Было записано

Глава 5

Коста. Черноморское побережье — Тифлис, сентябрь-октябрь 1840 года.

На исходе лета я добрался до Навагинской крепости, имея новое задание: возобновить связи с джигетами для их перехода в русское подданство. Встретил там своего старого знакомого майора Посыпкина, произведенного уже в подполковники и назначенного комендантом форта у Сочи.

— Не знаю, что и делать, — жаловался усердный старик. — Обложили нас убыхи.

Наш разговор прервался, не успев и начаться. От реки в сторону крепости полетели артиллерийские снаряды.

«Вот и вылезли на свет божий пушки, которые князь Берзег утащил из Вельяминовского укрепления в начале марта».

Больше сотни ядер достались земляным насыпям и казармам. Гарнизон прятался по щелям, не смея высунуть голову. Положение спасла жена коменданта. Отважная женщина вышла на вал и, укрываясь зонтиком и обмахиваясь веером, стала прогуливаться под ядрами и пулями. Убыхи обалдели. Прекратили стрельбу. Крепость устояла[1].

— Вы обратили внимание, господин подполковник, как изменились методы войны, применяемые черкесами, особенно, убыхами?

— Как тут не заметить, когда над головой снаряды летят!

— Дело не только в снарядах. Князь Берзег изменил организацию своего войска. Ввел командиров отдельных отрядов. Я все это имел несчастье наблюдать своими глазами изнутри.

— Мы люди маленькие, господин штабс-капитан. Пусть генералы голову ломают, что и как делать.

Я был категорически не согласен со столь привычным для николаевской армии подходом. Все дни вынужденного простоя в крепости я готовил доклад на имя Коцебу, рассчитывая, что его положения будут доложены начальником штаба ОКК генерал-адъютанту Граббе или еще выше, в Петербург.

Я закончил свой доклад на борту парохода и передал его капитану для отправки в Тифлис. Мы подплывали к порту во владениях князя Гечь. Там была назначена важнейшая встреча, которую я втайне готовил всю вторую половину лета, сделав Коркмаса своим представителем в Джигетии и Абхазии. Он четко выполнил все мои инструкции. Связался с владетельным князем Абхазии Михаилом, передав ему мою просьбу стать посредником в переговорах с его соседями. Объездил всех джигетских князей. Не все согласились, но наметились явные подвижки.

На встрече обещались быть от джигетов три князя — Аслан-бей Гечь, Аридба и Цанбаев, от абхазов — владетель князь Михаил и его верный пес, старик Кацо Маргани, и даже от убыхов — брат Курчок-Али, князь Хасан. Что ждать от последнего, я не знал. С Арибда у меня могла вспыхнуть ссора, как и с Кацей Маргани, отношения с которым не заладились с первой встречи. Но я обещал себе не поддаваться на возможные провокации. Слишком важной считал свою миссию. Вытащить Джигетию из пожара Кавказской войны — дорогого стоило. Присяга на верность первого прибрежного народа Черкесии — это весомый прорыв, который многое изменит.

Следовало признать, моей особой заслуги в этой встречи не было. Я лишь ее предложил. Все остальное организовал князь Михаил. И, видимо, приструнил заранее и Аридбу, и Кацу. Они хоть и зыркали на меня сердито, но в руках себя держали. Переговоры прошли спокойно. Договорились, что в следующем году встретимся в укреплении Святого Духа и князья подпишут присягу[2].

— Ты, оказывается, не горец, а русский офицер. Нет между нами вражды, коль ты чужак, — напыщенно попрощался со мной Маргани, посмотрев сердитым оценивающим взглядом на невозмутимого, обвешенного оружием Коркмаса, стоявшего за моей спиной.

Новоиспеченный уздень князя Гечь и прапорщик русской службы (я-таки выбил ему и титул, и звание, а кумык с достоинством принял и то, и другое) посматривал с усмешкой на коренастого и крепкого, несмотря на почтенный возраст, Кацу. Старик старался молодиться. Я и сам с трудом чуть не расхохотался, глядя на его розовые усы: он их подкрашивал краской, выбрав столь нелепый оттенок. Но сдержался. Раскланялся, высказав все положенные старшему любезности.

— Не слушай старого дуралея, — подмигнул мне князь Хасан, когда мы остались одни. — Вражды у него нет, скажет тоже… Знай, зла на тебя из-за брата не держу.

— Я отомстил его убийце.

— Я в тебе, Зелим-бей, не сомневался!

— Больше не Зелим-бей. Штабс-капитан Варваци.

— А мне по душе старое прозвание твое. Мой дом все еще открыт для тебя! Маршаний из Ачипсоу тебе привет также передал.

Подумать только! Шапсугия для меня закрылась, а в Джигетии и даже среди убыхов остались друзья. Это может быть полезно для будущего.

Так и рассказал начальнику штаба Корпуса, когда докладывал результаты своих летне-осенних миссий. Мы встретились в Тифлисе. Там на 8-е ноября было назначено большое совещание с участием всего руководства ОКК и военного министра графа Чернышева, собравшегося для такого случая прибыть в Грузию из Петербурга.

— Считаю полезным ваше участие в совещании, господин штабс-капитан, — проявил редкую для него любезность «крошка» Коцебу. — Соберется все руководство ОКК. Будут решать, как вести войну дальше.

Вот он мой шанс! Шанс раскрыть глаза людям, от которых зависит принятие судьбоносных решений. Лишь бы не профукать его, лишь бы найти верные слова. Хватит лить на Кавказе кровь понапрасну. Не может просто так кануть в Лету подвиг капитана Лико и рядового Осипова! А с учетом того, что до 8 ноября оставалось чуть больше месяца, у меня был хороший запас по времени, чтобы все тщательно обдумать и подготовиться.

Так мне казалось, во всяком случае. Вот только все домочадцы были против такого плана. Не видевшие меня давно, они требовали внимания, участия. Во главе движения «Косту за жабры!» стояла, конечно же, моя благоверная. Её бы воля, ни с кем бы меня не делила и из дома не выпускала, разрешая только, наверное, иногда покидать спальню, чтобы подкрепиться. Но и остальным хотелось со мной поболтать, поделиться новостями. Всем не терпелось прочувствовать благостное состояние наконец-то полностью собравшейся семьи. Отказать я им не мог. И самому очень хотелось, и, полагаясь на старый студенческий опыт из прошлой жизни, решил, что и одной ночи хватит, чтобы подготовиться к экзамену. В общем, ушел в загул.

Первую же большую встречу Миша и Микри потребовали провести не в таверне, что в любом случае, несмотря на принадлежность её семье, подразумевало некий официоз, а в их недавно купленном доме. Совместить, так сказать наше воссоединение и новоселье. Идея всем понравилась. Кроме того, решили никого не приглашать и провести этот вечер в узком семейном кругу.

Тома купила им дом недалеко от нашего. Я долго смеялся, сказав, что такими темпами моя грузинка скоро захапает и подомнет под свою ножку весь район, прилегающий к гостинице. Тома шутку не оценила. Я понял, что именно такие планы у неё и выстраиваются в голове. Тем более, что Миша, применяя надежную тактику китайской пытки, каждый день напоминал Тамаре о необходимости открывать новые гостиницы.

Что я сразу оценил, когда мы втроем подошли к дому Миши и Микри, что он был заметно больше нашего. Поцеловал жену, удивляясь в очередной раз её стратегическим талантам. По правде, у меня было беспокойство относительно одесской парочки. Не скучают ли они? Не разочарованы ли? Не думают ли вернуться обратно в «Ах, Одессу», ну, или в Крым? Тома фыркнула.

— Ты думаешь, я не задавалась такими же вопросами?

— Как я мог о таком подумать⁈ — изгалялся я. — Чтобы моя жена да не держала свои ручки на пульсе всего, что касается семьи⁈

— Позубоскаль мне еще! — предупредила супруга.

— Ну, ладно! Выкладывай!

— Они счастливы! — Тома расплылась в широкой улыбке. — Микри призналась.

— Объяснила?

— Все просто. У неё есть все, о чем мечтает любая женщина: муж, дом, работа, ребенок. Еще призналась, что только здесь Миша чувствует себя абсолютно счастливым. Он бы не смог так продвинуться ни в Одессе, ни в Крыму. А здесь он бегает с утра до вечера, как заведенный, совсем не устает и всегда улыбается. Он делает дело! И делает его так хорошо, что с ним уже раскланиваются все видные люди Тифлиса, ищут с ним дружбу. Все, что его волновало и не давало полностью насладиться своим положением — бездетность Микри и её страдания по этому поводу. Но и это уже позади.

Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться, узнав про желание сильных мира сего завести знакомство с Мишей. Вот откуда, может быть, пошла столь характерная для всей страны, а в особенности для наших закавказских краев «мода» на нужных людей. Директор гостиницы, товаровед, начальник склада, мясник — список можно расписать на пару страниц — люди важные! Иметь такой блат — полезно.

— Что? — Тамара — от этой заразы разве что скроешь? — конечно, уловила мое желание рассмеяться.

— Насколько я знаю Веронику, могу предположить, что в доме теперь она — полновластная хозяйка? — вывернулся.

— Откуда ты можешь это знать? — жена-лиса нарывалась на комплимент.

— Оттуда, что вы с ней одного поля ягодки! — я не стал кочевряжиться.

— Да, так и есть! — Тома рассмеялась. — Миша и Микри по струнке ходят. Сам все увидишь!

Не только увидел, но сразу и почувствовал, как только мы вошли в дом. Ника, опередив всех, подбежала ко мне. Я подхватил её на руки, думая обнять и расцеловать. Но был остановлен её суровым и недовольным взглядом, а затем довольно чувствительным тумаком по плечу.

— Почему так долго тебя не было? — заявила мини-Тамара.

Сам не понял, как тут же начал оправдываться.

— Ну, ладно! — Ника смилостивилась, наконец, обняла меня и чмокнула. — Пойдем, покажу дом!

Взяла меня за руку и провела по всему дому. Прежде, конечно, завела в свою комнату. Я подумал, что даже для ребенка из XXI века такая большая и так изящно обставленная комната была бы мечтой! А когда увидел комнату Миши и Микри, все стало понятно. Её пока спартанская обстановка, говорила о том, что новоявленные родители о себе и не думают особо и поступают по знаменитому советскому правилу: все лучшее — детям!

— Тебе нравится? — решил похулиганить и спросил на греческом.

— Да! — без раздумий отвечала Вероника на нем же. — Здесь хорошо!

Тут бросила на меня лукавый взгляд. О! Я знал такой взгляд. Сколько раз женушка так на меня вскидывала свои глаза, перед тем как в очередной раз беззлобно обмокнуть и поставить на место. После этого Вероника завернула фразу на французском, из которой я, конечно, ни черта не понял. Но она своего добилась. Как добивалась и Тамара: я опешил, раскрыл рот в изумлении!

— Ты уже и на французском балакать можешь⁈

— Тамара учит. Сказала, что скоро наймет мне учителя.

— Значит, из тебя делают совершенную мадмуазель? — я улыбнулся.

— Да! — с гордостью заявила маленькая бестия. — Пойдем за стол!

«Надеюсь, что Бахадур стоит в стороне от воспитания. Хотя в этом есть что-то красивое: великосветская девица, метающая ножи, как заправский разбойник, в перерывах между светскими разговорами и мазуркой!»

… В который раз я убедился, что все-таки никакие разухабистые пьянки и вечеринки не сравнятся с тихими семейными посиделками, когда любовь и нежность заполняет все вокруг, накрывает тебя теплым одеялом, из-под которого совсем не хочется выползать куда-либо. Когда улыбка все время на лицах дорогих тебе людей. Когда все говорят и все слушают. Когда все точно знают, что воспоминание об этом вечере — на всю жизнь. И это такое воспоминание, которое всегда будет тебя греть, от которого на лице у тебя сама собой родится легкая улыбка и будет долго блуждать, потому что ты уже не только вспоминаешь этот вечер, но и, практически, все детали этих посиделок, все разговоры и лица любимых людей.

Наша идиллия была нарушена ближе к полуночи. Раздался стук в дверь. Мы удивились, ведь, никого не ждали. Миша пошел к двери, открыл её. У порога стоял Боцман, один из «побегушек», но, который, как я понял, уже достаточно продвинулся по служебной лестнице и, несмотря на свои 15 лет, уже превращался в ближайшего помощника Миши. Тот выслушал его, обернулся к нам.

— Боцман говорит, что в гостинице вас ждут двое мужчин. Сказали, что ваши братья, Тамара Георгиевна!

Мы потребовали, чтобы Микри и Миша ни о чем не беспокоились, ложились спать. Пошли в гостиницу втроем в сопровождении Боцмана.

— Ты не волнуешься? — я удивился спокойствию своей царицы.

— А чего мне волноваться? — хмыкнула Тамара.

— Ну, мало ли…

— Не думаю, что приехали скандалить, — рассуждала жена. — Но и не верю, что покаяться, что исправились совсем.

— Почему нет?

— Знаю их. Не смирятся с тем позором, как они считают. Но мне сейчас худой мир важнее. Мне Манана нужна! — заявил великий полководец в юбке.

Я бросил взгляд на Бахадура. Опять еле сдержал распиравший меня смех.

«Что, алжирец? Идешь себе довольный, синими глазками посверкиваешь, а не знаешь того, что участь твоя решена! Что скоро поведешь под венец законную жену! Что скоро придет конец твоим кобелиным походам! Хана котенку! Уж я-то в этом уверен! Если Тамара что замыслила, значит, так и будет! Не отвертишься!»

…Как и предположила женушка встреча скорее напомнила дипломатический раут, а не долгожданное воссоединение семьи. Бурной радости ни мы, ни они не выразили. Не обнимались, не целовались. Боцман выдал нам ключи от пока пустовавшего номера, бывшего сначала нашим, а потом — Микри и Миши. Там и уселись. И ладно мы с Тамарой. Бахадур, сидя чуть позади, сверлил их таким взглядом, что, даже если у них и были намерения облобызать нас, то тут же и пропали.

Моя грузинка тут же все вывалила. Сказала, что благодарна за то, что они приехали. Но добавила тут же, что понимает, что ни Ваня, ни Малхаз не могут до конца отдаться чувству всепрощения и всепонимания. Мы от них этого и не требуем. Нам достаточно, чтобы в семье был мир. А уж то, что он пока худой — не страшно. Мы надеемся, заключила Тамара, что со временем все обиды забудутся и наше воссоединение станет всеобъемлющим.

Братья после речи женушки вздохнули. Было понятно, что они не в своей тарелке. Тамара верно уловила суть: они не были готовы вот так сразу раскрыть объятия. И их мучила необходимость демонстрировать любовь и счастье. Сфальшивили бы неизбежно. А так Тома дала им возможность не поступиться своим мужским достоинством. Вздохнув, они поблагодарили Тамару за понимание. И также выразили надежду, что со временем все уляжется.

— Хорошо! — Тамара улыбнулась. — Эта комната ваша. Если хотите поесть, вам принесут еду.

— Нет, нет! — сказал Ваня. — Устали с дороги.

— Может у вас есть какие-нибудь просьбы, желания? — спросил я, вспомнив о своей роли мужчины-хозяина.

Ваня и Малхаз переглянулись. Ваня прежде кашлянул.

— Мы хотели узнать, возможно ли нам вернуться в Тифлис? Вы же наверняка знаете, к кому нужно обратиться, чтобы…

— Не волнуйтесь, — я поднял руку, прерывая Ваню — Я все узнаю и со всеми нужными людьми поговорю. Завтра же сделаю. Потом сообщу вам. Только мне нужны ваши паспорта.

— Спасибо! — Ваня кивнул, передавая паспорта. — Но это, наверное, нельзя так просто сделать?

И опять я про себя рассмеялся. Только думал про блат, а тут еще подкинули для размышлений обычную историю наших краев о необходимости сунуть взятку, отблагодарить.

— Наверное, нужны деньги? — продолжал лепетать Ваня. — Мы можем барана привезти…

Я его успокоил. Сказал, что ничего не понадобится. В крайнем случае, барана мы и здесь сможем «разыскать», и не стоит его возить из таких далей! Ваня обрадовался.

— Мы не хотели сейчас надолго здесь задерживаться. Может, и у вас есть просьбы? — решил спросить, дабы не оставаться в долгу.

— Да! — тут же вступила Тамара, воспользовавшись случаем.

— Я слушаю, сестра!

— В независимости от завтрашних новостей, которые принесет мой муж, я бы очень просила вас прислать мне Манану. Я очень по ней скучаю. Прямо, как без рук.

— Договорились! — кивнул Ваня.

— Тогда — спокойной ночи! — улыбнулась жена, вставая.

Встреча «на высшем уровне» закончилась.

С утра Тома, как обычно, пинками, вытолкала меня из теплой постельки и из-под своего бочка, чтобы я начал свой забег по инстанциям с тем, чтобы узнать про перспективы братьев на возвращение в столицу. Помчался!

В жандармском управлении на мой вопрос о возможности возвращения братьев сначала удивились, потом хохотнули.

— Да о них уже и думать забыли. Могли и сами прийти, — сказал высокий начальник, ставя необходимое разрешение в паспорта братьев. — Тоже мне — карбонарии! — все-таки не удержался при этом.

Получив заветную отметку, Ваня и Малхаз тут же отбыли. Сказали, что закруглят все дела в Вани, на что им может потребоваться месяц-два, и вернутся.

— Ладно! Достаточно про братьев! — Тамара улыбнулась. — Давай, думать, как твой день рождения будем справлять!

— Давай, как вчера! — попросил я. — Тихо, по-семейному. Лучше ничего не может быть!

— Да, согласна! Так и сделаем!

… С нами не были согласны Илико Орбелиани и братья Гуриели. В тот же день они с шумом завалились в дом и сообщили Тамаре, что забирают меня с собой в имение Александра. Что там в тесном мужском кругу справят мой день рождения. Возражения слушать не стали. Тамара смирилась, а может и сама все подстроила. Подумала (решила), что, в общем, мне будет полезно глубже корнями входить в местную жизнь. Корни при этом хорошо пускать как и вглубь, так и в ширину, охватывая все больше и больше территории.

— Поезжай, отдохни с грузинами-князьями. Не последние люди, по правде говоря, в наших пенатах. Вернешься, отметим с домочадцами, как ты и хотел.

В имение Гуриели прибыли накануне моей днюхи в сумерки.

Дом Сандро, как это было принято у многих князей, находился внутри крепости, составлявшей квадрат с башнями по всем углам. Воспоминание про прошлую неспокойную жизнь с постоянными набегами горцев, персов и турок. В таких случаях вся деревня со всем имуществом скрывалась внутри. Сейчас жизнь стала спокойнее. И как раз с этого времени многие из дворян перестали уж так по средневековому защищать себя. Начали строить классические дома, близкие к европейской архитектуре, хотя и не избавились от налета персианства в интерьере. Крепости стремительно выходили из моды.

Внутри находилась еще небольшая каменная церковь. Прямо к ней был пристроен дом князя. Внутри дом уже испытал перемены и веяния новых времен. Несколько комнат сменили свой прежний, немного мрачный крепостной образ на смесь грузинско-европейского стиля: легкий и радующий глаз. Очень удачно в этот стиль вписывалась большая длинная деревянная галерея, опоясывающая почти весь дом и ставшая в будущем неизменным атрибутом грузинского шале. Такой же привычной мне была кухня внизу и все остальные подсобные помещения.

Дом уже гудел. Приличное количество людей суетилось, готовясь к завтрашнему торжеству. Их гомон не могли перекрыть ни блеяние баранов, ни кудахтанье кур. Живности было столько, что, казалось, либо готовится многодневный марафон обжорства, либо в гости собирается половина Грузии.

И, несмотря на усталость, Сандро Гуриели не позволил нам удалиться и завалиться спать. Предложил «всего лишь по стакану вина и чуть закусить» с дороги, а уж потом на боковую. Ни я, ни Орбелиани иллюзий не питали. Мы знали, что в устах грузина означает «всего лишь», когда речь идет о застолье. Так и вышло.

Стол накрыли прямо на полу большого зала на длинном куске ситца. Гости расселись в ряд по старшинству на низком диване и — понеслась пирушка. Тосты, хохот, грохот разбитой посуды, которую швыряли в порыве страсти на пол, объятия с поцелуями, хоровое пение, подчас не мелодичное, а просто ор, или распев уныло-сладострастных персидских мелодий под аккомпанемент балалайки-тари. Периодически Александр брал в руки бубен и начинал выбивать ритм лезгинки. Гости, кто помоложе, вскакивали и начинали ловко танцевать на «скатерти». Выделывали ловкие коленца между чаш с вином и блюдами с яствами, да так ловко, что посуда оставалась целой.

Кутеж продолжался до глубокой ночи. Только в четыре утра кто смог, поднялся сам из-за стола, а кто, вроде меня, был любезно доставлен в комнату ленивыми до безобразия слугами.

Слава Богу, хозяин дал нам возможность выспаться всласть. Еще накануне предупредил, что не будем праздновать с самого утра. Всех гостей ждал к двум часам дня. Так что успел немного прийти в себя.

Погода благоприятствовала. Длинный ряд столов-скамеек, покрытых коврами, поставили прямо во дворе. Излишне говорить, что они прогибались под тяжестью еды и вина. Гости, еще не зараженные непунктуальностью будущего, прибыли ровно к назначенному часу. Минут пятнадцать потребовалось только на то, чтобы мы все со всеми познакомились, обнялись и т.д. Покончив с церемониальной частью, уселись за стол. Гуриели поднял стакан. Провозгласил первый тост. Выпивая этот первый стакан, я вздохнул про себя, представляя какое количество вина будет влито в меня сегодня! Главное, что по моей доброй воле! Я был готов и, в общем, конечно, рад, что заново переживу настоящее много-многочасовое грузинское застолье.

Стаканы, как единственная мера объема, в скором времени перестали использоваться, чего и следовало ожидать. Появились чаши, рога, или по нескольку стаканов разом на тарелке. С такими темпами совсем скоро все уже обнимались, целовались, беспрестанно требовали слова. Славословие, как и вино, текло рекой. Мне казалось порой, что уже не имело значения, что именно я — виновник торжества. Но хозяин через какое-то время, когда круг тостов заканчивался, возвращался к моей персоне, опять провозглашал длинный тост в мою честь, каждый раз отмечая какую-то мою доблесть, какие-то мои выдающиеся положительные качества. Слушающий и не знающий меня человек должен был бы подумать при этом, что чествуют чуть ли не самого выдающегося представителя рода человеческого!

Уже лица у всех были красными, уже никто не регулировал громкость звука, а многие даже хрипели, желая перекричать соседа. И уже все признавались друг другу в любви, в дружбе до гроба, в том, что жизнь отдадут за любого из сидящих за столом. Одним словом — классическое получилось празднование. И, если бы мне сказали, что на дворе сейчас мой XXI век, я бы не удивился. Что, что, а каноны грузинского застолья не претерпели практически никаких изменений за прошедшие века. Крепости не удержались и развалились, но рог вина и теплые слова за столом никуда не исчезли и не исчезнут. Только если, не приведи Господи, исчезнет весь этот мир!

И только два обстоятельства чуть омрачили торжество.

Первое событие случилось почти в самом начале, когда все еще были в достаточно трезвом уме. Один из гостей, какой-то местный припозднившийся князек, видимо, не знавший про меня всей подноготной, позволил себе совсем уж непристойное за таким столом обращение.

— Э, русский, пей! — сказал он на грузинском, полагая, что я не владею языком.

Гуриели не успел его осадить. Бросил испуганный взгляд на меня, в котором уже было извинение за невоздержанного гостя. Я его успокоил улыбкой. Потом ответил, конечно, на грузинском.

— Во-первых, я не русский, а грек, — тут появились первые смешки. — Во-вторых, хотел бы, выпил. Наш любезный хозяин, дай Бог ему еще сто лет здоровой жизни, так об этом позаботился, что пока мы не упадем прямо здесь напившись и наевшись, он не успокоится, — тут все рассмеялись, одобряя и мою хвалу хозяину, и подтверждая правдивость моих слов. ­– И, наконец, в-третьих, это «Э» приберегите, пожалуйста, для своих слуг, кучера или жены, — тут стол грохнул в хохоте.

Гуриели немедля поднял за меня очередной тост. А с моим «обидчиком» уже через пару часов я лобызался, и мы друг другу клялись в вечной дружбе.

Второе было связано опять-таки с этим невоздержанным князем. До того, как мы с ним зарыли топор войны, ко мне подошел хозяин, чтобы извиниться за его поведение. Я успокоил Александра, но спросил, с чего такая странная агрессия? Вроде, нет причин. Гуриели в первый раз за день помрачнел.

— Его можно понять, — он вздохнул. — Неспокойно у нас тут последнее время. Будто сидим на пороховой бочке, а фитиль уже подожгли, и огонь быстро подбирается к этой бочке. Есть такой князь, Гассан-бек Кобулетский из рода Тавгеридзе. Мутит воду из-за границы.

— Я не сержусь, — ответил князю, отметив про себя, что непременно сообщу Коцебу об угрозе. — Все понимаю. И, надеюсь, что все будет хорошо!

— Дай Бог! — ответил мне князь и протянул наполненный стакан.

[1] За выдающуюся храбрость полковница Посыпкина была награждена фермуаром из драгоценных камней от императрицы.

[2] За неимением Корана князья присягу давали на потрепанном томике басен Крылова.