Блог Бабы Яги. Путь в железных сапогах

Зерно раздора

Мне порой кажется, что Навь — беговая дорожка.

Ты идешь, идешь, бежишь, а пейзаж за окнами тренажерного зала все тот же. Конечно, можно разнообразить себе жизнь, выбрав другую дорожку — как мы на распутье, — и… ждать чего-то новенького.

Пейзаж, к примеру, менялся, и довольно быстро: от потрескавшейся пыльной земли почти не осталось следа. Мы брели по хорошо утрамбованной дороге, усыпанной мелкими камешками, которые хрустели под лапами БТР и ступы, под копытами Морока и Казимира, лишь кот и Настя в сапогах с кожаной подошвой издавали минимум шума. Как бы то ни было, вряд ли мы смогли бы хоть к кому-то подкрасться.

Растительности стало больше, хотя до сочной зелени ей еще далеко; пыли меньше, даже деревья не такие кривые. Жизнь ключом не била, однако чувствовалось дыхание чего-то свежего и стрекотание насекомых в желтоватой траве. Судя по карте, мы все ближе к реке Истаяти.

Не скажу, что после камня настроение в группе улучшилось. Наоборот, градус напряжения неуклонно повышался. Спокойны были только животные. Кощей смотрел исподлобья, хотя выглядел скорее озадаченно, чем зло, — наверняка что-то обо мне думал, не факт, что лестное. Настя собирала у дороги какие-то вялые цветы и траву, скрипела зубами на Казимира; тот, в свою очередь, просто скрипел зубами оттого, что ему было плохо. Я после вспышки гнева анализировала ситуацию всеми рецепторами и извилинами.

Можно было иначе поговорить, точно можно, но я еще не так хорошо владею собой, учусь жить с этими проблесками воительницы. Скорее всего, вспыльчивость становится моей новой чертой. Пробую относиться к этому философски — новый этап в жизни-нежизни, люди ведь меняются. Не всегда в лучшую сторону, особенно если их ломать.

Гнев уполз и больше не показывался, но если я приближалась к Трехрогому, то раздражение вновь нарастало.

Что-то явно было не так, и дело было в нем. Нет, не в том, что я продолжала сердиться за его самоуправство, — это что-то новое и неприятное.

— Хозяуйка! — Кот сменил форму и запрыгнул в ступу, помурчать наедине.

— М?

— Надо что-то с мастером делать, помоги ему, а? Ты ж добрая. — И, прищурившись, добавил: — Была.

Мысли мои читает, что ли? Я уже прикидывала, чем помочь, но лекарь из меня пока что не ахти, я только души провожать руку набила да светомузыку устраивать.

— Предлагаешь остановиться, сварить ему что-то мерзопакостное?

— Помнишь гримуар с цветами на обложке? Мы из него зелье от простуды варили.

— Век не забуду, — совершенно серьезно ответила я, мгновенно ощутив вкус клубники. Тогда все было забавно, ново и легко.

— Там было про отравление, несколько рецептов точно. — Он замялся. — Вообще, яу помню, как говорил, что твояу сила не в зельях, Ягуся, что ты на другой ступени эволюции стоишь. Но с тех пор много воды утекло, и ты половчее стала. Хотя еще практиковаться и практиковатьсяу…

Вот зараза, укусит и меду даст. Вроде похвалил, но как-то с оговоркой.

— Рецепты для демонов? — уточнила я. — Одно дело — переесть или перепить, другое — сожрать что-то в Нави. Я сама думаю, уголь здесь не поможет. К тому же мы не знаем его анатомии, я только про несколько печеней слышала. На нем и волшебная вода не сработала. Ворлиан его лечил, он больше знает.

Я потерла ногу, поморщилась: себе бы тоже помочь.

— Что-то беспокоит — говори. Сама мне твердила про интуицию пятой точки. — Бальтазар был собран и серьезен — редкий момент.

— Кроме ноги? — ухмыльнулась я. — Чем ближе я к Казу, тем больше раздражена. Как будто он фонит негативными эмоциями. — И подумала, что раньше его присутствие, наоборот, как-то успокаивало.

— Надо книги посмотреть, давай сейчас, — настаивал кот. — А что с ногой?

— Ноет сильно, мышцы сводит.

Бальтазар округлил глаза:

— Ты ведь помнишь, что Яга? Неужели это оно самое? Костяная…

— Не каркай! — шикнула я на кота. — Это моя нога, мы всю жизнь вместе, я к ней привыкла.

Как будто мне бельма мало, раскрасавица. Думать о костяной ноге не хотелось. Бальтазар вздохнул, но тему развивать не собирался, зато каркнули с ближайшего дерева. Нагло и утвердительно.

Бравая компания превратилась в унылую.

Кощей чистил ногти прямо в седле богато украшенным ножиком и явно скучал, Морок шел с закрытыми глазами и, кажется, вообще спал. Не удивлюсь, если он на каком-то своем автопилоте. День подходил к концу, тусклое солнце заигрывало с разбросанными по выцветшему небу облаками и, клонясь к горизонту, утаскивало их с собой — между небом и землей образовывалась серая полоса, похожая на старое колючее шерстяное одеяло.

Усталости не было, голода тоже — несомненные плюсы нежизни. Но надо было посидеть и подумать, что делать с Казимиром. Он был молчалив и все больше шел пешком где-то позади, не обращая внимания на пыль, которую поднимала изба. Кощей уже предлагал отправить его домой, но получил твердый отказ.

— Привал? — предложила я.

Спутники как будто этого и ждали: Кощей сразу повеселел и снова поставил шатер, Настя уселась прямо на землю и устало вытянула ноги. На ее лице застыла недовольно-брезгливая гримаса. Супчик, весело пища, улетел на охоту. Морок и Бальтазар снова кости перемывали:

— Чего Настасья кислая?

— Кислый богатырь — это когда не дали печенегов бить, а она просто мрачная.

Богатырша недобро глянула на комиков, но ничего не сказала в ответ.

Бессмертный — или его слуга — разошелся: посреди дороги появился каменный очаг с жарким, ровным огнем, над ним на вертеле запекались тушки птиц, с виду практически готовые и испускающие восхитительный аромат. Надеюсь, это курица — к дичи я не привыкла.

— Так-то лучше, — удовлетворенно сказал Кощей, когда вокруг костра появились походные стулья и крепкий стол.

Сумерки стали гуще, и свет костра оказался очень кстати — ограда из черепов осталась в другом мире.

— День да ночь — сутки прочь, — зевнула Настасья и будто расслабилась, но ровно до того момента, как Казимир снова закашлялся.

— Может, тебе ее… э-э-э… обратно? — предложила я.

— Не приходилось души изрыгать. Пробую — не выходит. — Каз взглянул на меня исподлобья и отвернулся.

— Преступление и наказание, — сочувственно сказал Бальтазар, наблюдая за морщившимся демоном.

— Доколе терпеть идолище поганое⁈ — неожиданно вскрикнула Настасья, вскочила, меч-кладенец мягко выскользнул из ножен. Но вместо того чтоб напасть, она свободной рукой швырнула в костер собранный букет. Полусухая трава вспыхнула мгновенно, и к запаху мяса примешались новые ароматы.

Полынь, крапива, чертополох — чужие памяти во мне ожили, радуясь знакомому, картинки-образы мелькали, а мозг заработал четче: Настя бросила в огонь средства от нечисти. Они же у меня пучками на балках в избе висят, я не пользуюсь — травы просто есть, и я не помню откуда. Наверное, до кучи брала в лавке «Чабрец и коготь» вместе с разными частями тел экзотических животных, чтобы под рукой было. Только от какой нечисти Настя решила избавиться? Вся эта история вообще не про Казимира, иначе он не мог бы находиться в избе.

— Эй! — крикнул Кощей. Трость превратилась в змею и зашипела у его ног. — Хорош портить пикник на обочине.

— Настасья, отставить буйство! — рыкнул Каз и добавил что-то на своем родном языке — вряд ли пожелание доброго вечера, — прежде чем отступить от очага и взбесившейся ученицы.

— Я не разумею в ведовстве, но в бою одолею и на куски порублю! — горячилась та, не слушая. — Разбросаю в чистом поле воронью на поклев, чтоб неповадно было.

Кладенец вспыхнул красным, словно головня от костра.

— Стой, дурная! — Казимир согнулся и закашлялся так, что его пополам сложило. — Сейчас… кха-кха… пройдет…

— Пройдет… — зловеще повторила Настя, делая шаг в его сторону.

Я протянула руку дернуть ее назад…

Исчадие заурчал…

Кощей щелкнул пальцами…

Моя рука коснулась камня.

— Не надо рубить Казимира, он мне нравится, — спокойно сказал Кощей, погладив каменные волосы Настасьи. — Тем более вдруг он окрылится, и что тогда делать с ним?

Мысли роились: Бессмертный, камень, статуи в саду, Баюн — значит, дело Насти поправимо, да и не убил бы он ее. Можно сосредоточиться на другом.

Тем временем изо рта беса повалил дым, он сгибался в поясе, вот-вот рухнет на колени, но устоял и, кашлянув в последний раз, выпустил из себя съеденную в неблагую минуту душу. Дым у его ног собирался в очертания человека.

— Вот дрянь! — с ноткой веселья прокомментировал Каз, потирая грудь, будто и не он до этого был бодр, как старая половая тряпка. Рядом с ним стояла целехонька та душа с растрепанной косой, худая, даже тощая, и печально смотрела вдаль.

— Лучше ее убрать. Где одна душа — там и остальные. Скоро у нас появится компания, — серьезно сказал Кощей.

— Им пастух не нужен, княжеское великолепие? — съязвил Морок.

— Тебя назначу.

Меня вновь охватило раздражение, оно перекатывалось по коже колючим песком.

— Стой, не убирай. Нужно понять, что не так. Андрей, чувствуешь недовольство?

— Как бы тебе сказать, чтобы снова не поцапаться? — Он улыбнулся, но взгляд остался холодным и цепким.

— Она отравлена чем-то. — Каз сорвал с вертела тушку и с упоением жевал обжигающе горячее мясо, от удовольствия глаза закрыл. — Не просто душа, с нечистью. Подпорченных я и раньше ел, те просто требуют несколько лишних глотков виски сверху, а эта… Интересно даже, кто ее сгнобил.

Душа никуда не спешила, теперь она стояла лицом ко мне и протягивала руки. Подол платья обвивал ее худые ноги, а восковое лицо с провалами глазниц меняло выражения с просительного на хитро-злобное и обратно. Только бы про белый свет не начала!

Я принесла гримуары, один вручила Кощею.

— Посмотри здесь все, что бы нам подходило. Ориентируйся на склоки и раздражение. Пожалуйста.

— Ну, раз ты так вежливо просишь. Хотя я бы просто избавился — отправил подальше, благо они слушаются.

— Просто избавиться всегда можно, но так мы ничему не научимся. У нас практика, считай.

— Любишь ты командовать, — посетовал Кощей, слегка закатив глаза.

Толстые кожаные обложки с обитыми металлом уголками глухо стукнули о стол. Старые страницы оставляли пыль на кончиках пальцев. Я осторожно перелистывала истрепанные по краям листы, рассматривая нехитрые рисунки и описания растений, рецепты — все не то. Отложила несколько томов, бегло просмотрев; к делу, не спрашивая, подключился Казимир, ловко перелистывая страницы когтями.

— На травы среагировала вон как хорошо, выскочила — только в путь, — задумчиво протянул он, посматривая через плечо на душу. — Дымом окурить? Убежит, и ладно — мы же не охотники на нечисть.

— Эх, сейчас бы эктоплазму в баночки собирать… — замечтался кот о чем-то своем.

— Не найдем ничего — пойдем простым путем, — согласилась я, а саму любопытство разбирало: мир потустороннего шире того, что мне уже привычно. Во мне говорил азарт вечного студента, охочего до знаний.

— Вообще, я одобряю такой подход. — Морок встряхнулся, под шкурой замелькали багровые огоньки. — Жизнь ваша долгая, мало ли что на пути встретится. Учись, Андрюха.

Подсказку бы, но эхо Ядвиги молчало, на звонок другу рассчитывать не приходилось.

Вернулся мыш, устроился на каменной статуе «Настасья», спрашивал, что случилось. Потом верещал, что оставить нас нельзя, и что-то пискнул про большую голову. Бальтазар через плечо заглядывал в страницы, между делом спрашивая, куда мы поставим Настю, когда вернемся домой, и можно ли оставить ее в таком виде, отпугивать ворон.

Вот вредина мохнатая!

— Кумушница, — оживился Кощей, перелистнув очередную страницу своего фолианта. — Наш клиент.

Он зачитал небольшие пояснения, кто это такая. С натяжкой, но подходило. Вариантов лучше не нашлось. Нечисть, проникающая в дом, если он должным образом не защищен. Воздействует на женщин: науськивает, шепчет гадости про близких, усиливает страхи. Особенно впечатлительных доводит до сумасшествия.

— Шикарно. — Каз подвинул мне книгу. — Думаю, у тебя, Яга, больше права читать заговор.

— Единственный жирный минус во всем этом — она не нечисть, а просто душа, — напомнила я со вздохом.

— Подтверждаю, — согласился Каз.

— Ладно, если она отравлена этой пакостью, то хоть какая-то реакция последует.

Душа бродила за границей света от нашего костра, ничего не пела и уходить не собиралась. Премного благодарна — не хватало бегать за ней.

Я попросила у Кощея соль, раз уж он хозяйничал, высыпала на стол горсть и, перебирая крупинки, прочла: «Катись катаньем, доля худая, разлучница-кумушница, катись — не тянись, у порога не крутись, за крыльцо не цепляйся, на воротах не висни! Песнь лешова, воронья подмога. Катись от порога!»

Душа передернулась, пошла рябью, а когда я бросила в нее горсть заговоренной соли, распалась на клочья. К сожалению, это все достижения — она собралась обратно, отошла подальше и заговорила, указывая поочередно на всех нас:

— Скрывала от тебя многое и сейчас скрывает. — Палец ткнул в Кощея. — Использует. Обида горючая, словно слеза матушки по дитятку, у ней за пазухой, — указала на Казимира. — Сдаст тебя ворогам, отомстит за предательство. Козни плетет, в подвалы слабых запирает, смотри, сама в них окажешься, — досталось мне. — Разобьются на черепки твои надежды.

Ах ты гадина! Так вот оно как работает: науськивание, нашептывание…

Кощей рявкнул на нее, чтоб убиралась. Сработало. Паразитку будто ураганом унесло далеко за пределы видимости. Пропало и раздражение, будто пыль смахнули мягкой кисточкой.

— Так это получаетсяу, — Бальтазар зевнул во всю пасть, совершенно не впечатленный услышанным, — она при жизни была под воздействием кумушницы, потом как-то умерла, очутилась в Нави и раздает эту гадость, как вайфай?

— Ага, потусторонний, — хмыкнул Морок.

Смеялись все, кроме Насти, конечно. Хорошо, что она не слышала кумушницу, —самая впечатлительная из нас.

— Был неправ, — глядя мне в глаза, сказал Кощей. Что ж, извинение за летописца принято.

— Постараюсь держать себя в руках, — кивнула я.

— Теперь давайте жеманно пить чай, оттопырив мизинчики, — предложил Морок и сорвал свою порцию смешков-аплодисментов.

— Кощей, Настю-то расколдуй, — попросила я.

— Погодите, пусть еще красиво постоит, устал я от нее за сегодня, дайте чуть времени отдохнуть, — невесело хмыкнул Каз.

Мы устроились вокруг очага. Кот пировал жареной птицей, Морока я угостила гвоздями, Кощей щипал свой любимый виноград, мне ничего не хотелось.

— Пожалуй, завяжу я с незнакомой едой, по старинке буду, когда сами отдают, — сказал Каз и набросал себе в тарелку всего да побольше. — Это уже не первая несъедобная на моей памяти.

— Расскажешь? — спросила я.

— Мы в походе у костра, самое время для баек, — кивнул он.

Огонь горел ясно, в его красных языках словно танцевала фигурка девушки, а вокруг нее — искры-бабочки. Я устроилась поудобнее, приготовилась слушать…

Невесть откуда налетевший ветер смел со стола еду, сложил Кощеев шатер и выдул все мечты о посиделках. Нас пригнуло к земле, завалило песком и сухой травой, но почти сразу все закончилось.

— Что за… — закашлялась я.

— Голова. Огромная, — пищал Супчик. — Говорил!

Отдых? Нет, не слышали.