Царство сумеречных роз (СИ)

Глава 30. Розги из крапивы

Ему пришлось взять меня за шкирку и хорошенько встряхнуть, потому что я сопротивлялась как львица, пойманная в капкан. Я ударила его по лицу, почти укусила в шею, пока он держал меня в воздухе, будто я совсем ничего не вешу. Ян бросил меня на пол, схватил за руку, выворачивая до хруста, продолжая удерживать у своих ног.

— Хватит, Дарья, — сурово заявил он, — ты переходишь границы.

— Я никуда не пойду! — заорала в ответ, а потом взвизгнула от боли.

— Пойдёшь, как миленькая! — прикрикнул Ян в ответ. — Или хочешь, чтобы я тебя как зверя связал и на руках потащил?!

За ту же руку он поднял меня обратно, притянул к себе, обхватывая за талию.

— В тебе совсем нет чувства меры? — прошипел вампир. Черты его лица исказила злоба, будто рябью пройдясь по идеальным скулам и подбородку. Дёрнулся кадык, он встряхнулся, сбрасывая звериный дурман.

— Идём, — спокойно сказал он. В этом спокойствие я разглядела более страшную угрозу, чем в той боли, что он успел причинить.

Через задний выход мы покинули сверкающий особняк и вышли к тенистой ступенчатой аллее. Продолжался усиливаться дождь. Теперь он требовательно барабанил по узорчатой плитке, сверкая в зелёном свете фонарей.

Мне не следует идти. Нутром чую — мне не понравится сюрприз Яна. Его заявления прозвучали похоронным маршем, или как дробь от молотка, вбивающего последний гвоздь в мой уютный до приторности гроб. Это будет сладкое поражение. Безвольное отчаяние, в котором расцветёт новая я.

Я не испытывала такого напряжения с момента нашей последней встречи. Ян — мой афродизиак. Чистый бурбон. Абсент, зелёный змий. Ласковый яд, услада отраве, что поселилась в моём сердце много лет назад. С ним я становлюсь агрессивной. Так бы и набросилась на вампира, заталкивая его лживые слова обратно в глотку. Он ничего не знает обо мне. Но знает всё о том, что живёт внутри меня.

Это было чересчур.

А он так явно злится. Его эмоции будто выбрались за пределы тела и теперь гуляют по воздуху, отравляя всё остротой, наподобие кайенского перца. Неожиданно Ян взял меня за руку.

— Не переживай, Дари. Мы пройдём через это вместе, — дружелюбно заявил он, улыбаясь, как шельмец, припасший ещё парочку козырей в рукаве.

Я попыталась выдернуть руку, но он не дал, до ноющей боли сжав мою ладонь.

— Ян, да пойми же ты, мы слишком разные. Я никогда не убью ради себя. И уж точно я не собираюсь жить так, как живёшь ты.

— А как я живу, дорогая? — с любопытством поинтересовался мужчина.

— Так, будто мир уже горит, и надо бы брызнуть керосину, чтобы пылало ярче.

Мы остановились у высокого круглого здания рядом с каменным забором, разделяющим давинскую территорию с лесопарком. Меня знобило как в лихорадке, того гляди — пар пойдёт. Я отчаянно искала выход. Но куда бежать? Здесь полсотни вампиров и все они — до кончиков клыков верны своему Хозяину.

— А ты не веришь, что мир уже горит, Дари? — загадочно спрашивает он, поднимаясь по ступенькам и открывая стеклянные двери.

— Если бы это было так, то Конгрегация и вампиры ни за что не сели бы за стол переговоров. Если бы ты был прав, то цивилизация рухнула бы от страшной правды, — поднимая на него глаза, ответила я. — Пока существует Вуаль, пока живы те, кто радеет за мир с людьми, пожары, что устраивают такие, как ты, никогда не поглотят этот мир.

* * *

Оказавшись внутри, я с интересом огляделась. Миновав небольшую парадную, мы оказались в огромном зале под куполом, изрисованным пасторальными пейзажами. Здесь почти не было стен — сплошные окна от пола до потолка, прикрытые тонкими занавесками, свободно развевающимися от сквозняков. Мраморный пол в зелёных тонах с гулким грохотом отправлял вверх звуки наших шагов. Прямо напротив входа располагался невысокий подиум, на нём белое фортепиано, а по бокам пустые столики с вычурными ножками.

— Здесь хорошая акустика. Иногда я приглашаю оперных певиц спеть для гостей моего клана, — сказал Ян, а потом потянул меня в сторону к закрытым на ключ дверям. — Идём, сейчас будет самое интересное.

— А может хватит с интересностями? Давай тихо-мирно разойдёмся и покончим с этим, — мрачно выговорила я, замирая на пороге. Он дёрнул за руку и я, как какой-то болванчик, потащилась следом.

Сразу за дверями начинались ступени вниз. От наших движений снизу зажглись боковые лампы, нагнетая зловещую атмосферу, как из фильмов ужасов. Маньяк тащит в логово свою жертву. Меня пробило на смех, но он быстро стих под недовольным взглядом Яна. Собственно говоря, истина не так уж далека от фантазий. Боже, как же здесь холодно! А может холода нет вовсе, а так замёрзла моя душа рядом с ним?..

Ян любит выставлять себя напоказ. Он стильно одевается, душится ярким парфюмом с мускусным ароматом, предпочитает большие зеркала, открытые пространства и много света. Он любит сиять, любит быть в центре внимания. Тщеславен и жесток. Себялюбив. И как в таком мужчине оказалась столь дикая одержимость мной?

Откуда отыскалось место в храме, где на пьедестале сияет золотоглавое эго? Что я такого сказала или сделала, что он затолкал мой образ к себе в голову, посадив в прозрачную витрину, чтобы любоваться, играясь со мной?

Неужели в конце этой лестницы меня ожидает клетка как воплощение его желаний? Очередная игра с голодным и охочим до крови подсознанием? Нет! Я туда не вернусь! Ему придётся убить меня, но я не сяду на привязь!

Вырвав руку, я стремительно бросилась обратно наверх и почти достигла открытых дверей, когда он нагнал меня, хватая за ляжку и роняя на ступени. Я скатилась вниз, а он обхватывает за плечи и спину, поднимая над собой, и с жуткой силой бросает вниз. Пролетев до самого конца лестницы, я ударяюсь о стену напротив и комком складываюсь на полу.

Подняв голову, вижу перед собой комнату, погружённую во тьму. Вампирского зрения хватает, чтобы разглядеть силуэт мужчины в центре. На секунду мелькнула безумная мысль, что тут прячется тот самый вампир-убийца, что Ян решил посвятить меня в свой план, крепче привязав к себе. Но зажглись верхние лампы, и я увидела прикованного к потолочному крюку Ярослава. Он плохо выглядит. Бледный как смерть, со спутанными волосами, битый, почти мертвяк.

— Какого чёрта ты меня сюда притащил? Какого чёрта он делает здесь?! — закричала я, переворачиваясь на спину и отползая назад, пока не уткнулась в стену.

Меня как током ударило, всё тело прошло ледяными иглами, кожа огрубела до наждачки, казалось, ещё секунда, и я выплюну лёгкие, настолько ядовитым сделался воздух. Меня ломало и от ярости, и от страха, и от колючести всех чувств. Я была оглушена. Обескуражена.

Спустившись вниз, Ян вновь хватает онемевшую меня и вталкивает в комнату с такой силой, что я чуть не врезалась в Ярослава, шатаясь, как больная. Охотник очнулся. Его ресницы дёрнулись, голова приподнялась, а следом и весь он зашатался на цепи, поворачиваясь лицом к свету. Слепо щурясь, он сфокусировал свой взгляд на мне. Зрачки Ярослава расширились, он что-то промычал бессвязное, прежде чем к нему вернулся голос.

— Дарья? Что ты здесь делаешь? — громко воскликнул он, повторяя мой же вопрос. Страшная догадка возникла в его воспалённом разуме: — Это ты! — почти торжественно заявил он. — Ты всё это устроила, мелкая дрянь! Да знаешь, что я с тобой сделаю, когда…

Ян тронул меня за локоть, прижимаясь сзади, чтобы почти промурлыкать мне на ухо:

— С днём рождения, дорогая моя, — шепчет вампир. — Хороший я сделал подарок, неправда ли?

— Тебя казнят. Прилюдно. По всей строгости и без всякого милосердия. Знаешь, как в старину казнили вампиров? Сжигали небесным огнём! — продолжал распаляться Ярослав, когда Ян обогнул меня и вышел на свет.

Увидев моего компаньона, охотник тонко завизжал, разом утрачивая весь свой пыл.

— О, видимо до тебя наконец-то дошло, в какое дерьмо ты вляпался, охотник, — удовлетворённо заключил Ян, подходя ближе.

Ярослав изо всех сил подтянулся на цепи, пытаясь вырваться, отпрянуть назад, но не сдвинулся с места, а Ян, с каким-то маниакальным удовольствием принялся когтями срывать одежду вместе с кожей мужчины. Когда он закончил, белая футболка клочьями повисла на мокрой от крови груди Ярослава. От брюк охотника остались лишь жалкие лоскуты. Кровь закапала на бетонный пол. Всё это время Ярослав визжал, как свинья, утратив своё превосходство охотника. Он понимал, что ни при каких обстоятельствах не покинет этот подвал.

— Зачем он здесь, Ян? Зачем здесь я? — спокойно повторяюсь я, подходя к ним.

Меня мутило от вида этих мужчин. Они оба влезли ко мне в голову, разворошив внутри осиное гнездо. Они вскрыли моё сердце, пытаясь вырвать нутро. Один — сбежал, когда был мне так нужен. Другой — приковал к себе, когда я мечтала о побеге. Будь моя воля — я бы вышла из этого подвала и навсегда замуровала бы в него вход.

— Я знаю, что он сделал, Дари. А ещё знаю почему, — облизывая ногти и кольцо, обагренные свежей кровью, ласково ответил Ян. — Узнав, что ты пыталась убить Ярослава, я похитил его. А допросив, узнал причину такой ненависти.

Ярослав попытался что-то сказать, когда Ян, утомившись, подхватил с пола остатки футболки, скатал их в тугой узел и засунул в рот охотника. Запрокинув его голову, прошипел в потное от страха лицо:

— Ты будешь молчать, иначе я тебя вскрою как порося!

Мне больно. Мне душно. Это комната слишком огромная для маленькой меня и, в то же время, слишком маленькая для той агонии, что горит внутри штопанной разноцветными нитками души. Здесь всё кажется ненатуральным. Фальшивым. Это не то место для исповеди. Это место для проклятия. Вечного ада, в которой я угодила в шестнадцать лет.

— Ян. Ты привёл меня сюда в надежде, что я убью Ярослава за то, что он бросил меня восемь лет назад? — спрашиваю равнодушно, а кажется, что скриплю как старые петли на дверях палаты из психбольницы.

В спину будто стрела огня вонзилась, но как если бы летела изнутри. Язычки пламени расползлись вдоль плеч, сосредоточившись в скрюченных по-звериному пальцах. А потом они обогнули бока и добрались до шеи, поднимаясь вверх и прямо в мозг. Это змея. Королевская кобра. Это моя персональная отрава, что тьмой лежала в глубине моего мёртвого чрева.

— Я вижу в твоих глазах ответ, Дари, моя драгоценная малышка. Ты жаждешь его убить. За то, что он бросил тебя беременной.

Это был прямой удар и прямое попадание. Тотчас выросли клыки, я зашипела как кошка, сжимаясь от боли и гнева. Как смел он заговорить об этом? Как язык повернулся сказать это вслух?!

— Дари, я знаю всё, — продолжил он под мычание Ярослава, пытавшегося что-то кричать через кляп. — Знаю, что он был твоим первым возлюбленным. Знаю, что бросил, как узнал о беременности. Знаю, что ты обратилась за помощью к Птолемею, который организовал аборт. Знаю, что это изменило тебя. Открыло дорогу во тьму, которой ты успешно сопротивляешься все эти годы. Ты говоришь себе, что подлость не стоит твоего гнева. Ты защищаешь себя и вложенные в тебя принципы. Птолемей совершил ошибку, отдав в семью Волковых. Они успели нарушить целостность твоей звериной чистоты. Это комплекс человечности, который так трудно вытравить, — говорил он, медленно подходя ко мне, а я рычу, сжимая кулаки, даже не понимания, в какой момент и каким образом отросли когти. Это же настоящая дикость!

— Тише-тише, родная, я рядом. Я помогу тебе справиться с этим, — продолжил он, и сколько участия было в его солнечных глазах!

Он резко прижимает к себе и только чуть охает, когда я царапаю его спину, пытаясь вырваться как из его рук, так и из горящего котла, в который превратился мой разум. Мне было слишком больно вспоминать. Видеть, как любовь и очарование сменяются гримасой отвращения на лице того, кого я так любила.

«Ты уверена, что он мой … ты точно беременна? … как ты могла такое допустить? Это не моя проблема, Дарья… ты взрослая женщина и должна сама разобраться с этим. Мне это не нужно. Нам было весело, но это… прекрати! Да прекрати же ты!.. — слова вразнобой всплывают в памяти, огненными розами расцветая в груди. Я помню, как он ударил меня по лицу за то, что расплакалась. Помню, как прижал к стене, как накрыл своими губами мои, а потом трахнул, будто я всего лишь вещь, которой хочется напоследок воспользоваться.

Я даже не могла сопротивляться. Я могла только шептать и просить его остановиться. Мне было страшно. Мне было очень страшно! Я не могла кричать. Не могла позвать на помощь. Я помнила, как на меня смотрели другие охотницы. Они считали меня шлюхой. Они презирали меня, но пока я была с Ярославом — не трогали. А когда он ушёл, жизнь на Псарне превратилась в ад. Как и я.

— Дари, неужели ты не хочешь выплеснуть наружу то, что так долго копилось внутри? Неужели ты не хочешь отомстить ему за всю ту боль, что он причинил? — продолжал шептать Ян, встав так, чтобы из-за его плеча я видела гримасу ужаса на лице Ярослава. — Это твоё право. Твоя настоящая дорога отмщения. Я люблю тебя, Дари. Я хочу, чтобы ты освободилась от всех своих оков. Взгляни на него! Он жалок. Покончи с ним.

Я успокаивалась слишком медленно, меня не отпускали стрелы боли. Они змеями ползали по моему телу, кольцами сливаясь вокруг шеи, душа до хрипоты.

Ян подталкивает меня к Ярославу. Запах крови пьянит, как янтарный мёд.

— Нет, — говорю еле слышно, обхватывая себя за плечи. — Я не стану убивать его. Он моральный урод. Падаль, гниль. Пародия на мужчину. Он недостоин титула охотника. Он ничтожество. Но он не заслуживает смерти. В том, что случилось виноваты мы оба. Мне не следовало с ним спать. Это не умаляет гнилостности его поступка, но это не повод убить. Я сама дала согласие на аборт. Силой меня никто не тащил.

Ян раздражённо вздыхает, а потом перемещается за спину Ярослава, обхватывая его за плечи, выглядывая сбоку и улыбаясь, как будто не расстроился.

— Дари, ах Дари, ты такая наивная, — заговорил вампир. — А что, если скажу, что Ярослав выбрал тебя по приказу Птолемея? Что, если скажу, что это было частью плана твоего приёмного отца? Ему нужно было, чтобы ты забеременела. Вспомни, сколько прошло месяцев с момента, как ты узнала о ребёнке внутри себя? Интересно, почему твой патрон так долго не мог найти подходящую клинику? Неужели ты не догадываешься, ради чего всё это было затеяно?

До меня не доходит смысл его слов. Я попросту не понимаю, о чём речь. Причём здесь Птолемей? Аборт? Беременность? Что он такое говорит?

В доказательство, Ян стягивает кляп со рта Ярослава и, прежде чем тот успевает что-то вякнуть, очаровывает охотника.

— Ты будешь говорить правду, — приказал Ян. — Расскажи, как всё было с Дарьей.

— Птолемей. Он обещал дать мне место в берёзовой ветви, если я буду работать на него. Одним из первых приказов было присматривать на Псарне за Дарьей. Потом он приказал переспать с ней, чтобы девочка быстрее вошла во взрослую жизнь, — послушно и без эмоций заговорил Ярослав. — А потом велел трахнуть её без презерватива, чтобы она забеременела. А когда всё получилось, приказал бросить.

— Видишь, я говорил правду…

Он не успел закончить. Я налетела на Ярослава прежде, чем он договорил. Я буквально прыгнула на охотника, обхватывая за бёдра и впиваясь клыками в его шею. Мне больше незачем себя сдерживать. Незачем держать этот поводок. Он окончательно и бесповоротно порван.

* * *

Кровь лилась по губам и струилась по моим венам. Я пила и не могла остановиться. Это было жёстко. Это было так реально. Это было не со мной. Всё это сосредоточилось во рту, заходя внутрь вместе с отравленными словами. Вместе с ядом, что я собственноручно впустила в свою голову. То, что я делала, не имело ничего общего с отмщением. Я животное. Монстр. Кровопийца, что показывали на видеопроекторе в классе на Псарне. Убийство. Желание. Одержимость. Разве человек может так просто убить ради еды? Из желания? Потребности? Власти?..

Дорога в один конец, и я прошла её всю, ступая по битому стеклу. Большое никаких полуметр. Я выбрала это. Сделала это. Это будет со мной до моей смерти. Моё решение перестать быть человеком. Ни в день, когда обратилась. Ни тогда, когда пила кровь Яна. Ни вернувшись к нему ради выживания. Нет, я превратилась сейчас, слушая, как замедляется сердцебиение Ярослава. Как угасает его голос. Как уходит его боль. Я даже не могла пить, кровь стекала по моей одежде, заливая пол. Я просто подставляла рот под струю, бьющую из сонной артерии.

— Спокойнее, милая, — шепчет рядом Ян, оттаскивая меня назад. — Всё закончилось, Дари. Ты теперь одна из нас.

Мои глаза закрыты. Я не желаю ничего видеть. Кровь всё ещё отзывается где-то в районе живота. Опьянение и жар. Всё смешалось в тугой ком, от которого так сложно избавиться. Меня лихорадило. Меня било как в экстазе. Меня пронзало насквозь и не желало отпускать. Я на вершине мира. Я на морском дне, во впадине, глубоко-глубоко под толщей воды. Меня давит и пронзает ветрами. Гремучая смесь.

Я ощущаю присутствие кого-то ещё. А когда открываю глаза и оборачиваюсь, то вижу Дардена, стоящего у лестницы. Дардена, на чьём лице гримаса отвращения.

Откуда он здесь? Несомненно, это проделки Яна! Он и ликует, себя не сдерживая. В его мыслях всё идёт так, как надо. Елизавета в тюрьме, вот-вот всплывут доказательства Ярослава, несомненно и его смерть падёт на плечи соррентийского клана. Вишенка на торте — падение Дардена, в котором сосредоточилась вся месть Яна к миру. Моё преображение — пикантное дополнение к изысканному блюду. Вот он и щурится, как сытый кот, отведавший сметаны. На его лице — капли крови, в его глазах — кровавая бездна. Желание исполнено. Пьеса сыгранна как по нотам.

— Дарден, — произношу имя своего любимого, и мгновение сжирает огненный вихрь.

Он не говорит. Опустив голову, не смотрит на нас, не замечая, как покровительственно обнимает меня Ян. Ему здесь больше нечего делать. Некого спасать.

Дарден разворачивается и бежит по лестнице вверх, а я устремляюсь за ним, но Ян не отпускает.

— Куда пошла? — раздражённо ворчит мужчина, стальной хваткой удерживая на месте. — Он отказался от тебя. Всё кончено, Дари.

Во мне столько крови, столько сил, что я взрываюсь и отталкиваю его, а он летит назад, врезаясь в мёртвое тело. Я бегу наверх, продолжая звать Дардена. Раз за разом, чувствуя, как убегает последняя связная мысль. Как рождается кислый вкус во рту, будто кровь обратилась кислотой, бегущей по моим венам. Мне не успеть. И что сказать? Что послужит мне оправданием?!

Я замираю в дверях. Дэн неподвижно стоит в центре зала, а вокруг него — упыри. Такие же безжизненные, холодные, как и он сам. Дождь барабанит по крыше. Здесь так стыло, склизко, равнодушно. Меня нагоняет Ян. Он начинает что-то говорить, но потом замечает их и умолкает, когда несчётное число красных глаз уставилось на него.