробуя звучание этих слов, вкладывая в них легкую отстраненность. — Нестандартно. Что ж, я посмотрю, что можно сделать в этом направлении. Ваше… необычное бескорыстие не останется без внимания и, я уверен, без щедрой поддержки.

«Серебряный призрак» причалил к частной пристани поместья Шейларон в Руинах Алого Ворона. Я сошел на отполированные до зеркального блеска мраморные плиты набережной, намеренно замедлив шаг и позволив плечам слегка ссутулиться под невидимой тяжестью.

На лице я сохранял выражение вежливой, но глубокой усталости — этакую смесь благородной стойкости и приличествующей моменту опустошенности, которую от меня сейчас ожидали увидеть.

Маркиз встретил меня в своем кабинете.

— Инцидент исчерпан? — спросил он без лишних предисловий, его голос был ровным и лишенным эмоций.

— Церковь Чистоты отступила, особняк Орсанваля лежит в руинах, а большинство заложников спасены. — Я сделал паузу, глядя куда-то мимо него. — Гильом фон Шейларон, наследник одного из самых могущественных домов маркизата, чудом избежавший гибели и психологического плена. Будет выглядеть крайне странно и вызовет ненужные вопросы, если сразу после такого он появится на светских раутах или включится в политические игры. Это вызовет подозрения. Люди ожидают, что я буду… потрясен. Что мне потребуется время, чтобы прийти в себя, оправиться от пережитого ужаса.

Маркиз внимательно меня выслушал, его длинные пальцы медленно и бесшумно барабанили по гладкой столешнице из черного дерева. Он прекрасно понял, что я имел в виду. Но также он понимал, что я был прав и логичен в своих доводах.

— Две недели, — наконец отчеканил он. — Официально — для восстановления сил и духа после пережитого шока. Никаких визитов, никаких публичных выходов. Тебя не будут беспокоить.

Я почтительно склонил голову, изображая благодарность за предоставленную передышку.

— Благодарю вас за понимание.