Чужая мечта

Глава 1. Последний выдох, первый вздох

Казалось бы — жизнь только начала налаживаться. Полгода назад Антон получил диплом, заочно закончил политех. На работе его сразу же повысили — только диплома и ждали, зарплата стала заметно выше. С девушкой еще съехался, они вместе откладывали на отпуск. И вот, наконец-то, состоялась его первая заграничная поездка, первый полет на самолете… и первая авиакатастрофа.

Он был уверен, что не выживет. Самолет точно падал, в салоне дым, и это не взлет или посадка — они были в середине полета, при падении с такой высоты нереально выжить. Антон отключился раньше, чем что-то почувствовал…

Его либо прямо из салона выкрали инопланетяне, либо у него очень крутой ангел-хранитель. Последнее было бы предпочтительнее, потому что инопланетяне будут опыты ставить… наверное. Это к тому, что Антон отчетливо понимал, что жив. Лицо болит, руке холодно, правая нога чешется. И рядом люди разговаривают. Он лежал молча, будто реально был мертв, потому что открывать глаза было страшно. Пока не видно, где он и с кем, можно подумать, что он проспал самолет. А незнакомая речь рядом — это у соседей телевизор работает. Но через пару мгновений он начал понимать, о чем говорят люди рядом с ним.

— Вы мне предлагаете сделать вид, что ваш сын не избил моего внука⁈ Вам деньги последние мозги из головы вынесли⁈ У вашего сына проблемы с агрессией. Отмажете его сейчас — через пять лет будете уже в зале суда рыдать и говорить, что он хороший мальчик!

Антону словно длинную иглу в голову всадили — воспоминания пронеслись перед глазами так быстро, что он в ужасе открыл глаза. Мозг запоздало обрабатывал информацию, выдавая ее короткими порциями. Это голос хальбе. То есть дедушки. А кричит он на родителей пабо Ёну… то есть, идиота Ёну, который в школе решил доказать свою правоту кулаками и налетел на Хару. И рядом не было Тэюна, который обычно защищал…

Картинки сменяли друг друга со страшной скоростью, и Антон не выдержал, обхватил руками голову, пытаясь остановить этот поток воспоминаний, причинявших ему физическую боль.

— Хару-я! — раздался совсем рядом голос женщины. — Мой мальчик очнулся. Тише вы, петухи крикливые!

Все разом замолчали, но лучше не стало. Воспоминания все еще мелькали перед глазами. Хару — это его имя. А женщина рядом — его бабушка. Они родители его отца, живут вместе с ним… в Сеуле… в Южной Корее…

— Лучше бы инопланетяне, — вслух и по-русски сказал он.

Получилось, правда, что-то неразборчивое.

— Айгу-у-у! — с долей ужаса в голосе протянула женщина. — Чагия[1], иди к врачу, бабулин Хару бредит.

Бабулин Хару — это ласковое обращение. Прежний владелец тела бесился, когда его так называли. Возмущение понятно, потому что это максимально детский вариант, практически, как если бы его называли Антосик. В двадцать пять это уже можно воспринимать с иронией — чем бы бабуля не тешилась, лишь бы кормила вкусно — но для семнадцатилетнего пацана это трагедия, конечно. Он бы тоже в свои семнадцать бесился, назови его Антосиком.

Дед вышел из палаты, а бабушка обвинительно ткнула пальцем в мужчину, рядом с которым стоял Ёну.

— А вы нам за все заплатите!

Мужчина поклонился:

— Еще раз простите, мы оплатим все счета…

— Счета они оплатят… конечно, оплатят, — ворчала она, подходя ближе к Антону, — Бабулин Хару такой красивый мальчик, а ему столько синяков наставили. Не умеете вы детей воспитывать!

Последнее она снова выкрикнула в лицо мужчине и тот снова поклонился, извиняясь. Ёну продолжал стоять и выглядел скорее обиженно, чем виновато. Словно не понимал, что эта вспышка подростковой ярости сулит ему действительно большие проблемы: это в дорамах можно незаметно избить одноклассника, а в реальном мире повсюду камеры…

Антон в ужасе прикрыл глаза: почему он все это знает? Какие дорамы? Какие одноклассники? Когда он вообще начал понимать корейский?

Врач пришел очень быстро:

— Что происходит? Вам больно? — обратился он к Антону.

— Б-болит голова, — осторожно выдохнул он.

Был странный диссонанс — корейские слова звучали вроде и непривычно, но произносились легко.

Врач начал задавать кучу уточняющих вопросов — где болит, как болит, на сколько баллов болит. Антон отвечал словно на автомате, умудрившись в таком состоянии еще и выдать, что голова у него болеть начала из-за того, что он словно вспомнил — кем ему приходятся люди вокруг него.

— Вы помните свой адрес? — внезапно спросил врач.

— А-а-а… эмм… нет? — неуверенно произнес Антон.

Свой прежний адрес-то он помнил, а вот адрес этого тела сам собой в голове не возник.

— Мы получили результаты анализов, я посмотрел снимки МРТ, — заговорил врач. — Сильное сотрясение мозга, отек в затылочной части… судя по всему — частичная амнезия. При сильной травме мозга память может возвращаться рывками. Память, скорее всего, полностью вернется, когда вы приедете домой. Отек — это серьезно, нужно соблюдать осторожность, но ваша травма не угрожает жизни, все будет хорошо.

— А лицо? — обеспокоенно спросила бабушка.

— Ничего не сломано, нет порезов, только ссадины. Это не моя компетенция, но, скорее всего, будет достаточно заживляющего крема, шрамов не останется.

Бабушка облегченно вздохнула. У Антона в голове появилось странное ощущение диссонанса: ей только что сказали, что у внука отек мозга и частичная амнезия, а она радуется тому, что шрамов на лице не останется. Но при этом внутри него самого тоже возникло чувство облегчения от того, что с внешностью все в порядке. Словно отсутствие шрамов на смазливом лице важнее нормального функционирования мозга.

Обдумать это получилось не сразу. Сначала врач задавал вопросы и давал указания: нельзя заниматься спортом, резко вставать и резко садиться, желательно не ездить на скоростных лифтах, не летать на самолете… последнее указание вызвало дрожь по всему телу: снова садиться в самолет не хотелось… боязнь летать — очень крутая фобия для практически острова, конечно… может, само пройдет?

Монолог врача прервало появление женщины — красивая кореянка двигалась очень уверенно, хотя выглядела мило, будто старшеклассница. При ее появлении все еще стоящий в палате Ёну заметно стушевался.

— Простите, — низко поклонилась женщина, — Я была на операции, не могла сразу приехать. Я — мама Ёну.

— Вы врач? — уточнил врач Антона.

— Пластический хирург, — спокойно пояснила она.

А потом повернулась к Ёну, который под взглядом матери даже скукожился. Кажется, в его семье главный вовсе не отец.

— Это всё твое воспитание, — почти прошипела мама Ёну, — «Мальчикам нужно больше свободы! Будешь им помыкать, вырастет маменькин сынок» Доволен теперь? А ты что стоишь? По земле кататься должен, чтобы тебе судимость не влепили! Ну-ка — поклон!

— Ну ма-а-ам!

— Айщ! — замахнулась женщина, — Отправлю в деревню, к чопумо! Будешь землю обрабатывать, туда и с судимостью берут! Поклон!

Чопумо — это бабушка с дедушкой. А ее «поклон» звучало примерно как «упал, отжался». Ёну тут же рухнул в поклон чоль — это настолько глубокий поклон, что больше похоже на позу молящегося. Его родители тоже поклонились, но уже стоя, достаточно низко:

— Прошу простить нас за то, что плохо воспитали сына, — говорила мама Ёну. — Мы очень виноваты.

Антон даже понимал, почему эта женщина так старательно извиняется и так ругает сына за драку. Дело не только в том, что ей реально стыдно за сына, хотя это и не исключено. Просто скандал навредит ей больше всех в семье. Если она пластический хирург, то сплетни ей не нужны. Даже если эти сплетни не касаются ее профессиональных обязанностей.

— Вы хотите, чтобы мы не писали заявление, — тяжело вздохнула бабушка.

— Еще раз простите, — мама Ёну, едва разогнувшись, снова поклонилась, — Я понимаю, что прошу многого. И хочу предложить компромисс. Вы сейчас получите свидетельство, чтобы у вас были доказательства того, что Ёну… совершил плохой поступок. Я клянусь, что сделаю все, чтобы подобное больше не повторилось. Но, если он хоть чем-то обидит вашего внука, вы сможете наказать его по закону позднее, и я смиренно это приму.

Понятно, почему она стала пластическим хирургом — тупая бы медицинский не закончила. Ее предложение звучит вполне здраво — у семьи Хару будут на руках все документы, они могут написать заявление и позднее, особенно, если Ёну снова совершит что-то противоправное. Но при этом пока этот агрессивный подросток обойдется без судебных разбирательств.

Пока эти… взрослые… пытались разрешить конфликтную ситуацию, у Антона появилось немного времени, чтобы осознать произошедшее.

Итак, он находился в падающем самолете, осознавая, что не выживет. А потом — раз! — и оказался в теле семнадцатилетнего парня по имени Хару. Он живет в Сеуле, но Антон пока не вспомнил, где именно. У Хару вроде есть родители…

Тут его пронзила очередной приступ острой боли и он сцепил зубы, чтобы не застонать в голос.

Да, у него есть родители. Мама много работает, отец… ну, с ним сложнее, дома он бывает нечасто. Еще у Хару есть младший брат, его зовут Хансу, ему всего десять лет. Воспитанием внуков занимаются бабушка и дедушка, родители отца. А, и еще в доме живет кот, по кличке «Куки», как «печенька» по-английски. И у него есть лучший друг Тэюн, они дружат так давно, что и не помнят момент знакомства — вроде бы, это было до того, как они начали ходить и разговаривать.

Хару учится в школе, ему полтора года до выпуска, что сейчас кажется Антону чуть ли не главной проблемой. Да, его больше пугает возвращение в школу, чем тот факт, что он умер и возродился.

Его собственное сознание, сознание Антона, словно поглощало воспоминания прошлого Хару вместе с отдельными… убеждениями? Вроде того, что ему очень дороги его бабушка с дедушкой. И что он любит своего младшего брата. И презирает отца…

Говорить сейчас врачу, который все еще был рядом, что-то писал в своем планшете, Антон ничего не стал бы, разумеется. Ну, хотя бы потому, что фраза «Знаете, я не Хару, я Антон» звучит как пароль для быстрого перемещения в психиатрическую лечебницу. А еще, опыт прочитанных книг про попаданцев советует сначала присмотреться к ситуации. Сейчас это кажется вполне логичным решением. В любом случае, корейский школьник — это лучше, чем смерть в самолете. Он же хотел повидать мир, проникнуться другой культурой? Вот, полное погружение в среду, никакой туризм таких впечатлений не обеспечит.

Беспокоила только его девушка. Не сказать, что он так уже безумно и сильно ее любил, хотя всерьез думал о том, что на ней можно жениться. Ну, совместные кредиты, дети, чтобы все как у людей. Если Хару не умер, то и ей так повезло? Всему самолету? Но где-то на грани сознания было ощущение, что нет, она погибла, так подфартило со второй жизнью только ему.

Кроме Киры у него практически никого и нет. Маму он похоронил два года назад — рак. С отцом последний раз виделся года четыре назад, даже не уверен, что тот еще жив, с таким-то количеством спиртного в ежедневном меню. Его тетя и кузина — самые близкие люди после мамы… несмотря на близкие отношения, они его гибель переживут, у них есть, ради чего жить и к чему стремиться. Другая родня… ну, она просто есть. Возможно, соберутся на похоронах, кто-то даже всплакнет из-за того, что умер так рано — и тридцати нет — но потом все просто заживут своей обычной жизнью… Главное, чтобы квартиру не отобрали у тети… кто ж знал, что завещание нужно так рано писать?

Осознание, что его реально беспокоит, кому достанется его квартира, было особенно странным в данный момент времени. Он в этом теле менее часа, а уже абсолютно уверен, что это не галлюцинации, что он реально попаданец и что ему теперь жить как Хару.