Блог Бабы Яги. Путь в железных сапогах

Ветер в поле

Посреди разрушенного лагеря статуя Насти казалась чем-то вроде знамения, предчувствия беды. Взошедшая красно-оранжевая луна царапалась о меч в занесенной для удара руке, вокруг клубились темно-красные облака, растекаясь вдоль горизонта, будто притоки Смородины.

Вдали, уже за серыми облаками, мелькали сумеречные звезды, словно следящие за всем происходящим глаза. Что они видят в нас или про нас? Видят ли компанию недоучек, хватающих по верхам что-нибудь и как-нибудь, или перспективных учеников высших магических сил? Знают ли о желании этих учеников расквитаться с учителями-мучителями? Может быть, даже видят насквозь: кто дал слабину и готов полностью отступить и принять судьбу, а кто затаил злость до подходящего времени, чтобы не перегореть.

Пыль осела. В воздухе разлился незнакомый аромат, совсем легкий, едва щекочущий ноздри полунамеком на что-то новое, и новизна эта была тревожной. Луна поднялась еще немного, и красный шлейф облаков под ее пронзенным брюхом растекался, словно кровь в воде.

Либо я становлюсь мнительной, либо нам действительно придется туго. Но если помирать, так с музыкой!

Пейзаж магического мира был наполнен таинственной, непостижимой силой. Сердце сжалось не то в легком испуге, не то в предвкушении.

Компания отряхивалась, чихала и кашляла на разные голоса. Если закрыть глаза, можно представить самый обычный поход.

— Волк дунул, и домик поросенка развалился, — рыкнул кот, возвращая меня из некоторого лирического состояния в реальный мир.

Казимир поднимал перевернутую мебель и сетовал, что бутылка с его пойлом пролилась. Хотела съязвить, что, просто глядя на него, можно цирроз заработать, но промолчала.

— Построить каменный? — спросил Кощей.

— Да зачем? Думается, сейчас пойдем отношения выясняуть.

— Что там за голова? — Кощей взялся за Настино плечо и щелкнул пальцами.

Девушка ожила, и только рука Кощея не дала ей полететь носом в землю. Я незаметно выдохнула с облегчением: все-таки один процент сомнения был.

— Одинокая голова размером в несколько этажей торчит из земли и дует. Силу ее свежего дыхания мы имели счастье ощутить, очень бодрит, — перевела я им немногословный рассказ Супчика. — Подозрительно знакомая голова.

— Кругом Пушкин, который слишком много знал, — хмыкнул Казимир. — Напомните мне перечитать.

— Что стряслось? — растерянно спросила Настя. — Я чуяла в себе злобу лютую, несправедливость жгла в груди. Гневные слова сами слетали с языка, а после будто ночь в глаза набежала.

Она осмотрела разрушения, вздохнула:

— Это я?

— Нет, все нормально, я расскажу. — Кощей вполголоса провел разъяснительную беседу. Брови Насти потерялись где-то в растрепанных волосах, она поглядывала на Казимира и бледнела. Вряд ли испугалась чего-то, вероятно думала, как это — против наставника пошла.

— Жертва обстоятельств. — Морок тряхнул гривой и лукаво посмотрел на нас, не поясняя, про кого речь, про писателя или богатыршу, а то и вовсе про голову. Всем подходит.

Я честно грела уши, подслушивая разговор Кощея с девчонкой. Не по нраву ей пришлось, что в камень обратили. Своего состояния она не помнила, но сам факт самоуправства… Она отступила от него и так нахмурилась — думала врежет, но нет, вздохнула только.

— Страшная хвороба меня одолела, — проговорила Настя тихо. — Видать, надо было так сурово, покуда не произошло непоправимое.

Эх, Настя… Пока мы любим, все готовы спустить на тормозах, не замечаем тревожных звоночков, но стоит перестать любить, как неправильно поданная чашка чая доводит до скандала.

Вдалеке послышался вздох, будто в кинотеатре на повышенной громкости. Деревца, трава и облака, казалось, потянулись в сторону звука. Над полем пронесся свист-завывание.

И следом тишина.

— Андрей, это же твои владения, говорил, что видишь всех.

Он обернулся ко мне, сдвинув брови, точно не понимал, о чем это я хочу спросить.

— Ты ведь должен был знать о таком постояльце. Не думаю, что у него сезонная миграция.

— Я полагал, это просто элемент пейзажа. Холм. Да хоть мусорная свалка, мне вообще было все равно. — Он равнодушно пожал плечами. — Я предлагал просто нас всех перенести в чертову пещеру, уже бы дома были. Но вам же неинтересно, вам же подвиги подавай! Просто скажите, что желаете сунуть свои любопытные длинные носы во все углы моего царства, будет честнее.

— Хоть кто-то твоим царством интересуется, раз не ты сам. — Морок тряхнул хвостом, разбросав по сторонам искры.

— Ну что, пойдем мимо этой достопримечательности? Он точно у нас на пути, — проигнорировал Кощей коня.

— Да в целом можно и перелететь, вряд ли он дует вверх, — миролюбиво предложила я компромисс.

— Подождите, подождите, двуногие! — встрял кот. — Вы не помните? Там, под этой башкой, меч волшебный должен лежать. Настюха, конечно, не Руслан, даже по первичным признакам видно, но ведь кто нам запретит прикарманить добро? Волшебные мечи…

— Что «волшебные мечи»? — напряглась я.

Читала поэму раз в жизни, в школе, помнила несколько строк: что злодей там тезка многоуважаемого Черномора, только совсем не статен и не благороден; что голова в родстве со злодеем, да и все.

— Хотел сказать — на дороге не валяутся, но, выходит, так оно и есть — бери не хочу.

Потом заворчал про то, что недолюбливает бошки, живущие отдельно от тела. Да-да, проблем от них не оберешься.

— Кто такой Руслан? — несмело подала голос Настя, все еще отводя взгляд от Казимира.

— Это богатырь из сказки. — Трехрогий подмигнул Настасье, и у нее аж лицо просветлело от облегчения.

— Любо мне преданья слушать да небылицы.

— Будешь храбрая девица, глядишь, о тебе героические песни петь будут, — ободрил бес.

Решили не ждать и идти дальше. Спать хотел один лишь Бальтазар, скрылся в избе, а мы с Кощеем поднялись в небо на разведку.

Крылья ворона хлопали в ночи слишком громко, думала я до той поры, пока где-то на просторе не захрапела голова. Пейзаж, освещенный красной луной, походил на мрачную живопись, ожившее в музейной тишине полотно. Рокот храпа тревожил высокую траву, пригибал к земле, обнажая покоящиеся под небом Нави скелеты героев прошлого. Они белели так ярко, неестественно четко, будто зрение само собой настроилось на них.

— Казу будет раздолье, — крикнула я ворону, — он любит мародерить с мертвецов.

Кощей прокаркал напоминание, что мы не собираемся здесь бродить и побираться, план совсем другой, а если Казимиру охота собрать металлолом, то пусть сам идет в любое удобное время.

Голова была размером с домовую часть Изольды. Высоты добавлял шлем, поросший травой, и даже с одним деревцем — на самой маковке. Из-под шлема лохматились волосы, закрывая лоб и частично глаза, по земле рядом стелилась светлая борода, жесткая, спутанная, больше похожая на корни, чем на волосы.

Представить себе тело — и получится великан, под чьими шагами дрожала земля. Сейчас же голова будоражила просторы своим присутствием и шквальным дыханием. В этом рокоте читалось невидимое эхо прошлых битв и сражений. Каждый скелет в высокой траве будто лист из архивной записи: жил-был герой, приехал, сгинул, дата, подпись.

— Андрей, нужно идти кучно. Погрузим всех в избу, кроме Морока — он сам справится. Обойдем по широкой дуге и встанем сзади.

Ворон согласно каркнул, но рассудил, что нужно просто сместить этого исполина, взять, что там он охраняет, раз нам приспичило, и двигать дальше.

— Ну нет, так не интересно. А поговорить? — шутливо предложила я, но самой не особенно хотелось.

— Мы вернуться-то успеем в реальность? — приоткрыв один глаз, спросил Бальтазар с печки. — У нас на Горыныча по расписанию только выходные. Потом тебяу искать начнут. Хорошо быть мной — никаких родителей, которых нужно беречь от потряусений.

— Да успеем, тут идти-то не так чтоб много, можно и ускориться после реки, до нее рукой подать. Ценно, что своевольное время здесь над нами не властно.

— В понедельник мне нужно быть на практике, — возник в дверях Кощей, на его плечах тяжелой цепью лежала змея. — Давайте шевелиться.

Супчик недовольно заворчал из-под потолка — не рад такой гостье.

— Какая практика? — удивилась я, рано ведь.

— У меня особые условия — натаскивают уже давно, — сухо ответил он и, судя по взгляду, ничего добавлять не собирался.

Забываю, что Кощеюшка у нас по линии Корпорации проходит: обучение, практика, должность в кармане. Своя судьба. Тоже, кстати, один как перст, без родни, что мой кот подвальный.

— Да ты успокойся, — ржанул конь. — Можно пшеницы насеять, дождаться, покуда вырастет, сжать, смолоть, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб съесть да тогда и ехать — и то поспеем. Кстати, княже, зерно мое не с лучших полей…

— Сгинь, — беззлобно отмахнулся Кощей.

Изба шла по крутой дуге.

Настя не хотела в ней ехать, но Казимир велел отставить нервничать и избегать его, так что они сидели и о чем-то между собой говорили. Бессмертный летел над нами, а Морок кружил вокруг, но топота не было слышно — настолько быстро он передвигался.

Великанский храп оглашал округу, вибрации пронизывали воздух. Изба обогнула спящую Голову и встала неподалеку, уставившись глазами-окнами прямо той в затылок, поросший местной флорой. Присутствие дома спугнуло птиц, ночевавших в траве, хлопанье крыльев ненадолго слилось с богатырским храпом.

— Что делать будем? — спросила я Настю. — Поднимешь, посмотрим, что под ней лежит? Может, это неправда вовсе.

Она пожала плечами, не глядя на меня — все внимание досталось храпуну. Я невольно оценивала наши шансы: крепкое юное тело под воинским одеянием, кольчугу носит играючи, будто не металл это вовсе, а ткань. И упертый характер — тяжеловоз не сдвинет. Во взгляде решимость и что-то неуловимое, что роднит всех богатырей, я этому и слова пока что подобрать не могу. Посмотришь и понимаешь — воин, защитник, но со своим видением мира и правды, порой отличным от общепринятых.

Настя легко спрыгнула наземь, подошвы мягко спружинили о траву. Кощей уселся на том дереве, проросшем на шлеме, а мы с Казимиром тихо, крадучись обошли Голову и заглянули сбоку. Луна светила будто специально для нас, окрашивая ярким красноватым светом весь сюрреалистический пейзаж.

Глаза великана, скрытые веками, слегка двигались во сне. На ресницах нашли свое странное пристанище сорняки, в усах ползали ящерки. Из ушей валил не то пар, не то дым. Нос — скала над пропастью. Гигантский рот точно пасть китовой акулы — прореха между усами и бородой. Но вкупе черты мужественные, спокойные, полные достоинства.

— Проснись! — крикнула Настя, встав перед лицом гиганта.

— Ты сдурела? — тихо рыкнул Каз и погрозил ученице кулаком, но было поздно.

Храп прекратился, дыхание замерло. Тяжелые веки поднялись, явив сияющие, словно прожекторы, глаза. Их свечение озарило небольшое пространство перед собой, зацепив и нашу богатыршу.

— Кто посмел нарушить мой покой? — пророкотал голос. Он шел из глубин, поднимаясь низкими вибрациями, заставляя землю дрожать. — А… Гляжу в суть твою, девка. Рожденная от богатырской крови, каликами разбуженная, осиротившая сама себя. Биться пришла? Дуну-плюну, мокрого места не останется.

Бальтазар, зевая, вклинился между мной и бесом, навострив уши. Неужели она драться собралась?

— Я Настасья Милютовна. Кто ты?

— Я… — Голова выдохнула воздух без усилий, но Настя закрылась рукой и чуть согнула ноги, приготовившись к удару, — … не помню уже, кем был. Кем стал — вот что важнее.

Философ, похоже. Я его не осуждала, при такой одинокой жизни можно хоть космос внутри себя открыть.

— И кем же?

— Предан братом своим, карлой поганым. Ни жив, ни мертв теперь уж. Годы прошли с последнего богатыря — славная была битва, да только по костям его ты сейчас ходишь. Палач — вот кем я стал.

— Для чего?

— Больше мне ничего не осталось, девка. Тоска изъела — недуг, сжигающий душу и заставляющий делать ужасные вещи. Да хуже того, эти ужасные вещи не насыщают, тоскующая душа всегда голодна. Чавкающая ненасытная пустота, требующая новых подношений. Мое тело давно истлело в дальних краях, за тридевять земель, за морем-окияном, где Черномор — будь проклят каждый звук его имени, презренный карла, любимый некогда брат — пирует в палатах белокаменных и пленит девиц прекрасных. А я? Гнездо для воронья. Устал до смерточки, а смерти-то и нет…

Монолог безымянного великана тронул до глубины души. Жуткая доля выпала ему, бесконечное одиночество и только мысли, мысли о прошлом: предательство брата на веки вечные и безысходность.

— Испытай меня, — спокойно сказала Настя. — Свист Соловья-разбойника не свалил меня, выдержу ли твое дыхание?

— Не тот кус хватаешь, не ровен час подавишься. — Веки великана на мгновение опустились. — От моего дыхания слетает плоть с костей. Но будь по-твоему. Коли устоишь, так и сил достанет взять мой дар — меч супротив погани.

Он более не предупреждал: втянул в рот воздух, раздул щеки — будто огромные паруса ветром наполнились, глаза побагровели. Настя отбросила кладенец в нашу сторону, уперлась в землю и чуть согнула колени, я непроизвольно дернулась к ней — что она, дуреха, делает? — но меня цепко схватил Казимир, острые когти впились в кожу.

— Стой. Это ее выбор, ее испытание, необходимость. Она либо помрет, либо выстоит, иного не дано.

— Да ведь… — начала было я, но Каз зыркнул так серьезно, как я давно не видела.

— Пусть приключаетсяу, Ягуся. Кости соберем, если что, у нас не пропадет, — добавил кот.

Я прикусила язык и отступила. Сердце билось где-то в горле, и подкатывала желчь.

Голова дунула, будто раскаленный дымный вихрь пронесся над полем. Трава местами загорелась, взлетели белые кости давно павших проходимцев. Горячий дым, подсвеченный багровым светом глаз великана и навьей луны, выглядел зрелищно, как на рок-концерте, но хотелось зажмуриться.

Она устояла.

Упала на одно колено и рукой уперлась в землю, но устояла! Поднялась, утерла рукавом пот с лица и взглянула на великана, упрямо выпятив подбородок. Я выдохнула, чувствуя неподдельную радость, рядом выругался бес и фыркнул кот. Жива!

— Стосковался я по истинным богатырям. Хлопнул бы тебя по плечу, Настасья-синеглазка, да рук нет. — Багровые глаза поблекли до светлых и одобрительно глядели на девушку. — Бери меч.

Ворон-Кощей вспорхнул с деревца и встал человеком рядом с нами. У него был необычный взгляд и немного растерянный вид, отголоски эмоций гуляли по худому лицу, показываясь в складке у рта, в прищуре глаз, в морщине между бровями…

Настя обошла великана, переступила через стелившееся по земле препятствие-бороду, уперлась руками в шлем, и Голова дрогнула. Поднажала, крякнула — Голова рухнула набок, открывая шею. Срез, покрытый жуткими рубцами века́ назад зажившей раны, и среди переплетений шрамов — огромный сияющий клинок. Настя не без усилия вырвала его из плена и покачнулась под весом. По лезвию пробежало голубое свечение и погасло. Клинок принял стандартные размеры, и Настя гордо взмахнула им, рассекая воздух.

— Прошу тебя, — тихо сказала Голова. — Окажи честь… Даруй покой от мыслей и горечи. Не ходить мне боле по земле, и жить так мочи нет.

Кощей дернулся было, словно хотел что-то сказать, но сжал зубы. Я не знала, что делать, оставалось лишь смотреть. Глядела на голову и Настя, задумчиво, грустно, долго. Затем встала вновь перед лицом.

— Сработает? — спросила она.

Голова согласно моргнула.

— Прощай, воин. Век не забуду.

Настя забралась по усам, влезла на нос и, не раздумывая больше ни секунды, воткнула лезвие в глаз великана. Вспышка озарила окрестности, высветила ошарашенные лица спутников и погасла.

Угас и взгляд головы, последний вздох взволновал траву, и все затихло. Кощей подошел и превратил голову в камень.

— Не хочу, чтобы гнила, — резко бросил он, вспрыгнул на подошедшего Морока и, ничего не говоря, поехал вперед. Мимо нас прошла Настя, сунула Казу трофей, приладила на пояс кладенец и двинулась вслед за Кощеем, смахивая слезы.