Блог Бабы Яги. Путь в железных сапогах

Сундук под дубом

Замок Змея наполнился голосами.

Возле постамента заразительно смеялся Кощей. Совершенно нормальным здоровым смехом, будто ему рассказали удачную шутку. С ним перекликался голос Елены — она пела что-то о золотых клетках — и свистящий шепот Первородных, точно ветер в камышах перед ненастьем:

— Стальная игла нанижет века в месте сокрытом, где душу Кощея камни хранят.

— Пора выбираться, Андрей! — Я вновь предложила ему руку, и на этот раз он принял.

— Ты права. — Он рывком поднялся и сжал мои пальцы сильнее необходимого. — Пора.

Хитрая улыбка выглядела подозрительно, и не зря.

Скачок — и абсолютное ничто, стерильное, беззвучное, слепое. Головокружение, осознание. Моя тьма нащупала знакомое в Кощее, довольно заурчала, будто кот над пойманной птицей. Новое чувство единения.

Остановка. Мы переместились.

Сильный порывистый ветер с ароматом соли и горечи, холодные брызги на лице — колючие слезы моря.

Я уперла метлу в землю, в острые камни, чтобы не унесло ветром. Порывы были такие, что глаза полностью не открывались, одежду пронизывало насквозь. Сквозь щелки я осмотрелась — остров был не тот, на котором мы уходили под землю. Жалкий клочок суши, едва ли десяток шагов в сторону до обрыва, каменистый, безжизненный. Под ногами осыпа́лись камни, пропадали в мощных серых волнах, обжигавших каплями-льдинками щеки и руки, шипевших рассерженной пеной у подножия.

— Где мы? — удалось прокричать мне, и холодный воздух обжег горло.

«И как мы здесь оказались?» — добавить уже не смогла, да и не было нужды. Мой напарник по несчастью обрел новые силы. Натянула капюшон, затянула кулиски, уперлась ногами, как могла, и подставила ветру спину. Кощей стоял рядом, полы его пальто взлетали и опускались крыльями огромной птицы. Он обернулся ко мне, серьезный, взмахнул рукой, и ветер стих. Крупная волна разбилась о камни, одарив нас напоследок своей яростью, и успокоилось море.

Кощей посмотрел чуть вверх, и его острый кадык нервно дернулся на шее.

— Это место для моей души. — Голос такой же бесцветный, как и все вокруг.

В поле зрения было дерево на возвышении, оно венчало остров. Маленькое, не выше меня, высеченное из этой же скалы, и Кощей смотрел на него пристально, с каким-то принятием и пониманием, взглядом, в котором прибавились разом десятки лет.

Ствол и голые ветви, дерево одинокое, древнее. Похоже на макет лукоморского Дуба. Композиция «На пепелище».

— Ты уверен?

Кощей глянул на меня с высоты своего роста, улыбнулся, грустно и светло одновременно. В этот момент он казался совсем другим: уравновешенным, надежным и привлекательным. Казался мужчиной, за которого можно побороться. Харизматичным героем — не моего романа, но я понимала ахи и вздохи Настасьи. Пусть у них все сложится хорошо, а не как в страшной сказке.

Он достал из внутреннего кармана платок, сцепленный иглой.

— Ношу вот с собой, с тех пор как ты ее принесла. — На белой ткани темная кривоватая игла выглядела зловещей. В целом так оно и было. — Я вспомнил кое-что, Янина, пока книгу читал. Когда умирал впервые, появились они, главы. Меня тогда ядом парализовало, не мог сопротивляться. Воткнули в грудь иглу. — Кощей вытащил ее и поднес к глазам. — Моя душа давно в ней. Забрали.

Я не знала, что сказать. Если до этого история была ужасна, то теперь — просто невыносима.

— Все давно случилось, и мне не известно, как вернуть душу обратно. Я обречен. Все мои потуги судиться с ними, качать права — просто комедия. Представляю, как они повеселились.

Тяжелые слова падали в тишине булыжниками. Море застыло, будто повинуясь последней фразе в детской игре: «Морская фигура на месте замри», и ветра не было, небо и вода сливались в одно серое покрывало. Безмолвие мертвого мира. Проклятый островок посреди абсолютного выцветшего ничто, и мы как истуканы. Но это не касалось Эвтаназии. Трость выпала из рук Кощея, ожила, поползла наверх, к мертвому дубку. Мелкие камешки хрустели под ее брюшком, и чудилось в этом звуке что-то злорадное.

— Я прятал иглу в нашем мире, думал, самый хитрый, всех обойти смогу. Готов был объехать весь мир от Смородины до Эвереста в поисках места получше. В идеале — отдать злато и царство. Но никто не сменит меня, и даром не нужна Пустошь.

Мы следили за змеей, она доползла до подножия дубка и свилась в кольца. Ощущение необратимости сдавило мне грудь.

— Я должен был прийти сюда. Прийти раньше. Ты свидетельница в моем деле, где я исполняю приговор себе.

— Зачем… Зачем именно мы здесь? — Где бы это «здесь» ни было.

Кощей потянул меня выше, встал вплотную к змее, протянул руку, и она ударилась о ладонь уже тростью. Каменистая почва разошлась возле ног, открыв серебряный ларец. На крышке была выбита та «матрешка», над которой мы посмеивались. Яйцо, утка, заяц. Кощей поднял крышку. Из всех изображений внутри было только яйцо. Прозрачное, как хрусталь.

Понимание пришло из глубин памятей мягким отголоском, из тех, что не шарахают по голове внезапно, а как будто ты просто вспомнил то, что слегка забыл. Кощей привел меня в сердце сказочного мира. Если ось миров — Дуб — была в центре, то сердце — чуть поодаль, за непреодолимыми ребрами сказочных наслоений. Вокруг нас вода и земля — основа. Дубок за растения, заяц — за животных, утка — за птиц.

Отыскать путь в это место безумно сложно, в него может привести только сердце того, кому нужнее всего.

— Знаешь, почему яйцо? — спросил Кощей.

— Зарождение, возрождение.

— Верно. — Он прижал острие иглы к вершине яйца, и она погрузилась внутрь. Бросил яйцо в ларец, захлопнулась крышка, закрылся землей страшный клад. — Мы с тобой муравьишки. И мы больше не отыщем это место.

— Ты сдаешься? Недавно в пещере ты… — Я замолчала, до боли сжав зубы. Хотелось кричать, и ударить его, и снова, просто от бессильной злости, потому что…

Да потому, что я чувствовала то же самое, но природное упрямство и желание сделать по-своему двигают вперед не хуже здоровых крепких ног! На упрямстве можно мир прогнуть под себя.

— Не сдаюсь, мы все равно выторгуем условия получше, и я снесу голову этому первородному пережитку в хламиде. Но идти мне больше некуда. Буду жить на два мира, пока есть кто-то хороший в каждом дне.

— Ты как будто в порядке, — недоверчиво сказала я, рассматривая этого незнакомого-знакомого Кощея. — Думала, окончательно с катушек съехал.

— Наоборот, кое-что встало на место. То потерянное воспоминание не давало мне покоя, я бегал за своей тенью, не знал, что потерял, это жрало меня изнутри. Сегодня нашел осколок себя.

Да, не я одна стаптываю железные сапоги, здесь у каждого свой сложный путь.

Затерянный остров, хранитель души Бессмертного, отпустил нас легко, и мы никогда не найдем его ни на одной карте.

Морок недоверчиво фыркнул пламенем из ноздрей, немного подумал.

— С сегодняшнего дня не маленький и не глупый? Прокачался? — Копыто ударило о камень, высекло искру.

— Слегка, — подмигнул ему Кощей. — Обнимемся и порадуемся?

— Но-но, костлявый, мы не настолько близки. — Морок делано отвернулся, но глаза довольно блеснули. — Подвезти или ты сам?

— Подбрось до Нави, будь любезен.

Мы пробыли на островах дольше, чем ощущалось.

Глухая ночь стояла на предрассветном пороге и вот-вот собиралась сдать свои полномочия. И мне пора было возвращаться в обычный мир на работу, на учебу. Как будто ничего нового не случилось, как будто одна человеческая жизнь не стала полной собственностью ООО «Лукоморье». Но я медлила, и Кощей стоял, такой же хмурый, как зимние волны моря.

С каждым шагом, с каждым заданием мы были дальше сами от себя, из отражений смотрели чужие старческие глаза, и молодость осталась где-то в другом костюме. Это реальность или сон, можно ли иначе хоть немного?

Во тьме, чуть рассеянной светом, отраженным от снега, черты Кощея играли реквием по человеческой жизни. Мы спускались во мрак все глубже и отращивали в себе что-то новое, подстраиваясь под обстоятельства. При этом упорно верилось, что все не зря.

Мороз вдарил, будто кто-то повернул рубильник, — резко, без объявления, пар изо рта на лету замерзал. Выстуживались мысли, легкие и тепло из тела. Морок встряхнулся, под шкурой замерцали красным сосуды, под копытами образовались лужи. Хотите правду? Я его обожаю! Этот конь просто нечто, ходячая загадка. Ответы про него мы вряд ли получим, а было бы интересно. Морока легко можно представить машиной, созданной по секретным технологиям, с реактором и способностью нестись сквозь пространство-время.

Из гостевого домика вышел Каз, тихо закрыл дверь, махнул нам рукой и потрусил к избе, отчаянно сквернословя на любимом итальянском. Всем холодно, чего уж так экспрессивно реагировать? Теплолюбивые демоны в сугробах, ну да. Интересно, если бы мы битву проиграли, они бы тут перемерли от холода?

— Ну, как Елена?

Я поставила метлу в ступу и подула на озябшие пальцы, не торопясь отвечать на вопрос Каза. Изольда сияла новогодней елкой — недавно развесила в ней гирлянды на батарейках, было по-зимнему уютно и светло. Скатерть исправно подавала вкусняшки.

— Нахальная, — коротко ответил Кощей и засобирался.

— Погоди ты. — Казимир сцапал кружку с обжигающим кофе и жадно приложился. — Озарения поймали? Задания выполнили? Босса уровня прошли?

— Можно и так сказать, — пожал плечами Кощей, в дверях обернулся: — Насте привет. Скажите, что ее предназначение рядом.

Мы с Казом задумчиво смотрели на закрытую дверь. С улицы послышалось:

— Морок, волчья ты пасть, травяной мешок, погнали домой.

— Все равно ты позер, Андрюха.

И все стихло.

Трехрогий подвинул мне по привычке кружку, а я по привычке взяла. Обсуждать загадочные слова про Настасью не стали. Потом спрошу.

— Плохо дело, раз заставлять говорить приходится. Ты смотри, веснушка, навыки допроса у меня никуда не пропали, просто я их на друзьях не применяю, — усмехнулся Каз. — Змея пришлось бить?

— Хозяин царства был в отъезде. Квест выполнили, награда — поражение, — покладисто отрапортовала я и глянула в черное зеркало кружки, где красиво бликовали огоньки. От молчания реальность не станет менее удручающей: Кощея, как в сказке, оплели нерушимыми цепями, их не увидеть и не разорвать, хоть море выпей.

Казимир слушал, не перебивая, под конец задумчиво поскреб рога и выдал:

— М-да…

— Что, у тебя не найдется неиспользованной цитаты Челентано? — усмехнулась я.

— Есть моя: молодым страдать сложнее, опыта мало. Сойдет, рыжуля?

— У тебя атрофия эмпатии.

— Пусть так. С Кощеем ничего не попишешь, с тобой тоже, вы оба идете на повышение и сдаете экзамены. Как станешь директором, возьми в замы, я умный.

Представила себе, как сидим в кабинете: Кощей — как обычно, а я с трудом привыкаю к деловому стилю. Кругом носятся летописцы в костюмчиках, что-то приносят на подпись, уносят, скрипят самописцы, Тихон за моей спиной ест очередное пирожное. И тут Казимир со стаканами кофе и новостями, что загнал сородичей в преисподнюю и разнял драку Настасьи с Соловьем. Снова.

Подавилась смехом.

— Настю надо срочно в трудовой лагерь отправлять, — сменил тему Каз.

— Зачем?

— Она от скуки пухнет и от этого думать начинает, а думать ей вредно. Я говорил тебе, что хлебнешь с паладином проблем.

Со слов Казимира выходило, что девчонке не только подвиги подавай и пополнение коллекции зубов врагов, не только любви Кощея, но и справедливости. А справедливым она считала полное уничтожение чистого и условного зла, то есть Горынычей, Соловьев, всех лихих людей на трактах, стяжателей при важных чинах и прочего по мелочи. Также она хотела найти злого колдуна, который предал своего брата, а ей, Настасье, пришлось его убить. Это про голову богатыря. Происшествие оставило в ее душе сильный отпечаток, и она жаждала отмщения.

— И она недовольна твоими решениями, ей против природы происходящее. Особенно возрождение Горынычей. Давно б уже в Смородину полезла яйца голыми руками доставать и разбивать, но она тебе в верности клялась, и ее это тяготит. Как кость в горле стоит. Понимаешь, что это значит? — Каз спокойно наблюдал, как от удивления мои глаза раскрываются все больше.

Нет, правда, я об этом и не думала, как-то из виду упустила. Настя, с одной стороны, резкая, с другой — тихушница, а с третьей — у меня вагон других проблем.

— У тебя уйма дел, пора секретаря заводить, — прочел мои мысли Каз. — Если доверишь, я сплавлю ее к Муромцу и Добрыне, как она и хотела. Нельзя затягивать. И я советую снять с нее клятву верности. Близость к тебе и решениям, которые вы с Кощеем уже принимаете и еще примете, может заложить фундамент лютых неприятностей. И кто-то пострадает.

Раздумывала я недолго:

— Пристрой ее на обучение Муромцу, там не обидят. Решу чуть позже, как лучше сделать. И спасибо, что присмотрел за ней.

— Угу, я такой альтруист потому, что такса няньки из преисподней тебе не по карману, — насмешливо ответил бес.

Обстановку не разрядил — на душе стало еще гаже, а мороз рисовал на стеклах великолепные узоры.

Вся жизнь в контрастах.