Чертов менталист

Глава 15

— То есть он даже девяти утра не стал дожидаться. Принялся бомбардировать сообщениями прямо с рассвета. Впрочем, он ведь живет восточнее, там другой часовой пояс. Вот как сам проснулся, так и погрузился в эпистолярный жанр.

— Да! — Глафира спрятала лицо в ладони. — Самое жуткое, я его почти не знаю. Виделись, может быть, раза три на больших приемах, когда мы с твоим отцом в столицу ездили. И вдруг такое.

— Похоже на ультиматум.

— Вот именно! Но где я ему дорогу перешла?

— Вопрос задан неверно. Чем твой сын может ему пригодиться, вот о чем стоит думать.

— Емельяну даже трех лет не исполнилось!

— В этом-то и самая прелесть. Малыша куда легче вырастить в нужном себе ключе. Вот смотри: некромант князь Асатиани воспитывает ученика, тоже князя, да еще с охрененным потенциалом. Что имеем по итогу? Еще один лояльный лично к нему княжеский род, причем не из последних. А при удачном стечении обстоятельств у вас появится общий наследник. Поверь, Леван — южный человек со всеми фирменными заморочками, и его тупо бомбит от того, что у него нет ни одного сына. А раз ты один раз уже смогла родить мальчика, значит, есть шанс, что сделаешь это вновь, тем более возраст это позволяет.

— Я не хочу прыгать на граблях. Я еще не до конца верю, что больше можно не бояться Николая Алексеевича, а тут мне предлагают добровольно взвалить на себя очередное ярмо.

— Про Изюмова я тебе уже всё сказал. И что-то мне подсказывает, здесь я не ошибаюсь. А вот Асатиани — это насущная проблема, которую обойти уже не получится. Значит, будем думать, как ее решать.

— Я его боюсь!

— После того, что он тут понаписал, немудрено.

— И это он еще не знает, где именно я сейчас нахожусь.

— Но судя по его приписке в последнем сообщении, активно пытается это выяснить. Не удивлюсь, если даже нанял кого-то, чтобы проследить, куда я поеду после похорон.

— Я вообще не понимаю, почему он решил, что может так со мной обходиться?

— По праву силы. В его системе координат ты загнанная добыча, он охотник. Он всего лишь снизошел до того, чтобы объяснить, как тебе стоит поступить, чтобы минимизировать разногласия. И у князя Левана Асатиани в голове даже нет такого варианта, что у тебя может быть иное мнение по поводу сложившейся ситуации.

— Что же мне делать?

— Для начала воспользоваться теми картами, что у тебя имеются на руках. Напиши ему, что глубоко возмущена попытками просватать тебя в то время, как тело твоего мужа только-только предано земле. Что у него есть на кого растратить свой отцовский потенциал, как-никак четыре дочери подрастают. Или пять? Неважно, в общем, ему и так имеется, чем заняться. А ты вообще хочешь взять паузу и серьезно подумать, готова ли ты к жизни с еще одним некромантом. Пока же склоняешься к тому, что не готова сходиться вообще ни с одним мужиком, кем бы он ни был. Сыграй чуть взбалмошную истеричку, которая мало того, что оказалась в сложной ситуации, так еще и бесишься от того, какие варианты выхода из нее тебе предлагают. Повторюсь: во-первых, имеешь на то полное право. Во-вторых, Асатиани и впрямь берега попутал. Про него и так слухи ходили, что он супругу упокоил после того, как она вместо долгожданного парня ему очередную дочь родила. И до тебя эти слухи наверняка могли долететь. Пусть теперь он потеет и пытается тебе доказать, что он не Синяя борода. И да, знаешь, что еще?

— Что?

— Ты ведь ему еще ничего в ответ не написала?

— Нет.

— Вот и славно. У тебя ведь чисто в теории может быть секретарь, который ведет за тебя переписку, пока ты в санатории свои нервы в порядок приводишь? Вот пусть он и отписывается. Так, мол, и так: ваше сообщение крайне важно для нас, я передам его Глафире Анатольевне, как только она всплывет из дубовой бадьи с расслабляющим отваром трав. А пока ждите ответа, ваш номер сорок шестой.

— Но у меня нет секретаря!

— Разумеется, нет. Поэтому просто представь, что написал бы в ответ князю Асатиани твой секретарь, если бы он у тебя был. Запиши получившуюся формулировку и отправь. Если что — всегда можешь потом написать от собственного имени, так мол и так, мой подчиненный позволил себе непростительную вольность и назвал вас козлом вонючим в то время, как вы просто козел. Вот, спешу исправиться и извиниться за выходку своего сотрудника.

Мачеха рассмеялась. Немного вымученно, но… только тот, кто знает цену потерям, умеет улыбаться и ценить светлые моменты жизни.

— Если что, можешь попробовать Машу сделать секретарем. Пусть поломает голову в поиске наилучших выражений. А то ведь наверняка опять фигней страдает и не знает, куда себя деть. Пусть хоть так делом займется.

— Ох… с ней все сложно. И ты даже не представляешь, насколько, — пожалилась Глафира.

— Наглеет? Качает права? — поиграл я в угадайку.

— Да если бы. Изображает из себя предельно несчастную особу. Мне сейчас самой надежная опора не помешала бы, уж прости за прямоту, а тут девица, которая мне никто, пытается стать звездой балета. Такое ощущение, что эмпатию за ненадобностью туда не завозили вовсе. Я ей впрямую говорю: у меня муж умер и падчерица, а еще много слуг, которые верой и правдой служили мне много лет. А она в ответ: а вот мой опекун… И вот хоть стой, хоть падай. Не понимает, насколько у наших проблем разные уровни. Боль может быть только у нее. Что происходит у всех остальных — так, ерунда, не стоящая внимания.

Я ненадолго задумался. Маша — Иная. Кроме нее из прочих Иных я более-менее сумел хорошо изучить лишь свою бывшую учительницу математики. И там в анамнезе тоже эмпатии не было как класса. Похоже, Глафира только что навела меня на ценное наблюдение относительно этого типа людей…

А кстати: почему я столь уверовал в то, что Иные прибыли к нам откуда-то издалека? Может, это всего лишь какая-то болезнь, мутация? Ведь во всем остальном эти ребята ничем от нас не отличаются?

Мысли вдруг куда-то поплыли, равно как и картинка перед глазами. Я лишь успел успокаивающе взмахнуть рукой перед тем, как присел, привалившись к перилам крыльца. Дальше всё, вырубило напрочь. В себя пришел, лишь когда Прохор бережно укрывал меня одеялом. М-да, некрасиво вышло. Мои силы, как выяснилось, отнюдь не безграничны. Две ночи подряд, проведенные в эпическом противостоянии с отцом, а еще похороны, общение со странными людьми, чего-то от меня хотящими, да и проблемы мачехи из-за внезапно возникшего на горизонте горячего некроманта-вдовца, претендующего на роль её нового мужа…

Когда за старым слугой закрылась дверь, я позволил себе оглядеться по сторонам. Деревянные стены, пасторальная картина из земной жизни Всесоздателя перед кроватью, тумбочка и шкаф. Видимо, гостевая спальня. Вот и славно, я оказался именно там, где и хотел. Комната на святой земле, где-то за стеной дочитывают суточный молебен, а я могу наконец-то спокойно поспать и восстановить силы.

Этим я и занялся. Открыл глаза, когда за окном уже уверенно сгустились сумерки. Встал, залез в шкаф. Обнаружил там свои выстиранные бордшорты и футболку, которую до этого выдал во временное пользование Васильковой. С удовольствием в них облачился. Взял в руки дальфон, прочитал новые сообщения. Дед писал, что пришлось отбить несколько наглых попыток взять у него интервью, но если не обращать на это внимание, в целом в усадьбе тишь-гладь. Я в ответ бросил, что по всей видимости останусь ночевать здесь, у Глафиры, потому как похороны вымотали меня до крайности и сил метаться туда-сюда просто уже не осталось. Приеду завтра, буду рад любому супу, особенно борщу или солянке. Со сметаной, черным хлебом и зеленым луком. А если еще и сала нарежут… Думаю, техзадание Богдану я сформулировал предельно конкретно (куча смайликов).

Отдельно оставил без ответа сообщения от подтвержденных абонентов. В основном от дворян, побывавших на церемонии прощания с Изюмовыми, спешащими отдельно выразить свои соболезнования. Буду ехать завтра в такси, вот и займусь ими.

Поинтересовался у Филина, где его носит. Мысленный конструкт отозвался не сразу, недовольно дав понять, что ему сейчас не до общения. Значит, практикуется в роли частного детектива или сыщика, продолжая выяснять, кто именно подослал мне ту колоритную парочку из бугая и сексапильной дамочки. Отлично, пусть действует дальше.

Покончив с неотложными делами, отправился в комнату, где до этого трапезничал вместе со свитой мачехи. Как выяснилось, прибыл вовремя: как раз накрывали на стол.

— Княжич… ох, простите, граф, — кинулся мне навстречу старый слуга. — Как вы себя чувствуете? Напугали вы нас, слов нет.

— Все уже хорошо. Как видишь, выспался и пришел в себя. Так трогательно, что ты обо мне беспокоишься, Прохор.

— Дык я ж вас мальцом еще знал, на руках качал, бывалоча. Как не волноваться-то? Вы же вдруг лицом посерели, да и прилегли прямо на крыльце. Мы с Глафирушкой, завидев это, позвали служителей местных, да и занесли вас внутрь. Они тоже очень все за вас переживали: родных хоронить это вам не фунт изюму. Тот чтец, что молитву Всесоздателю приносил, отдельно за вас еще два часа начитал, чтобы пробуждение легким выдалось.

— Так и вышло, — улыбнулся я, понимая, что без вмешательства мачехи тут не обошлось.

Угу-ага, в месте, где каждый лишний чих без пожертвований не обходится, стали бы по собственному желанию еще молитвы за просто так произносить? И да, я до сих пор не понимаю принципов, на которых держится религия, но то, что механизмы для защиты от некромантских практик они используют действенные — это неоспоримый факт.

И кстати. Маша — Иная. Но ее здесь приняли и никак не отметили каким-то особым отношением. Еще один факт в копилочку. Видимо, местные служители разницы для постояльцев не делали. Не видели? Или просто не считали нужным разделять по этому принципу? Вот тоже вопрос.

Глафира меж тем успела сменить платье на менее траурное. То есть черное, но… немного фривольное, несмотря на полное отсутствие рюшей, кружев и прочих украшательств. Просто вот есть просто платье — а есть маленькое черное платье. И мачеха сегодня выбрала именно второй вариант. Бархатное, облегающее, с косым подолом, спускающимся до правого колена и выгодно открывающим левое бедро.

Мария стойко пыталась ей противостоять в образе милой селянки. Белое платье в цветочный принт из тонкой ткани с юбкой-солнце, собранное на поясе тоненьким ремнем, и белые же босоножки. Вот опять же: еще один пример в копилку про полное отсутствие эмпатии. Что у меня, что у Глафиры сегодня черный день. Мы провожали своих близких. Мы явно не настроены веселиться. Как бы стоило разделить наше настроение, но… И я ведь до сих пор не могу сказать: это вот конкретно Василькова такая из дуба рубленая, или же все Иные ребята специфические? Черт дери, мне нужны статистические данные, а не вот эта рваная выборка из тех, кто попался мне в объектив, грубо говоря. Сами по себе Иные не столь интересны, как то, что кроется за ними. И да, вполне возможно, это действительно какое-то заболевание, изменяющее мозг настолько, что он начинает действовать, оперируя цифровым кодом.

Но если так, значит, Маша — больна?

Я бросил быстрый взгляд на девушку. Ну нет, выглядит здоровой и собранной. Похоже, успела оценить наряд Глафиры и теперь пытается сообразить, кто из них двоих в моих глазах окажется самой-самой.

Суки в ботах! Ну зачем устраивать этот экзерсис тогда, когда мне тупо хочется поесть, поспать и свалить отсюда подобру-поздорову?

Так. Успокойся и соберись. Тебе было семьдесят пять в прошлой жизни. Прибавь нынешние восемнадцать. Итого девяносто три. А ты всё пытаешься упасть в реакции, присущие лишь юношеству.

Да вались оно конем, я нынче и есть молодой организм с соответствующими гормонами и реакциями на происходящее! Голова головой, а чувства чувствами! И я отдаю себе отчет в том, что вполне не прочь оприходовать Глафиру в ее спальне, а затем продолжить ночь в опочивальне Васильковой. Но — нет. Секс — это власть. И глупо думать, что только со стороны мужчины. Побывав со мной, обе барышни могут решить, что у них появилась волшебная кнопка, нажав на которую они получат всё, что желают.

Нет. Черт дери, я в первую очередь исследователь, которому по странной прихоти судьбы дана возможность выявить и изучить аномалию. У меня сложившийся крепкий иммунитет на девиц, которые за счет своих природных данных пытаются пробить свой личный потолок. Барышни, я вам не социальный лифт, простите. Секс — изумительное времяпрепровождение. Вот ни слова против не скажу, знаю толк и всё прочее. Но в последние лет этак тридцать пять я стал особо щепетилен. Не надо разменов, типа я тебе ночь любви, а ты мне легкий проход в когорту дипломированных специалистов. Бесит. И вот даже не тогда, когда это честно декларируют. Там как раз понятно: да-да, нет-нет, либо сошлись, либо увы, не обессудьте. А вот когда хотят от тебя определенных вещей, маскируя это под знаком любви и привязанности…

Я трижды! Сука, трижды был женат. Разумеется, на своих студентках. А где я еще, по-вашему, мог найти себе супругу, если практически все время проводил в стенах университета?

С первой расстались быстро, поскольку поняли, что не совпадаем ни в чем от сексуальных предпочтений до бытовых привычек. Хорошая была девочка, жаль, не моя совершенно. Мы еще долго потом переписывались, пока она не вышла второй раз замуж и не заимела разом малышей-близнецов.

Со второй пришлось пободаться: там по мою душу пожаловала барышня-хищник, желающая урвать что ни попадя малой ценой. Когда я понял, куда ветер дует, не поскупился нанять хорошего юриста, специализирующегося на семейных вопросах. Было дорого и больно, но меня подспудно грело чувство, что дамочка осталась ни с чем.

Третья… Ох… Двадцать пять лет под одной крышей это много или мало? Мы буквально вросли друг в друга, стали настолько взаимно привычны, как будничная деталь интерьера. Двое взрослых детей, каждый из которых завел собственную семью и грозился вот-вот порадовать нас внуками. И вот внезапно, буквально как гром с ясного неба прозвучали ее слова, что она хочет провести вторую половину жизни не так, как раньше.

Я не понял. Я долго с ней разговаривал, пытаясь выяснить, отчего и почему. Других мужчин у нее не было. Это я своими методами определил в первую очередь. Моей жене реально требовалась перезагрузка. И мне в ее новой жизни места не было.

Можно ли считать это предательством? Вряд ли, учитывая то, что она первая пришла ко мне с предложением расстаться. Наши дети заняли позицию: родители, вы там разбирайтесь сами, нас не втягивайте, у нас свои интересы. Ну, их тоже можно понять как бы.

Возможно, произойди эта ситуация чуть раньше, я бы навалился на нее всей мощью своего аналитического аппарата. Вычленил бы ключевые узлы, воздействовал бы точечно, что-то поменял, исправил, улучшил, но…

Я не хотел ничего этого делать. Просто наблюдал будто бы со стороны, как рушится моя привычная жизнь. Как жена каждый вечер, когда я прихожу с работы, ощетинивается примитивными защитами от ментального воздействия, явно опасаясь, что я залезу к ней в мозги и лишу свободы выбора.

Вот это и было самое обидное. Я никогда не позволял себе редактировать эмоции и мысли близких людей. Считайте это личной гигиеной. Я не любитель оживших кукол, скажем так. А мой самый дорогой до недавнего времени человек всячески демонстрировал мне, что подозревает меня в чем-то непотребном. Тогда-то я и понял: всё, баста, карапузики. Живи один, раз уж такое дело. И бог им всем судья, твоим бывшим.

— Валерьян! — вдруг с явным испугом на лице обратилась ко мне мачеха, оторвав взгляд от дальфона. — Асатиани где-то рядом! Он прилетел сюда!