Чертов менталист

Глава 1

— Вашу судьбу, молодой человек, узнаете, когда вас позовут в кабинет князя. Ориентировочно это случится около восьми утра, — надменный голос мажордома ясно дал понять, что лично он думает о дефективном представителе рода. — До той поры вам рекомендовано не покидать ваши апартаменты.

Дождавшись, пока за высокомерным идиотом закроется дверь, я широко улыбнулся и вольготно разлегся на кровати, положив руки под голову. Пока всё шло ровно так, как я и планировал.

Как меня в это некромантское семейство занесло, я так и не понял, поскольку раньше даже представить себе не мог, что такое вообще возможно. Мое первое внятное воспоминание в этом теле относится к тому вечеру, когда четырехлетнего Валерьяна на руках вынесли из отцовской лаборатории и позвали лекаря.

Вот только никто не знал, что в его теле в этот момент уже находился я, Валерий Михайлович Старостин, декан кафедры прикладного ментала. И скажу вам честно, несмотря на свой богатый жизненный опыт, в те дни я едва не сошел с ума. Хорошо, что за исключением визитов лекаря, меня никто не трогал и не тормошил, поэтому я имел отличную возможность выдохнуть, рассортировать отдельно свои впечатления и отголоски воспоминаний Валерьяна, после чего наконец-то сообразил: нет, с моей головой всё в порядке. Я действительно перенесся в тело юного мальчишки и, хотя по-прежнему нахожусь в России двадцать первого века, моя страна далеко не та, какой я ее знал.

Сложнее всего было свыкнуться с мыслью, что декан Старостин, остающийся несмотря на свои почтенные года подтянутым и спортивным красавцем, легенда кафедры, научное светило, автор многочисленных монографий и прочая, и прочая — ныне, увы, покойник. В меня, заслуженного и уважаемого профессора, прямо на ступенях университета пять раз выстрелил ревнивый ухажер одной из студенток, прокричав: «Это тебе за Арамейцеву!». Ирония судьбы крылась в том, что девушка была по-настоящему талантлива и влюблена в науку. В меня тоже, но сильно во вторую очередь. Ошибки в порядке влюбленности быть не может, уж сколько их, молодых и горячих будущих аспиранток, я успел повидать за свою преподавательскую карьеру. Арамейцева вбила себе в голову, что питает ко мне чувства большие, нежели простое уважение студентки к ее профессору. Я делал вид, что не замечаю ее притязаний и общался с нею исключительно на озвученные во время лекций темы, отчего она распалялась всё сильнее и сильнее. Результат не заставил себя ждать, м-да.

Что же до Валерьяна, я всерьез подозревал, что бедный ребенок стал жертвой жестокого эксперимента своего отца, князя Николая Алексеевича Изюмова, потомственного некроманта в семнадцатом поколении, правдами и неправдами выбившего себе должность личного советника Императора. Что конкретно произошло, понять в ту пору было невозможно, но мальчишку затопило волной чистого ужаса, это и стало причиной гибели его личности.

Ценно то, что у пацана была четкая предрасположенность к менталу! Ха, повторюсь: не знаю, как и почему меня угораздило заместить Валерьяна, но я каким-то чудом сорвал джекпот. Как человек не понаслышке знающий, что такое ментальная практика, и написавший далеко не один учебник по теме, я прекрасно видел направление, в котором мне стоило развивать новое тело.

Да, я потерял все, до чего успел дотянуться в прошлой жизни. Особенно обидно было то, что я стоял на пороге великого открытия, способного перевернуть все наше представление об окружающем мире. В тот роковой день я успел подтвердить свою самую смелую гипотезу, поэтому вышел из университета погруженным в мысли и стрелка заметил даже не с первого выстрела. А теперь мне придется начинать всё сначала.

Но при этом я с бесшабашным весельем осознавал, что отныне вновь молод, да что там — неприлично юн! Все мои наработки при мне, реципиент с его силой духа потенциально может стать великолепным менталистом, а новый мир открыт для моих исследований. Чего еще желать? Спасибо тебе, неизвестный ревнивец, влюбленный в Арамейцеву. Ты даже не представляешь, какую услугу мне оказал!

Чтобы поскорее интегрироваться в предложенные условия, я решил разыграть классическую амнезию. Лупал по сторонам наивными глазенками и в рандомном порядке спрашивал окружающих: а вы кто? А что случилось? А почему я здесь? Хотел было спросить заодно: где моя мама? — но вовремя осекся, сообразив, что малыш Валерьян такого вопроса никогда не задал бы. Мать умерла в родах, и он даже в теории не мог о ней помнить и говорить.

Ну что могу сказать? В целом — прокатило. Правда, в семействе начались разговоры, что старший сын не в себе. Знали бы только домашние, насколько именно! Впрочем, где сейчас обреталась душа бедного Валерьяна, не ведал и я сам. Но уж совершенно точно не в голове, которую я быстро привык считать своей.

Поначалу эти разговоры меня раздражали, так и хотелось в ответ на очередное завуалированное оскорбление со стороны сестры взять и ввернуть что-нибудь едкое, чтоб она подавилась своими колкостями. В прошлой жизни я буквально парой предложений мог осадить любого зарвавшегося собеседника, даже не прибегая к возможностям силы духа. Но… я прекрасно осознавал: если маленький ребенок вдруг начнет вести себя как ехидный профессор семидесяти пяти лет от роду, каковым я когда-то был, к нему непременно будет приковано повышенное внимание. Этого я любой ценой желал избежать, поэтому кротко молчал и улыбался в ответ на все выпады, получив в довесок негласное прозвище блаженного.

Забавы ради я время от времени подбрасывал ребусы для отца, чтобы тот излишне не расслаблялся и не торопился преждевременно избавиться от меня. Так, однажды он по наводке ошарашенного слуги застал юного Валерьяна на стремянке в библиотеке перелистывающим тяжеленный манускрипт в кожаном переплёте, в котором описывалось, как в незапамятные времена некие особенные женщины овладели тайными знаниями и начали вредить кому ни попадя, а некие особенные мужчины решили это безобразие прекратить, и закончилось всё, как водится, лютой общей заварухой. Кажется, на обложке было написано «История возникновения инквизиции и причины, приведшие её к упадку». Но это неточно.

Подробности своего появления в этом мире я узнал, когда мне было уже восемь лет. Парой фраз будто бы невзначай натолкнул Николая Алексеевича на воспоминания о том дне, а сам скромно отошел в сторонку, сконцентрировался и создал направленное внимание. Штука сильная, навроде воровской фомки для запертой двери, и для прокачанного мага любой стихии с долей паранойи в анамнезе не составило бы труда определить наличие постороннего воздействия на себя. Вот только фокус был в том, что заподозрить в подобных вещах меня, слабое и недалекое, по его мнению, существо отец не мог, чем я и воспользовался.

Ну и убедился заодно, что с князем Изюмовым мне на одном поле делать нечего. Это же надо было такое придумать! Уморить на глазах ребенка дворового щенка, а затем заставлять сына принести в жертву курицу, чтобы поднять из замученного песика зомби. Немудрено, что мальчишка такого не выдержал. Валерьян и так был чувствительным донельзя, а тут жестокие эксперименты с домашними животными.

В отличие от меня старшая сестрица Ираида с огромным желанием посещала отцовскую лабораторию и жадно впитывала в себя знания, которыми одаривал ее князь. Я же правдами и неправдами старался избежать очередного приглашения туда, но в двенадцать лет Николай Алексеевич поставил вопрос ребром, желая наконец-то полноценно приобщить сына к семейной магии. Что же, сам напросился.

Я как по нотам разыграл заранее подготовленную пьесу, закончившуюся приступом мозговой горячки — потенциально опасного для жизни заболевания, вызванного серьезным эмоциональным расстройством, и диагноз этот подтвердили аж два независимых лекаря. Еще бы они его не подтвердили, когда я аккуратно их к этому подталкивал, используя технику «дай желаемое». По степени воздействия на личность это было сопоставимо не с фомкой, а, скорее, с отмычкой, поэтому никто ничего не заподозрил. Им обоим вдруг показалось, что князь ждет от них именно такого вердикта, они его радостно и предоставили.

После этого отец раз и навсегда отказался от мысли посвящать меня в таинства некромантии, чему я был крайне рад, тем более что и так уже знал об этой сфере практически всё. Да-да, противно и мерзко, но я не мог позволить себе роскошь оставаться в неведении относительно того, какими возможностями владеет мой потенциальный враг.

Откуда дровишки? Всё до предела просто. Отец предпочитал работать в лаборатории либо после обеда, либо после ужина — но тогда уже на протяжении всей ночи. Мне оставалось лишь во время совместной трапезы сидеть рядом и аккуратно снимать слои его свежих воспоминаний, которые еще не успели улечься глубоко. После этого я отправлялся к себе в комнату, записывал ключевые моменты на крохотный бумажный листок. Еще раз просматривал его, после чего аккуратно сжигал или рвал на части и спускал в унитаз. Двойное запоминание гарантировало, что я не забуду ни единой подробности деятельности Николая Алексеевича. Не знаю, когда мне это пригодится, но в том, что такой момент непременно наступит, я ни секунды не сомневался.

Я бросил взгляд на часы. Без пяти восемь. Вещи мои давно собраны по сумкам, даже есть, на что жить первое время. И да, к моему основному капиталу родственники скоро доступ потеряют, о чем они пока даже не догадываются. Так что к новой жизни я, безусловно, готов. Поскорей бы мне дали пинка, чтоб я пошёл отсюда. К чему все эти лишние церемонии?

— Валерьян, следуйте за мной, ваш отец готов огласить вердикт, — сообщил мажордом, вырвав меня из потока воспоминаний.

— Отлично! — я широко улыбнулся слуге, с мрачным удовлетворением отметив, как дернулась его бровь; миг моего триумфа близок, а до той поры пусть этот недалекий гвоздь, мнящий себя шурупом, наслаждается ощущением превосходства над княжеским сыном.

Шабаш решили устроить в отцовском кабинете. Там уже находился сам князь, Ираида, а также мачеха Глафира. По понятным причинам не хватало только ее сына, малыша Емельяна. Меня на сборище ожидаемо позвали последним.

Места в семейной структуре мне давно не осталось; с тех самых пор, как у младшего брата был подтвержден высокий уровень магической одаренности. Что Ираида, что Глафира посредством сына пытались сразиться за звание самого достойного преемника, который подхватит знамя и в будущем прославит восемнадцатое поколение потомственных некромантов князей Изюмовых. А я по понятным причинам не горел желанием превращаться в послушное орудие в руках амбициозного отца, который как атомоход во льдах рвался к власти не номинальной, но фактической. Увольте: гробить свое драгоценное время на подобные мелочи я не собирался, мои собственные интересы простирались гораздо шире. Ведь и в этом мире я смог обнаружить Иных — людей, чье мышление строилось совершенно невероятным образом, а сила духа проявлялась совсем не так, как у прочих, и это открывало передо мной необозримые горизонты и возможности…

Задумавшись о своей любимой теме, я едва не пропустил начало представления.

— Ввиду того, что наш дар в Валерьяне не проявился, я принял трудное решение. Мой старший сын не сможет претендовать на место главного наследника рода, — голос отца звучал устало.

Ираида и мачеха расплылись в довольных улыбках. Я едва не последовал их примеру и с огромным трудом удержался от кривой усмешки. Давай же, князюшка, не тяни резину. Устроил тут театр одного актера, а я бы хотел поскорее покинуть твое негостеприимное поместье.

— В честь совершеннолетия я дарую ему почетное право зваться княжичем Изюмовым-Лихославльским.

Осчастливил-то как! За фамилией обычно следует упоминание земельного надела, которым волен распоряжаться носитель фамилии. Вот только все в семье знают, что под Лихославлем у нас земли осталось ровно чтоб голубятню воткнуть. Или деревенский сортир. Все остальное распродано в пользу более прибыльных участков. Но звучит красиво, не спорю.

— Я пока не определился, кто из прочих детей станет моим преемником, посему сообщу свое решение в день совершеннолетия Емельяна.

Улыбка мачехи стала ещё шире, а вот Ираида такой подсечки явно не ожидала. Как так, любимая дочка и последовательница, явная хранительница семейного дара и вдруг мимо тазика пролетела со свистом? Ох, бедный Емельяша, сочувствую ему от всей души. Если на его долю теперь достанется хотя бы половина тех издевательств, которыми щедро одаривала меня в детстве сестричка, я пацану не завидую. Впрочем, там мачеха на страже и за своего детеныша любого взгреет. Да начнется жабо-гадюкинг! Надо бы запастись попкорном на ближайшие несколько лет.

…хотя пусть сами разбираются. Я свою семейную повинность отбыл, меня здесь больше ничего не держит.

— Я долго думал над дальнейшей судьбой Валерьяна и решил, что в ближайший месяц он женится, — продолжил меж тем отец, и я едва не поперхнулся.

Что⁈ Николай Алексеевич, ты серьезно, или вчера коллекционного вина перебрал с деловыми партнерами? Не-не, я в твоих мутных раскладах участвовать не собираюсь!

Кстати, а решение-то свежее, буквально этой ночью принятое. Я накануне в голове отца аккуратно копался, чтобы понимать, куда ветер дует, и в тот момент туда ничего подобного не завозили. Видать, это ему действительно кто-то из тех самых партнеров подсказал.

— Женой Валерьяна станет баронесса Мария Василькова, которая отпразднует свое совершеннолетие буквально через три недели.

Я напрягся, тщетно пытаясь вспомнить, кто она такая. Но нет, ничего про эту дамочку раньше не слышал.

— Василькова? — нахмурила лоб мачеха. — Это же воспитанница вашего хорошего знакомого, графа Обмоткина?

— Вы совершенно правы, княгиня, — кивнул Николай Алексеевич. — Он стал опекуном Марии два года назад после гибели её родителей, и теперь будет крайне рад…

— … избавиться от неликвида, — вдруг перебила разговор старших Ираида. — Насколько я знаю, Василькова — серая мышь с сомнительным даром и нулевым приданым. Я, конечно, понимаю, что и наш Валерьянчик получился так себе, но, отец, обоснуй, пожалуйста, свой выбор!

Кой веки раз я был солидарен с сестрицей. Да и мачеха вопросительно смотрела на мужа. Поэтому отец нехотя был вынужден пояснить.

— Да, Валерьян вряд ли сможет стать достойным представителем нашей династии. Но его гены… В следующем поколении, не исключено, всё-таки появится сильный некромант.

Отлично! Я бык-производитель! Всю жизнь мечтал о такой судьбе, низкий тебе поклон, благодетель!

— Но баронесса! — не унималась Ираида. — Вполне можно было и графиню найти с нормальным приданым, а не терпеть этого, — даже не посмотрела в мою сторону, хватило презрительных интонаций, — нахлебника на нашем горбу!

— Женщины, как с вами трудно! — князь едва сдерживался, чтоб не рявкнуть. — Хорошо, объясняю то, что вы должны были и так понять. Баронесса от нас никуда не денется, ей идти некуда. С точки зрения общественного мнения и морали у нас всё чинно и благородно. А у Валерьяна не будет недостатка в одаренных простолюдинках, с которыми он будет спать, пока они от него не понесут. Как только мы проведем тесты и поймем, что кто-то из его байстрюков представляет для меня интерес, он тут же будет считаться ребёнком Васильковой, то есть Изюмовой.

— Но это означает, — нехорошо прищурилась сестрица, — что молодые не будут вести светскую жизнь, иначе у окружающих могут возникнуть вопросы по поводу беременностей и детей?

— Разумеется, — поощрительно улыбнулся отец. — У нас богатая библиотека, которую так любит Валерьян. Пусть покажет супруге свои любимые книги. Думаю, они найдут общий язык.

Это какой-то театр абсурда. Нет, ну что за дела⁈ Я, конечно, старался притвориться дефективным, но отец и в самом деле в это поверил! Кто из нормальных людей на моем месте согласился бы на добровольное заточение в подобных условиях? А моего мнения даже и не спрашивают, обсуждают при мне мою будущую жизнь так, будто я пустое место!

— Милая, а ты что скажешь? — повернулся отец к супруге. — Согласись, я разработал замечательный план!

Та открыла рот, затем закрыла, видимо, проглотив несколько фраз, которые ей при муже говорить не стоило, но всё же решилась поведать о своих сомнениях.

— К сожалению, многие знают, что у Валерьяна… определенные проблемы с головой. Не может ли этот досадный недуг передаться его детям? Насколько я помню, он ведь не сразу проявляется. Может случиться такое, что ребёнок уже будет записан как твой внук, и только потом выяснится, что он… такой же неполноценный. А я бы очень не хотела, чтобы ты расстраивался из-за сына ещё сильнее, чем сейчас.

Вот ведь щучка! Умудрилась так подобрать слова, чтобы князя против шерсти не погладить случайно. Я прямо готов был аплодировать ей, если бы только эта дамочка не играла против меня.

— Разумеется, я уже продумал, как действовать в таком случае. Как только я получу подтверждение тому, что признанный ребенок не совсем здоров, молодая семья с горечью объявит о кончине отпрыска, а он сам вернется к своей родной матери. Дамы, не подозревайте меня в неподобающем! На дворе двадцать первый век. Мы же не звери какие-нибудь!

Ираида и мачеха натужно рассмеялись, а я про себя вновь отметил, что отец опять обратился исключительно к дамам. Ну да, лишнее звено более упоминания не заслуживает.

— А теперь, когда мы определились с нашим будущим, предлагаю всем проследовать в сад. Вместо завтрака я распорядился накрыть стол для пикника

— Позвольте ненадолго удалиться, — склонил я голову, чтобы Николай Алексеевич раньше времени не заметил вспыхнувший в моих глазах огонь. — Мне нужно время, чтобы свыкнуться с тем, как отныне будет строиться моя жизнь.

— Свободен! — фыркнул отец, и я быстрым шагом покинул гостиную.

А Изюмов-старший времени не терял! За тот неполный час, что мы провели в кабинете, слуги успели установить на окне в моей спальне решётку. Да, красивую и узорчатую, чтобы тюрьма не была так уж похожа на тюрьму. Но черт подери! Он реально считает, что меня этим можно удержать взаперти⁈ А когда, стесняюсь спросить, появится замок на двери снаружи?

Сумки мои дорожные, кстати, исчезли, будто их не было никогда. Вещи оттуда достали и аккуратно разложили обратно по полочкам. Значит, моё намерение покинуть поместье для отца уже не секрет. Неприятно, но так игра становится ещё интереснее. Пойду налегке. Паспорт-жетон всё это время лежал в нагрудном кармане, так что до него шаловливые ручки отцовских прихвостней не дотянулись, наличные покоятся в карманах брюк. А больше ничего критически важного у меня здесь нет. Дальфон я с собой изначально брать не собирался, в него какой только следящей аппаратуры не понапихано, а я не планировал давать семье подсказки, где меня можно разыскать.

Надел удобные ботинки и любимую куртку. Сходил на дорожку в заведение. Последний раз обвел глазами комнату, прощаясь с ней навсегда.

— Ну как, готов устроить замес в этом гнилом болотце? — хохотнул внутри голос Филина, моего ментального конструкта.

— Смотри, салага! Там, где они учились, я преподавал!