Бастард Александра

Глава 8

Город Вавилон, середина августа 323 года до н. э

Только ступаю на песок манежа, как сразу же натыкаюсь на мрачный взгляд Пелопида и его безмолвный упрек: «Если ты сын царя, это еще не повод опаздывать!»

Даже не пытаюсь извиняться — будет еще хуже. Уже пробовал и получил жесткую, но справедливую отповедь: сын царя, хоть и незаконный, не извиняется!

Поэтому, не стремясь понять логику этого сурового грека, просто принимаю все как есть. Пелопид — желчный, ненавидящий всех и вся старик, но лучший учитель и знаток лошадей, коих он, буквально, боготворит.

«Терпи! — говорю я себе. — Терпи и учись! Вряд ли ты сможешь хоть когда-нибудь сидеть в седле так же, как этот старый упырь, но хотя бы постараться обязан!»

Да, несмотря на возраст, этот злобный фессалиец сидит «в седле» так, словно это не всадник и лошадь, а какой-то кентавр. Причем, как я уже говорил, он делает это без стремян, держа и пружиня собственный вес лишь за счет силы своих коленей.

Я слышал от Энея, что в Фессалии лучшие лошади и всадники во всей Элладе и что конница Александра наполовину состояла из фессалийцев.

Впрочем, мне от этого нисколько не легче. В жесткости обучения Пелопид ни в чем не уступает Энею: чуть замешкаешься — и его кнут мгновенно добавит тебе расторопности!

Старый фессалиец немногословен, и сейчас он тоже не сказал ни слова. Наградив меня осуждающим взглядом, он показал на «оседланную» лошадь. Это мерин с громким именем Софос, что в прямом переводе означает «мудрый».

Я учусь верховой езде только на нем, и он действительно полностью соответствует своему имени. Этот конь проявляет столько терпения и понимания, что я сам понемногу начинаю разделять убежденность Пелопида в божественном происхождении лошади.

Софос спокойно стоит рядом со специальной подставкой. Ее я использую, чтобы взобраться в седло, ибо без стремени сделать это не так уж и легко.

Помню, как я пришел сюда в первый раз. Софос стоял на этом же самом месте, и Пелопид встретил меня примерно таким же взглядом. Затем, ни слова не говоря, он подошел к своему коню и одним прыжком взлетел в седло. Посмотрев на меня с высоты конской спины, он показал мне глазами на Софоса: мол, повтори.

Сразу я не понял, в чем подвох, и осознал это, лишь подойдя к своему мерину. Нога потянулась к стремени и провалилась в пустоту. Дальше были мучительные попытки подпрыгнуть и, подтянувшись на руках, затащить-таки свое рыхлое тело на спину лошади. Естественно, закончилось все плачевно, а Пелопид все это время смотрел на мои бесплодные старания и издевательски хмыкал.

Кто-то назовет такое поведение непедагогичным, и будет абсолютно прав, только старому фессалийцу на это плевать. На педагогику, на чувства ребенка и прочую чушь! У него задача — научить мальца ездить верхом, а все остальное — бабья блажь!

Совершив с пяток безрезультатных попыток забраться на лошадь с земли и получив полную меру издевательских смешков от своего учителя, я понял, что надо искать другой подход к решению проблемы.

«Этот самодовольный фессалиец самоутверждается, издеваясь над ребенком, — подумал я тогда, бросив злой взгляд в сторону Пелопида. — Не на того напал! Я не доставлю ему такого удовольствия! Взрослый человек из двадцать первого века найдет способ забраться на лошадь».

Осмотрев еще раз весь манеж, я остановил свой взгляд на ограждении. Столбы высотою метра полтора выставлены по периметру манежа через каждые три-четыре шага, между каждой парой столбов закреплены три горизонтальные жердины.

«Даже со второй, — вычислил я на глаз, — легко заберусь на спину лошади!»

Решив это, я тут же начал приводить свой план в исполнение. Подвел коня к изгороди и, глядя в его умные глаза, пообещал неделю приносить ему сладкие яблоки, если он не тронется с места, пока я буду забираться на изгородь.

Оправдывая свое имя, Софос посмотрел на меня так, словно бы произнес: «Я бы и так постоял, но раз уж ты пообещал, то смотри… Никто тебя за язык не тянул!»

Забравшись на вторую жердину ограждения, я перебрался с нее на спину коня, и все то время, пока я лез, Софос с любопытством следил за моими маневрами. Лишь убедившись, что я уверенно уселся на попону, он сделал шаг и потянулся губами к ветке акации.

Я же, очень довольный собой, поднял взгляд на учителя. Тот уже не хмыкал, а внимательно смотрел на меня. Поймав мой самодовольный взгляд, он иронично пожал плечами.

— Конечно, можно и так, но обычно…

Он повел глазами чуть в сторону, и я увидел что-то вроде маленького переносного крылечка из трех ступенек. Как я не заметил его раньше — загадка! Явно же, таких, как фессалиец, способных одним движением запрыгнуть в седло, найдется немного, а для остальных…

Что и говорить, лопухнулся я тогда знатно. В момент мое чувство превосходства человека двадцать первого века опустилось до нуля, но я не стал посыпать голову пеплом.

«В конце концов, задача стояла забраться „в седло“, — быстро успокоил я сам себя, — и я с ней справился. Пусть я пошел не самым простым путем, но это уже другой уровень проблемы!»

Вспомнив прошлое, я иронично улыбнулся.

«Ничего, лопухнуться иногда тоже бывает полезно — сбивает самонадеянность и спесь!»

Взбежав по трапику, запрыгиваю в «седло» и поднимаю голову, мол, я готов. Пелопид неуловимым движением ног направляет своего коня в центр манежа и командует мне:

— Пошел по кругу! Рысью!

Софоса не надо понукать, ему достаточно слова. Говорю «поехали» и чуть сжимаю лошадиный круп коленями. Умнейший конь тут же трогается с места, сходу переходя на рысь.

— Держи спину! — тут же повышает голос Пелопид. — Не ложись на лошадь, держи посадку!

Делаем кругов пять рысью, затем следует команда Пелопида, и мы переходим в галоп. Я уже месяц почти ежедневно занимаюсь этим, и все равно не чувствую себя достаточно уверенно в такие минуты. Пока для меня полнейшая загадка, как можно в момент, когда все силы уходят только на то, чтобы удержаться в седле, еще и стрелять из лука или махать саблей.

Если бы я не видел этого своими глазами, то никогда бы не поверил. Сейчас мой собственный опыт говорит мне, что достичь такого нереально.

Звучит команда Пелопида, и Софос переходит на шаг. После галопа это действительно отдых: можно сесть на задницу и дать отдых гудящим мышцам ног. Отдых длится недолго, ровно столько, сколько необходимо лошади; Пелопид ориентируется только на это. Он бережет коня, а моя усталость его мало волнует.

Софос пошел галопом, и мою левую ногу ожег удар хлыста.

— Держи спину, Геракл! — тут же слышен голос учителя. — Я повторять не буду!

Это я уже знаю: за ним не заржавеет. Нет, он не бьет царского сына открыто, он делает это хитро. Стеганет, вроде бы, коня, но обязательно достанет и всадника. Старые шрамы от его кнута не успевают заживать, как появляются новые.

Он словно бы каждый раз проверяет меня на прочность. Пожалуюсь я или нет? Заплачу, запрошу пощады или нет? Никто, и тем более Пелопид, мне этого не говорил, но я это чувствую. И пока я терплю, этот чертов фессалиец думает, что из меня еще что-то выйдет, а стоит мне хоть раз дать слабину — и все, он поставит на мне крест. Терпи и не жалуйся — таков его девиз обучения, и в этом он похож на Энея. Методы у них одинаковые: все через боль, терпение и страдание. Только так!

Я сам выбрал себе таких учителей и потому не жалуюсь. Раз я собираюсь ставить на кавалерию, то сам должен сидеть в седле как минимум не хуже других, а в идеале — лучше, если не всех, то многих. Про владение мечом и говорить не приходится. В этом времени царь не стоит позади войска, он всегда на острие атаки и ведет своих воинов к победе. Так поступал Великий Александр, так поступает каждый его военачальник, а без этого уважения войска не добиться.

Если я собираюсь вступить с ними в борьбу, то должен соответствовать, иначе о победе можно и не мечтать. С моим старым телом такая концепция была бы невозможна, но раз перенос подарил мне новое, то надо расценивать это как бонус. Пусть оно пока не в лучшей форме, но потенциал у него есть. За месяц тренировок я уже чувствую результат: живот пропал, на мышцах проявился зачаток рельефа, а в руках и ногах я ощущаю приток сил, а самое главное — упорства.

Я уже не валюсь без сил после десятка отжиманий, а довожу счет до тридцати, восстанавливаюсь и снова до тридцати, восстанавливаюсь и снова… И так со всеми мышцами рук и ног! Каждое упражнение — по максимуму и по три подхода, не снижая количества. Поначалу было неимоверно тяжко, но я это уже пережил. Теперь я и восстанавливаюсь намного быстрее, и делаю в разы больше.

Задумавшись, вновь теряю концентрацию, и хлыст учителя напоминает мне об этом.

— Держи спину! — Рычит Пелопид, и кончик его хлыста оставляет очередной кровоподтек на моих лодыжках.

Еще одна команда фессалийца, и Софос переходит на рысь. Я словно сжатая пружина, взгляд уперся в гриву коня, колени работают в такт лошадиному шагу.

Вроде бы все как учили, но старый грек по-прежнему недоволен и раздраженно бурчит.

— Да расслабься ты! Что ты сжался, как суслик! Вцепился в узду, будто она тебя удержит!

Во мне тоже начинает закипать злость.

«Чего ему еще надо⁈ Вроде все делаю, как он же и учил! Если нет, так объясни толком, а не ори на меня!»

Все это я, конечно же, изливаю про себя; выплесни я свое недовольство наружу, и Пелопид попросту уйдет. «Не нравится — ищи себе другого учителя», — скажет он. А этот угрюмый фессалиец — единственный, кто поддался на уговоры Барсины и взялся меня учить. Времена сейчас мутные, и никто не хочет связываться с персидским бастардом. Вдруг новый царь возьмется зачищать поле от конкурентов, а тогда, всем известно, особо разбираться не будут. Сторонник ты врага или просто рядом стоял — неважно, выкосят всех просто на всякий случай.

Софос рысит еще пару кругов, и Пелопид вновь взрывается.

— Ну, не так! Не так! — Он гневно топнул ногой. — Месяц уже с тобой бьюсь, а ты все как кукла неживая!

Щеки Пелопида покрылись гневной краснотой, и он вновь заорал:

— Как ты будешь меч держать, если ты взгляд от гривы оторвать не можешь⁈ Подними голову, смотри на врага!

Он вдруг подхватил то ли палку, то ли обломанное древко дротика и бросил ее мне с криком:

— Лови! Представь, что это твой меч.

Древко летит почти вертикально и брошено с аккуратным расчетом на то, чтобы его смог поймать даже ребенок. Только вот это — левая, неудобная сторона, и подо мной не твердая земля, а бегущая лошадь.

Софос продолжает бежать; вся концентрация моего вестибулярного аппарата уходит на удержание равновесия и амортизацию его шага. В результате я всего лишь на миг перераспределяю внимание на ловлю древка — и все…!

Небо поехало куда-то вбок, а земля устремилась ко мне навстречу! Зажмуриваюсь в ожидании встречи с ней!

Шррр! Песок мягко принимает мое падение, а Софос мудро подбирает задние копыта, чтобы меня не задеть.

Лежу, вытянувшись в полный рост и раскинув руки. Боли нет! Зато в ушах — чей-то звонкий и обидный смех.

«Кто-то смеется надо мной, — в голове появляется первая здравая мысль, — и это не Пелопид!»

Я сомневаюсь, что фессалиец вообще умеет так беззаботно смеяться, да и его сиплый голос мало похож на то, что я слышу. Этот заливистый хохот что-то мне напоминает, но не могу понять что.

Поднимаю голову и вижу ту самую вертлявую девчонку, из-за которой меня тогда отметелили на рынке. Она сидит на жердине ограждения и заливается смехом, глядя на меня.

«Откуда она здесь⁈ Или у меня сотрясение мозга и глюки⁈»

Девчонка продолжает заливисто хохотать, будя в моей душе волну неудержимой злости. Она взрывается ответом на мое прежнее терпение, на обидное падение и вообще на всю несправедливость мира. Эта злость задвигает куда-то взрослого рассудительного человека, будя обиженного ребенка.

Мой рот уже открывается, чтобы выкрикнуть что-нибудь бессмысленное, злое и обидное, но тут надо мной возникает мощная фигура фессалийца.

Закрывая своей патлатой башкой солнце, Пелопид склонился к моему лицу, а его пальцы ощупывающе прошлись по всему телу.

— Цел? — то ли вопросительно, то ли утверждающе, выдавил он наконец. Я на всякий случай кивнул.

Получив от меня утвердительный кивок, Пелопид вдруг изобразил нечто похожее на ободряющую улыбку и кивнул на мою руку.

— Молодец, поймал-таки! Будет из тебя толк!

Выпрямившись, он двинулся к выходу из манежа, а я с удивлением уставился на свою левую руку, все еще сжимающую обломок дротика. Обида и злость сразу куда-то испарились, а в голове осталось только гордое удовлетворение самим собой и последняя фраза старика.

«Будет из тебя толк!» — повторяю про себя и в этот момент реально чувствую себя десятилетним мальчишкой. Не каким-то неизвестным мне Гераклом, а тем парнишкой, каким я был пятьдесят лет назад и которому так не хватало тогда подобных слов поддержки.

Обидное падение, злость, досада, а затем сразу радостная вспышка удовлетворения и уход в воспоминание! От всего навалившегося на меня вдруг накатывает такая обессиливающая волна сентиментальности, что мне хочется навсегда остаться в этом моменте, полном спокойствия и радости.

Это счастливое мгновение так и не превратилось в вечность, потому что его вдруг испортил все тот же писклявый голос.

— Эй, ты что, плачешь⁈

«Блин, только этого не хватало! — провожу пальцами по лицу и чувствую влагу. — Расчувствовался, старый хрыч! Позор! К черту воспоминания, к черту сентиментальность!»

Утерев глаза, поднимаюсь и, не отвечая, сразу же перехожу в атаку.

— Ты что здесь делаешь⁈ Кто тебя пустил⁈

Девчонка фыркает, явно не собираясь мне отвечать, но тут раздается голос Энея.

— Прости, молодой господин, это Арета. Она пришла ко мне. — Он бросил суровый взгляд на девчонку и жестко процедил: — К тому же она уже уходит!

Вижу, как грек вкладывает в девичью ладошку несколько медных монет, и слышу его шепот:

— Передай матери! И скажи, что я зайду, как смогу.

Смотрю на них, и в голове непроизвольно возникают вопросы.

«Он что, ее отец⁈ Уж больно они не похожи!»

Действительно, девчонка чернявая, вся в кудельках, как болонка, нос крупный с горбинкой, губы тонкие. На мой взгляд, настоящая еврейка, а Эней — скорее чистый дориец: чуть волнистые светло-русые волосы и бледно-голубые глаза.

Эмоции уже полностью отступили, и я вновь прежний — рассудительный и хладнокровный шестидесятилетний мужчина с одним лишь маленьким недостатком… У меня тело маленького мальчика!

Я все еще пристально смотрю на эту странную парочку, а девчонка, зажав в руке медные оболы, ожгла меня вызывающим взглядом.

— Чего вылупился⁈

В ее голосе сквозит скрытая обида, желание привлечь внимание и весь комплекс подростковых проблем, которыми так богат голливудский кинематограф. Мне ее немного жаль; жизнь ее, наверняка, очень трудна, но это и все! Это абсолютно чужая мне девочка, чужая жизнь и чужие беды, в которые мне совершенно незачем влезать. Мне не нужны чужие проблемы, мне хватает и своих!

Поэтому я веду себя как взрослый человек и реагирую на агрессию ребенка по-взрослому, то есть холодно и отстраненно.

— У тебя невоспитанная дочь, Эней. Это нехорошо!

Сказав это, разворачиваюсь и направляюсь к выходу, а вслед мне несется растерянный голос грека:

— Да не дочь она мне!