Демон Жадности. Книги 6

Глава 19

На этот раз мы не пошли через главный тоннель. Дакен встал, подошел к стене справа от камина, к одному из больших кожаных панелей, и нажал на нее в определенной последовательности. Раздался почти неслышный щелчок, и часть стены, идеально замаскированная, бесшумно отъехала в сторону, открывая узкий, ярко освещенный артефактными лампами проход.

За ним оказалась небольшая кабинка лифта, отделанная тем же металлом, что и укрепляющие фермы в штольнях. Лифт поехал вниз, с едва слышным, глубоким гулом мощных манных двигателей.

Когда двери наконец открылись, меня ударило в лицо знакомой волной воздуха драгоценного рудника, в ушах зазвенела ценность добываемой тут руды.

Мы вышли в ту самую скрытую полость. И если в прошлый раз я был тут ночью, когда никаких работ не велось, теперь звуковой фон составляло монотонное, настойчивое жужжание десятков режущих и буровых инструментов. Никаких кирок. Шум был ровным, не прерывающимся, похожим на гигантский рой разъяренных металлических насекомых.

В главном руднике шахтеры трудились, не отлынивая и не халтуря. Но тут они вкалывали в худшем смысле этого слова, это было сразу заметно. Мимо нас то и дело пролетали рабочие на своих «Прогулках», и, хотя их форма оставалась качественной и целой, на исхудавших лицах без труда читались истощение, боль и желание закончить со всем поскорее.

Они не сменяли друг друга, не станавливались на отдых. Бесконечная, далеко не медитативная, а скорее изматывающе-однообразная работа, явно невероятно трудная физически. Ручные буры весили килограммов по сто, а такой вес даже Артефакторам Сказания на постоянной основе удерживать было крайне непросто.

— Добро пожаловать в настоящее сердце рудника номер четыре, — сказал Дакен, повысив голос, чтобы перекрыть всепроникающий гул. — Здесь, в отличие от основного рудника, добывают инеистое золото, куда более качественный подвид инеистой стали. Из него делают даже артефакты уровня Эпоса. Улавливаешь разницу в масштабах?

Я медленно кивнул, осматриваясь, стараясь запечатлеть каждую деталь. Контраст с верхним, показным рудником был не просто разительным — он был вопиющим.

Там — деланная видимость порядка и безопасности. Здесь — голая безжалостная эффективность. Никакой «гуманизации» процесса. Только добыча.

— Улавливаю. Отсюда течет настоящая река прибыли. Та, что оправдывает всю эту… — я жестом обвел пространство, — театральную постановку наверху.

— Именно так, — Дакен повел меня вдоль края металлической смотровой платформы, с которой открывался вид на несколько ярусов забоев. — Тут всего два правила. Первоеправило для шахтеров: добывать столько, сколько физически возможно. Максимум. Для них это должно перевешивать все: усталость, недомогание, личные проблемы. Второе правило для смотрителей: для обеспечения первого правила разрешено и применяется всё. Словесные внушения, манное давление, физическое насилие. Тут нет рабов. Мы платим. Много больше, чем шахтерам основного рудника. Достаточно, чтобы даже после года-полутора в этом аду человек мог уехать с капиталом, который позволит ему начать жизнь с чистого листа в любом уголке Роделиона или за его пределами. Но за такие деньги нужно реально вкалывать.

Он остановился, оперся локтями на холодные перила и посмотрел на меня.

— Часть добычи, — продолжил он, — уходит наверх, мэру. Это плата за его лояльность. Другая, основная часть… уходит нашим партнерам. Тем, кто обеспечивает сбыт по всему континенту, защиту от возможных рейдов конкурентов и, при необходимости, решение… более деликатных проблем, которые не решаются взяткой или угрозой. Ты, будучи человеком неглупым и с прошлым, наверное, уже догадался, кто наши партнеры.

— «Око Шести», — произнес я ровно, без вопросительной интонации.

Дакен хмыкнул, коротко и сухо.

— Соображаешь. Так что, ты в деле? Если что, отрицательный ответ после всего, что ты устроил, я не приму.

— Разумеется, — ответил я с почти искренним энтузиазмом. — Объясняйте, что входит в обязанности.

Дакен кивнул, развернулся и зашагал дальше по металлической платформе.

— Работа смотрителя здесь делится на два ключевых направления, — начал он. — Первое и основное — «стимуляция». Этих работяг заманивают сюда обещанием больших денег, и они соглашаются, полные энтузиазма. Но когда они спускаются сюда и отрабатывают свой первый месяц, энтузиазм испаряется. Этого нам не надо. Наша задача — выжимать из них максимум, но не переходя черту, за которой человек ломается окончательно и становится бесполезным. Каждый прожитый здесь день, каждый добытый грамм инеистого золота — на нашем общем счету. Ты здесь — не наблюдатель, как наверху. Ты — инструмент давления. Понял суть?

— Понял, — кивнул я, бросая взгляд на ближайшую группу рабочих. «Стимуляция». Красивая обёртка для узаконенной жестокости. — А второе направление?

— Вербовка, — продолжил Дакен, сворачивая в боковой проход, где шум немного стихал. — Наверху, в основном руднике, всегда есть определённый контингент. Недовольные оплатой. Отчаянные, которым срочно нужны крупные суммы. Просто люди с гибкими… моральными принципами. Мы присматриваемся, осторожно предлагаем, переводим сюда. У тебя есть навыки… убеждения?

— Приходилось находить общий язык с разными людьми в сложных обстоятельствах, — расплывчато ответил я.

— Тепреь график работы, — Дакен остановился у массивной стальной двери, встроенной в скалу, и приложил к панели ладонь. Раздался щелчок. — Смотрители работают вахтовым методом, парами. Один человек работает месяц, потом его сменяют. Нас, кто напрямую задействован здесь, всего пятеро: я, Фальгот, Ашгел, Зурган и теперь ты. Я руковожу обоими рудниками, так что не могу отсутствовать долго, но вчетвером вам будет удобно распределять смены.

Я кивнул, понимая, что такая же вахтенная схема у Фальгота была нужна для того, чтобы во время своих «отпусков» он мог работать тут.

— Оплата, — продолжил Дакен. — Процент от чистой прибыли с продажи очищенного инеистого золота. Первые три твои вахты — испытательный срок. Будешь получать по два процента. После, если не наделаешь глупостей и докажешь, что ты свой, — как и остальные младшие смотрители: пять процентов. Я, как старший и несущий персональную ответственность перед нашими… партнёрами, получаю десять. Остальное уходит на взятки мэру и его администрации, на оплату самим шахтёрам, на материалы, инструменты и содержание верхнего рудника-прикрытия в образцово-показательном виде. И, что самое важное, — на долю нашим патронам. «Око Шести» берёт свою часть без разговоров. Но не только они. У нас есть покровители и в определённых аристократических кругах Роделиона. Без их «крыши» и административного прикрытия вся эта конструкция рухнет за сутки. Так что не думай, что пять процентов — это мало. Один удачный месяц здесь, при хорошей добыче, может равняться годовой зарплате старшего смотрителя наверху, с его премиями и надбавками.

Наконец, он вывел меня в жилой сектор для персонала, показал одну из комнат. Контраст с моей каморкой наверху был внушительным. Вместо тесного каменного ящика — просторное помещение, метров двадцать, с ровными стенами, затянутыми плотной, тёмно-зелёной тканью. В углу стояла не железная койка, а широкая деревянная кровать с толстым матрасом, шерстяным одеялом и даже парой подушек. Напротив — крепкий письменный стол с регулируемой артефактной лампой, кожаное кресло. Небольшой, но вместительный шкаф для личных вещей. И, что явно было настоящей роскошью в таких условиях — унитаз и отдельная душевая кабинка с бойлером. Даже воздух здесь был другим — очищенным, с лёгким запахом хвои от освежителя, без привкуса пыли и железа.

— Жильё на время дежурств внизу, — сказал Дакен, дав мне пару секунд на осмотр. — Но запомни — вся эта роскошь заканчивается за этой дверью. Ты здесь не постоялец. Ты — инструмент давления и стимуляции.

Я медленно кивнул, оценивая обстановку. Признак продуманной системы, которая умела удерживать ценных специалистов: не только кнутом страха, но и таким, грязным, но ощутимым пряником.

— Когда начинается моя первая вахта? — спросил я, поворачиваясь к нему.

— Не сразу, — ответил Дакен, скрестив руки на груди. — График дежурств расписан. Оставлять тебя работать прямо сейчас будет нечестно по отношению к остальным. Твоя первая смена внизу начнётся через пять недель. До тех пор ты продолжаешь работать наверху, как обычно. Присматривайся к людям, можешь начать вербовку. За каждого приведенного шахтера полагается небольшая премия. Но главное — никакой самодеятельности. Никаких лишних вопросов, никаких попыток снова проявить излишнее любопытство. Твоё предыдущее «расследование» уже стоило мне немалых нервов. Один раз я готов закрыть на такое глаза, но только один. Ясно?

— Ясно, — ответил я. — Буду ждать своего выхода.

Дакен в последний раз кивнул, и на его усталом лице на мгновение мелькнуло что-то, отдалённо напоминающее удовлетворение. Он получил то, что хотел: превращение проблемы в полезный актив.

А я получил то, что было нужно мне: шаг в сторону «Ока Шести». Пять недель — долго, конечно. Но теперь, когда я знал, чего именно жду, ожидание определенно будет куда проще.

Первый месяц моей новой жизни на руднике прошел под знаком размеренной, почти сонной рутины.

Условия для шахтеров благодаря вливаниям денег от драгоценного рудника здесь были неестественно хорошими. Просторные общие спальни с обогревом. Трехразовое горячее питание в столовой. График — две смены по восемь часов с обеденным часом. Оплата — выше средней по Руинам, деньги выплачивались аккуратно, без задержек.

За кражу руды грозило увольнение и черная метка в агентстве, но зачем красть, когда все так хорошо? Дисциплина поддерживалась не грубой силой смотрителей, а самой системой — выгодой от соблюдения правил.

А раз машина работала сама, мое присутствие в качестве «младшего смотрителя» свелось к формальности. Теперь, как и мои коллеги, два, иногда три раза за смену я совершал неспешный облет главного тоннеля и нескольких назначенных мне боковых штреков.

Я парил, кивая знакомым уже лицам. Они отвечали кивками, иногда усталыми, иногда — с каплей уважения к моему рангу Предания. Ни драк, ни саботажа, ни попыток спрятать добытый кусок в сапог. Сплошная идиллия трудящихся.

И эту идиллию я использовал по полной. Пока мое тело механически парило по знакомому маршруту, и тем более пока я оставался один на один с самим собой в комнате, сознание было занято куда более важным делом — тончайшей игрой с мировой аурой.

Техника, полученная от Шароны, превратилась в ежедневную, ежечасную медитацию. В моей мана-сети уже обосновалась и прижилась одна сотая процента высшей энергии. Теперь моя задача была — увеличить эту долю.

Процесс напоминал процесс сплетения вместе пенькового каната и стального троса. Мана — гибкий, послушный канат, отзывавшийся на малейшее мысленное касание. Мировая аура — стальной, неподатливый трос, который даже просто гнулся с огромным трудом.

Я учился распушать конец «троса» на тончайшие, невидимые волокна и вплетать их в структуру «каната» так, чтобы они стали его частью, а не просто болтались внутри, создавая помехи.

Прогресс требовал феноменального терпения. Сгорая от желания сразу вкачать в себя больше силы, почувствовать, как плотность маны в каналах растет, я каждый раз останавливал себя.

Один неверный «узел», одна ошибка в плетении — и структура маны в этом канале могла разрушиться, вызвав болезненный откат или, что хуже, незаметный изъян, который даст о себе знать в бою.

Так что я работал медленно, кропотливо, проверяя каждый шаг усиленным золотыми глазами восприятием, которое видело не просто светящиеся потоки, а их текстуру, плотность, направление вращения микрочастиц энергии.

К концу пятой недели простоя я довел концентрацию до полутора сотых процента. Мана постепенно становилась плотнее, тяжелее, словно ртуть по сравнению с водой.

Ее потенциал, ее ударная мощь, продолжали расти. Я чувствовал, как сила накапливается внутри, сконцентрированная, готовая к выбросу.

Но одной практики ауры было мало. Нужно было отрабатывать и свою новую роль, занимаясь поиском новых шахтеров для драгоценного рудника.

Вербовка.

Моим главным инструментом стал слух, улучшенный Маской до нечеловеческого уровня. Во время облетов, в шумной столовой, в общих душевых, где пар скрывал лица — я слушал.

Не все разговоры были о сменах, планах и инструменте. Сквозь общий гул доносились обрывки фраз, по которым можно было находить слабые места людей.

— … опять письмо от жены, лекарства для сына опять подорожали, уже даже с учетом премиальных и аванса не хватает…

— … проигрался тем ублюдкам у входа в третий сектор, надо отдавать через неделю, а нечем…

— … если бы не этот долг старому хрычу, я бы давно свалил отсюда, к чертям, на край света…

— … премии не хватит, чтобы выкупить её контракт у того борделя…

Нужда. Отчаяние. Жажда больших денег, и как можно быстрее, любой ценой. Это была моя целевая аудитория.

Я не лез ко всем подряд. Сначала — наблюдение. Потом — мимолетный, случайный разговор у раздаточного окна или в очереди на смену. Заводил знакомство. Через какое-то время намекал на возможность дополнительного, пусть и не совсем легального заработка.

Я не предлагал напрямую. Я просто вбрасывал идею и ждал. Те, кто были готовы на всё, кто ухватывался за этот намек как утопающий за соломинку, сами подходили позже.

Разговор с такими был коротким и деловым, без лишних сантиментов.

«Вы что-то говорили про… дополнительные заработки?» — голос дрожит, но взгляд цепкий, вымученно-сосредоточенный.

«Возможно, — отвечаю я, оглядываясь по сторонам, хотя знаю, что нас не видно. — Работа тяжелее. Гораздо. Не ковырять киркой в безопасной штреке. Риски есть серьезные. Но платят… в разы больше, чем здесь. Без вопросов, без отчислений».

Видно, как сглатывает, как кадык дергается.

«Я согласен».

«Не торопись, — останавливаю я. — Подумай немного. Там будет куда сложнее. Взвесь все „За“ и „Против“. Если не передумаешь, то приходи ко мне завтра».

Приходили многие.

Вербовка была похожа на тонкую хирургическую операцию в грязных условиях. Ошибка — и слухи поползут по руднику, привлекут внимание.

Я работал аккуратно, выборочно. Двадцать человек за пять недель — казалось, не так много, меньше человека в сутки. Но к моменту, когда настала моя очередь отправляться на месячную смену в драгоценный рудник, Дакен от моих результатов пребывал в полном восхищении.

— Двадцать за один месяц! Фальгот за два месяца пятнадцать наскреб. Ашгел — двадцать пять за четыре. Ты как это делаешь, скажи?

Я покачал головой.

— Секрет фирмы. Может быть расскажу, когда испытательный срок закончится.

Дакен молча смотрел на меня несколько секунд, потом уголок его рта, скрытого седой щетиной, дрогнул в медленном, тяжелом подобии улыбки.

— Неплохо, Масс, — проговорил он, уже привыкнув обращаться ко мне по «настоящему» имени, которое я ему открыл в «приступе откровенности». На самом деле для того, чтобы он попытался навести справки и узнал, что некий Масс Макфьер действительно бежал из Руин Плачущего Духа. Узнать, что это — работа имперской разведки, вряд ли смогли бы даже в «Оке», не то, что Дакен. — Завтра сменяешь Ашгела. Покажешь, как управляешься не только с вербовкой, но и с дисциплиной на месте. — Он сделал паузу, постучал толстыми пальцами по столу. — Если справишься там так же блестяще, как и с набором… то я подумаю об отмене испытательного срока. В обмен на твой секрет фирмы.

Смена Ашгела на посту прошла быстро. Он лишь кивнул мне на проходе и удалился в сторону жилого блока, волоча ноги. Видимо, отсыпаться.

Моим напарником на эту смену оказался Фальгот. Он встретил меня у узкого входа в основной штрек, прислонившись к стене.

— Правила просты, — его голос был низким, без эмоций, похожим на скрип несмазанной лебедки. — Никакого простоя. Смена — шестнадцать часов. Норма — двести килограммов необработанной руды или два килограмма инеистого золота, если им повезет наткнуться на чистую жилу на человека за смену. Сдают в конце, у выхода. Меньше — штраф. Значительно меньше — наказание. Но ограничиваться нормой не стоит. Чем больше они добудут, тем больше будет доход, причем как у них, так и у нас. Так что, как говорит Дакен, стимулировать их нужно всеми доступными тебе методами. Попытка утаить даже крупицу в сапоге или за щекой — строгое наказание, лишь бы потом работать смогли. Вопросы?

— Нет, — кивнул я, окидывая взглядом туннель.

— Отлично. Я беру левую сторону, ты — правую. Не стесняйся напоминать о норме. Лучше сто раз сказать, чем потом объяснять, почему план не выполнен.

Методы Фальгота я наблюдал уже в первый час. Они были грубы, эффективны и совершенно лишены какого-либо воображения. Когда один из шахтеров в его секторе замедлил ритм, просто замер на секунду, чтобы перевести дух, Фальгот, даже не приближаясь, едва заметно шевельнул пальцем.

Сгусток маны, тупой и плотный, ударил парня в область почки. Тот вскрикнул, больше от неожиданности и удушья, чем от боли, пошатнулся в воздухе, едва удержав равновесие.

Через мгновение, стиснув зубы так, что было видно, как напряглись его скулы, снова поднял бур. Ни слова протеста, ни взгляда в сторону смотрителя. Только действие и немедленная, уже явно выстраданная реакция.

Я начал с того же, чтобы не выделяться. Когда в моем секторе заметил шахтера, явно отстававшего от общего ритма, я сконцентрировал ману на кончиках пальцев и послал тонкий, жгучий разряд. Не такой мощный и тупой, как у Фальгота, а более точный, похожий на удар раскаленной иглой.

Разряд ударил его по запястью. Он вскрикнул, высоко и коротко, и выронила бур, который с глухим стуком упал на каменистый пол штрека. Благо, падать было недалеко. Он посмотрел на меня, и в ее глазах, помимо боли, отразился чистый, животный страх, знакомый по взгляду загнанного зверя.

— Так ты норму никогда не выполнишь, — сказал я спокойно, без повышения голоса, но так, чтобы слышали и соседи. — Ускоряйся. Сейчас.

Он закивал, подхватил инструмент дрожащими пальцами и заработал с лихорадочной, неестественной скоростью.

Но эффект от простых ударов маной, хоть и решал проблему сиюминутно, не действовал долго. Как минимум потому, что угроза единоразовой боли, пусть и довольно сильной, в какой-то момент начинала у любого уступать усталости.

Мне же был нужен не просто сиюминутный страх, а глубокое, впитанное на клеточном уровне понимание: любое отставание приведет к чему-то совершенно кошмарному.

И для этого у меня был идеальный, купленный на Гиробрандском базаре инструмент.

Кинжал «История о сотне порезов». Мой старый и добрый знакомый.