Блог Бабы Яги. Путь в железных сапогах

Друзья на обочине

— Так вот о чем оно было, что Яга и Кощей не ходят друг к другу в гости… Тихо-о-о-он! Книги врут, переписывай давай! — голосил кот.

После того как мы вернулись в Лукоморье и я скоренько наела себе обратно ногу…

Нет, не так.

Каз побери, мысли как тараканы разбегаются после аттракционов в Нави.

Ага, вот.

Мы вернулись в Лукоморье, и я в состоянии зверского голода решила, что можно и работать, и есть одновременно. Запустила в избу души двух стариков, покорно дожидавшиеся моего возвращения, потом села с ними за стол и, пока они ели, тоже не зевала — мясо на кости само не нарастет.

Знаете, безумный голод сделал меня невосприимчивой к тому факту, что за столом со мной не люди; главное — накормить сверхмассивную черную дыру в желудке. Уютненько сидели, ничего не скажешь: в свете гирлянд, развешанных по избе, происходящее виделось маскарадом, тематической вечеринкой с неплохим гримом.

Но тут душа древней бабульки нарушила идиллию, прошамкала беззубым ртом:

— Первородные говорят, осталось избавиться от иномирского, и вы свидитесь.

Разве я не рассталась с ним? Что еще нужно? Мысль оборвал урчащий желудок. А, точно, жареной картошки с грибами и сметаной не хватало.

— Да пошли они в дремучий…

Я отвлеклась на кусок торта с кремовыми розами, а потом было так вкусно, что решила не продолжать. Толку-то? Душа не виновата, и диалога не будет. Даже не смотрела на мертвых, поглощенная своими мыслями и голодом. Проводила, привела себя в порядок, хотела с котом поговорить. Не вышло: он в основном орал и не обращал на меня внимания.

— Из-за недостоверной информации яу неуч!

— Мой диплом в лоток положить, там ему место!

— Дурацкие учебники! Ты записываешь, бекон⁈

— Да мне плевать, что у вас свидетельств не было! И Ворлиану скажу, да! Мояу репутация вот-вот рухнет…

Тихон сидел за столом и быстро записывал все, что произошло, и поправки, которые нужно внести в учебные материалы. Причем делал это виртуозно: самописное перо порхало над одним блокнотом, а он успевал писать в другом. Профессионал, горжусь!

— Котя, никто не виноват, — пыталась я урезонить компаньона, но он желал буйствовать и дыбить шерсть на хребте. Что ж, нам всем нужны моменты для выпуска пара.

После реанимации костяной ноги клонило в сон, а не в скандал, и мне требовалось поговорить с кем-то спокойным, а вы знаете, где я могу поймать двух зайцев разом.

Сумеречная зона встретила погожей летней ночью, в которой трещали кузнечики, ухали совы и летали светлячки. Как это отличалось от мрачной неуютной Нави…

Пальцы зарылись в прохладный мох, дышалось легко и свободно, и можно было позволить облегчению разлиться по венам. Шокирующее приключение закончилось.

Больше мне не ходить по землям Кощея — Смородина разделила нас, он на одном берегу, я на другом. Пустошь — для тех отчаянных, кто решится живым вкусить мою еду, временно умереть и пройти сквозь дверь в Навь, чтобы искать свое счастье или полную гибель, заблудших или украденных братьев и невест. Моя же земля — дремучий лес из самой темной сказки, где на каждом шагу опасность и все не то, чем кажется. В нем обитали совсем не добрые существа. И домик Бабы Яги — избушка, стоящая на костях.

Впечатлений набралось — на год вперед. Себя показали, на других посмотрели, как будто заглянули в бар «Навья пыль» и выпили, но уже не коктейль с ядом надежды, а шоты адреналина и страха. Но больше, чем новорожденные Горынычи, меня напугала темная Изольда: чужая, холодная, неприглядная, дикая, почти не отзывавшаяся на мои мысли. Не завидую путникам, которые пройдут через нее.

Стоило же вернуться в Лукоморье — теплая, родная изба, наполненная светом, ароматами сушеных трав и последней трапезы, с горящим, открытым для меня сердцем. Бальзам на душу.

— Справились с блеском. — Ядвига села рядом, подобрала босые ступни под подол. Длинные косы, усыпанные снежными бабочками, струились по плечам. Давно она не показывалась, не шептала ободряющие слова в моем подсознании, как будто отдалялась.

— Думаешь?

— Да. Чуть менее чем за год ты прошла огромный путь, не будь к себе слишком строга. — Она слегка улыбнулась, не глядя на меня.

Медленные мысли, хаотично разбросанные в сознании, начали притягиваться друг к другу и выстраиваться стройными рядами. Казалось, прошли годы, но… В этом январе я откликнулась на вакансию, получила работу и кота, налаживала связи, пыталась понять, как все устроено, и уже весной вела в битву армию. Победила, хоть и с потерями.

Летом отбила кота у Баюна, подружилась с темной стороной, попадала в передряги и выбиралась из них с помощью верных друзей. Временами сама бы не справилась. Узнала, что мой путь — нечто большее, чем привратница и аниматор.

В начале осени умерла, обрела бессмертие, подружилась с Кощеем, ссорилась с друзьями и мирилась. Сотню раз умерла в душе и столько же воскресла. На свое старое «я» наращивала броню и умения, открывала новые грани характера и испытывала волю.

С удивлением понимала, что, если загоняют в угол, я могу позволить себе поплакать, а потом угол будут искать уже те, кто меня туда загнал. Поняла, что не пасую, не прощаю и убью за своих. Да много всего было, не перечесть.

Декабрь ставит точки в делах. Воспоминания тускнеют, как будто Первородные ластиком подтирают записи обо мне и прошлого нет, только будущее.

Готовлюсь встать им на замену. Мысленно брыкаюсь, но понимаю, что обратного пути нет и не будет. Злюсь, что не отомстила им за Ядвигу и Бальтазара, за богатырей, чьих жертв могло и не быть, — за все, сотворенное с нами. Потребность в мести жгла в груди, отравляя.

Мне двадцать один, но за этот год я так износилась душевно, что порой кажется — все восемьдесят пять.

— Злость дает тебе заряд на движение, но она разрушительна по своей сути, постарайся найти стимул в более спокойных эмоциях. — Прикосновение подруги омыло морозной свежестью мои истрепанные нервы, дополняя лечебную силу сумеречной зоны. — И посмотри на ситуацию с другой стороны — ты сможешь изменить все к лучшему, чтобы не было так, как сейчас.

А достанет ли мозгов управлять махиной, решать за других в масштабах целого мира?

— Не понимаю, о чем говорила Ялия, но есть ощущение, что это перекликается со словами Юли. Жнец встревожена, уверяет, что городу понадобится вся его защита.

— Возможно, болезнь серьезная, которая в той или иной степени затронет каждого, — грустно вздохнула Ядвига. — Запертые люди — это когда друг с другом опасно. Ты же помнишь, Пушкин уезжал из города, когда холера бушевала.

Помню, читала. Было сложно представить, что подобное случится в современном мире:

— Остается только ждать.

Эта ночь в сумеречной зоне пахла иначе: острее, ярче. Лес будто разлил бутылочки своих ароматов, щекотал в носу, провоцировал на долгие неторопливые разговоры и откровения.

— Я боюсь потерять в себе человека. Стать, как они, безжалостной. — Сказала и встревожилась, глубже запустила пальцы в мох, ища опору. Стало трудно отыгрывать разудалую бабку-ёжку на детских праздниках, когда на самом деле подноготная такая сложная, пугающая и местами неприглядная, как старые кости в клумбе.

— Ты не думала, что они одиноки? В одиночестве забываются чувства, теряется привитая нравственность, все сосредоточено на выживании. Первородные появились, когда сама Земля была другой. Жили иначе, ценности были другие, отношение к жизни и смерти проще. — Ядвига ненадолго замолчала, давая возможность подумать. — Мы и не знаем, в какой темной норе зародились первые Яга и Кощей, из чего соткала их магия, пронизывавшая старый мир. Не знаем, какие испытания выпали им, но отдай должное — они делают все, что в их силах, чтобы спасти сказку. Да, они ее любят и готовы на все. Иначе здесь не было бы ни тебя, ни меня.

— Любят… — хмыкнула я.

— У меня было вдосталь времени подумать об этом, и да, я считаю так. Если хочешь — не любовь, но преданность.

Минуты улетали на крыльях светлячков, уползали муравьями, стекали каплями росы по свежим листьям, а мы сидели бок о бок так уютно…

— Ты почти не появляешься, — посетовала я. Вышло ворчливее, чем собиралась сказать.

— Янина, ты справляешься сама. Осталось немного.

— Все не так. — Снежная бабочка села мне на ногу, отвлекая, с крыльев падали холодные блестки. — Путь начался в дикой спешке, поезд моей истории несся без тормозов, а сейчас замедлился настолько, что едва подползает к перрону.

— Это для того, чтобы пассажиры успели собраться, привести в порядок себя, приготовиться к встрече с теми, кто их ждет на этом перроне.

Медленные мысли и действия ведут к более взвешенным решениям и менее импульсивным поступкам.

Когда открыла глаза, рядом со мной сидел Кощей, крутил кубик Рубика с гранями в виде рисунка ковра; внизу Каз заварил крепчайший кофе, чей аромат наполнил все пространство, и что-то обсуждал с Бальтазаром. Легла отдохнуть, называется, пора двери запирать, проходной двор какой-то.

— Это пугает, знаешь ли. Сидеть, смотреть, как кто-то спит…

— Настя собирается к нам, — без эмоций сказал Кощей. — Она зла, как тысяча чертей, поэтому одного я позвал за компанию. Предлагаю встретить ее на полпути, а то уши отморозит скакать без шапки.

— Откуда знаешь? Вороном за ней летал? — спросил кот.

Супчик проснулся и спикировал ему на загривок. Черные глазки рассматривали сборище, и читалось в них «никакого покоя с вами».

— Нет, но приглядывал. Морок вам жаловался, что он бедный-несчастный, всеми брошенный, — улыбнулся Кощей, — а я просто знания осваивал. Вот в музей Магии заглянул. Принес немного безделушек для витрин, договорился об обмене. Место-то заброшенное, и после ограбления там пустовато было. Думаю, стоит перенести музей в Косые Ложки, весной наладим снова турпоток, и кикиморе повеселее, будет сувениры продавать, а то совсем позеленела с тоски.

И достает из кармана пальто серебряное блюдечко с красным яблоком:

— Вам привет от Марфы Видогостовны.

— Оно же не работает, — удивилась я, внимательно рассматривая нового, заботливого и вовлеченного в дела других Кощея. Этот, если возьмется, пожалуй, и меня перещеголяет в нанесении добра. С его-то ресурсами.

— Немного подзарядилось, плюс правильное яблоко подобрал…

— И что, ты теперь подсматриваешь? — едко уточнил Каз и громко прихлебнул кофе.

— Как она меч полирует, — хихикнул кот. — Или приданое готовит.

— Фу на вас! — совсем не обиделся Кощей, задумался и растерянно уточнил: — А она замуж собралась?

— У нее это заложено, как у местной. Традиции. — Я грозно посмотрела на кота и Каза, чтоб не сболтнули еще чего-то.

Супчик весело пискнул, что у Насти и меч есть, если жених будет против. Бальтазар прикрыл лапой морду, я закусила губу, чтобы не смеяться.

— Ясно. — Кощей, что радует, не понял мыша.

Положил блюдце на стол и заговорил:

— Катись, катись, яблочко, по серебряному блюдечку, показывай мне города и поля, леса и моря — и Горынычей, как поживают.

Катится яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все города один за другим видны, сонное зимнее убранство дремлющего на рассвете Лукоморья — так все красиво, что ни в сказке сказать, ни пером написать.

И вдруг…

Огонь. Темные крылья в светлеющем небе. Полыхающие дома. Бегущие люди. Горынычи были еще невелики, примерно с два коня, но скоро они вырастут до размеров отца-матери, и тогда…

Один поджег чей-то хлев, разрушил крышу, вытащил козу и скрылся вдали, разбрасывая в полете огненные капли.

Следом налетел его родственник, сцапал себе другую животину. Хорошо, что нет звука, но воображение не подвело, даже запах гари услужливо подсунуло.

— Везде не набегаешься следить за ними, — пояснил Кощей.

— Мне не нравится такое кино. — Я слабовольно отвернулась.

«Сказка должна возродиться, должна возродиться во всей полноте», — говорила я себе.

Едва ли помогало прогнать горечь.

— Так, и что там девчонка? — Каз попросил показать Настю.

Наша боевая девица пробиралась вдоль домов к конюшне, оглядывалась, на лице злое упрямство, губы сжаты, как и пальцы на рукояти меча. Зимняя одежда, которую я ей купила, сменилась толстым шерстяным кафтаном, теплым плащом, широкими портками, заправленными в кожаные сапоги, всё неприметных черно-коричневых тонов. Шапки действительно не наблюдалось, и светлые волосы, уже спускавшиеся ниже плеч, липли к раскрасневшимся щекам.

— Успеем перехватить в конюшне, еще лучше. Янина, возьми свой клубок, он понадобится Настасье. — Кощей убрал волшебную тарелку.

— Ты что-то знаешь, но не говоришь — это не по-партнерски. — Я ткнула его пальцем в грудь, но сделала, как просил.

— Ты доверяешь мне?

Взгляд серых глаз был острее подарков Маркуса, за такими взглядами таится опасность: ответить нужно верно, иначе последствия непредсказуемы.

— Да, — отозвалась я, и в этом случае «да» было еще и правдивым.

— Отлично. — Кощей схватил за руки меня и Каза.

Настю мы застали за попыткой угнать коня Ильи Муромца.

Девчонка старалась надеть сбрую. Огромное животное косило глазом на девушку, но не выказывало ни малейшего желания сотрудничать, отступало и сбрасывало седло, не давая затянуть подпругу. Другие лошади, менее богатырского вида, с интересом наблюдали из своих стойл. При виде нас конь Ильи выразительно всхрапнул — и без слов было понятно, что он думает о происходящем.

— Помогать ей не собираюсь, не хозяйка мне. Илья будет недоволен. Вот дурная!

Я вздрогнула. Дар понимать животных давно не пригождался, а при наших прошлых встречах кони богатырей со мной не болтали.

— Настя! — окликнула я, и она резко обернулась, глаза округлились. Положила седло на землю:

— Яга? Андрей? Мастер?

— Здравствуй, Настасья, — ответил Кощей.

— Доброго чрезмерно раннего утречка, — добавил Каз.

На секунду раздражение Насти сменилось радостью, но только на секунду. Эмоция сменилась подозрением, она прищурилась недобро:

— А я к вам собиралась. Соглядатаев подослали, раз явились сами?

— Нет. Не совсем… — начала было я.

Настя задрала подбородок, рука опустилась на меч.

— Я до последнего верила, надеялась… Снилось мне, будто то не яйца гадины смертельной, а просто камни. И вы скоморошничали…

Глаза в тусклом свете конюшни потемнели, блеснули злые слезы.

— Так надо, — просто сказал Казимир.

— Кому надо? — Она резко шагнула к нам, под ногами чуть захрустела старая солома. — Дитяткам, что останутся без отца и матери? Люду простому, что дань платить будет? Тем, кто, лишенный крова, по́ миру пойдет?

Рука то и дело дергалась на рукояти, я могла только представить, каким усилием воли она держалась, чтобы не броситься на нас.

— Ты же хотела славу сыскать. — Каз приблизился, положил руки ей на плечи, синие глаза встретились с синими, и у демона были ярче. — Будет шанс. Ты не представляешь, как много можешь сделать, с твоей силой и с твоим сердцем.

Настя прикусила губу и повела плечами, высвобождаясь из рук Каза. Не ответила, только глянула чуть менее злобно, чем на нас.

Я глубоко вдохнула — и выдала заготовленные фразы:

— Настасья Милютовна, ты дала мне клятву верности, но вижу, что ноша стала тяжела и наши пути расходятся. Освобождаю тебя от слова, не держу зла, буду рада, если мы добром разойдемся. И помни, что двери моего дома открыты для тебя.

Она замерла, ошарашенная. Думала, мы ее убалтывать будем, убеждать, что все не то, чем кажется.

Все так, как она говорит, но мы делаем что должны. Кто-то поддержит, кто-то осудит — пусть. Но я не закончила речь.

— Я рада нашему знакомству. За недолгое время ты помогла мне посмотреть на многие вещи иначе. Твоя храбрость и верность идеалам стали откровением. Мир оскудеет без прямых, честных и верных людей. Иди своей дорогой, своей судьбой и живи своим умом.

— Даже если долг велит мне поквитаться с вами? — Меч с голубоватым лезвием взметнулся к моему подбородку в одно неуловимое мгновение, чуть шевельнись — и потечет кровь, омывая клинок. — Я принимаю свободу от клятвы.

Каз и Кощей дернулись было, но я жестом показала, что все нормально. Она имела право злиться. Проклятье, я сама злилась. Почему все это в мою смену?

— Ты не сможешь, мы бессмертные, — просто ответила я на упрек. — Но однажды поймешь нас.

— Никогда! — Филигранное движение — и заныл порез под подбородком.

Я могла изжарить ее молнией, Казимир — выбить оружие и вынуть душу, Кощей… Этот мог все что угодно, включая любимый прием «стань камнем». Но никто из нас не желал такого исхода.

Настя опустила меч, отступила.

— Настасья, твое будущее впереди, — начал Кощей.

— Не могу говорить с тобой, — шепнула она. — Сердце велит одно, разум — другое.

— Не говори, скажу я. — Он подошел вплотную. — Скоро переменится привычный мир, ты встретишь таких же поляниц, сестер названых, и больше не будешь одна. Важное дело будет у вас, иди за клубком, когда почувствуешь, что пора.

Я вложила клубок в протянутую руку, и Кощей передал его Насте.

Они стояли и смотрели друг на друга. В лице Кощея мало что читалось, Настю же рвало на части. Она была влюблена, но избранник не отвечал ее идеалам — он принес в мир огнедышащее зло. Она не могла решить — убить или обнять.

— Спасибо тебе, — сказал Кощей.

— За что? — удивилась Настя.

Он просто улыбнулся, прислонился лбом к ее лбу. Так они стояли недолго, и я не нашла сил отвернуться, но им было все равно, мир сжался до них двоих.

— Еще увидимся, славная богатырша Настасья Милютовна. — Бессмертный резко развернулся и прошагал мимо.

Мы ушли, и слава всем богам, что с нами не было ехидных компаньонов, а конь Ильи, видать, не из болтливых, да и вряд ли кто-то его поймет.

У судьбы полно неизвестных нам планов. Она поставила нас на тропу, с которой будет не свернуть, но оставлять друзей на обочине погано.