Бастард Александра

Глава 20

Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, середина сентября 320 года до н. э

Шестеро крепких рабов опустили носилки на мраморные плиты, и, шелестя длинным подолом гиматия, из них вышла Барсина. Собранная складками дорогая ткань из тончайшей шерсти выгодно подчеркнула стройную, еще не тронутую возрастом фигуру, а уложенные черными локонами волосы — бронзовую аристократичность кожи. Крашенные ногти на ногах блеснули алыми искрами, и ее изящные сандалии засеменили мелкими шажками по мраморным плитам двора.

Я выхожу следом и, окинув просторный двор быстрым взглядом, шагаю вслед за «мамочкой». Слава богу, теперь ей не приходит в голову водить меня за руку, а то это выглядело бы смешно. Ведь я уже выше ее на полголовы, хотя моему телу всего тринадцать лет.

«А что вы хотели?!. Геракл я или кто⁈ — мысленно иронизируя, поглядываю сверху на тщательно уложенные волосы Барсины. — Каким еще быть внуку Зевса и сыну Великого Александра!»

Хотя, если вспомнить, каким мне досталось это тело три года назад, то можно с уверенностью сказать, что заслуга легендарного отца и божественного деда не так уж и велика.

«Каким был бы сейчас малыш Геракл, если бы не годы неустанных тренировок⁈» — задав себе этот риторический вопрос, догоняю «мамочку», и мы входим в украшенную цветами арку большого дома.

Этот дом принадлежит Аристомену, архонту и председателю ареопага Пергама. Сегодня здесь собралась вся аристократия города. Причина? Да все просто: в город прибыл новый властитель всей Малой Азии Антигон Одноглазый, и городская верхушка торопится выказать ему свою преданность и почтение.

Тут надо сказать, что за последний год пронеслось немало событий, круто развернувших историю Македонской империи. Началось с того, что слухи о брачных интригах Пердикки подтвердились, и бессменный наместник Македонии Антипатр воспринял возврат своей дочери как оскорбление. Возмущенный вероломством регента, он раздал своих дочерей замуж за главных возмутителей спокойствия, тем самым скрепив уже наметившийся против того заговор. Униженная Пердиккой Никея пошла замуж за Лисимаха, сатрапа Фракии; Эвридику он отдал Птолемею, сатрапу Египта; а Фила к тому времени уже была женой Кратера, самого знаменитого и легендарного полководца Великого Александра.

Не став ждать, когда его враги объединятся окончательно, Пердикка решил нанести удар первым. Назначив Эвмена стратегом-автократором в Малой Азии, он отправил его к Геллеспонту против Кратера, а сам решил напасть на Египет, ибо Птолемей своей непокорностью уже достал его до печенок. Забрав в поход на Египет главные силы армии, Пердикка дал в управление Эвмену войска своего брата Алкеты и сатрапа Армении Неоптолема.

Эти двое последних, однако, с таким распределением ролей не согласились. Алкета напрямую отказался подчиняться Эвмену, сказав, что он не на помойке себя нашел, чтобы подчиняться какому-то гречишке. Неоптолем поначалу на открытый мятеж не решился, а по-тихому затеял сепаратные переговоры с Кратером и Антипатром. И это было еще не все! Власть регента Пердикки начала рушиться как карточный домик. Вслед за Алкетой подчиняться Эвмену отказались наварх македонского флота Клит, сатрап Карии Асандр и сатрап Лидии Менандр.

Пердикка с войском приближался к дельте Нила, а в это время положение Эвмена в Малой Азии стало критическим. Против него шел с войском Кратер, лучший полководец Восточного похода и любимец Великого Александра, в то время как в тылу поднял восстание «друг и соратник» Неоптолем.

Весь эллинистический мир с интересом ждал развязки, ставя без малейших сомнений на победу Кратера. И вот тут бывший глава канцелярии двух царей, грек, не выигравший до этого ни одного сражения, поразил всю Ойкумену. Стремительным броском в тыл Эвмен напал на войско Неоптолема и разгромил его, а, покончив с мятежом, развернулся против Кратера.

Еще не осознав полностью произошедшего, Эллада лишь удивленно пожала плечами — случайность! Мол, чего только на войне не бывает, но тут, как гром среди ясного неба, пришло новое известие. В открытом бою недавно обученные персидские фалангиты Эвмена и его наемная конница разбили превосходящее войско Кратера, а сам легендарный полководец погиб в этой битве. Греция и Македония ошеломленно ойкнули от изумления, но… Эта шокирующая победа не принесла коренного изменения в политическую ситуацию. Все достижения Эвмена на поле боя разбились о чудовищную неудачу Пердикки.

Армия регента не смогла переправиться через рукав Нила у крепости Пелусий. Войско Птолемея крепко зацепилось за западный берег, не позволив воинам Пердикки пересечь реку. Огромные потери и неудачное командование регента привели к беспорядкам в лагере, и озадаченный Пердикка созвал на совет своих полководцев. Он надеялся найти у них поддержку, но те решили проблему иначе. Придя в шатер регента, они неожиданно напали на него и убили.

Поражение у Пелусия и смерть Пердикки свели значение победы Эвмена к нулю, а власть заговорщиков, наоборот, стремительно взлетела на недосягаемую высоту. Срочно понадобился новый созыв верхушки македонской аристократии, и все главные полководцы Великой армии собрались в сирийском городке Трипарадис. Там узаконили случившееся убийство как необходимую смену власти и произвели новый передел наследства Великого Александра. Регентом двух царей выбрали наместника Македонии, старого Антипатра, а трое убийц Пердикки получили то, о чем раньше могли лишь только мечтать. Селевк стал сатрапом Вавилона, Пифон — наместником Мидии, а Антигену досталась Сузиана.

Одноглазый Антигон, хоть в убийстве и не участвовал, но тоже не сплоховал и добавил к своим владениям Геллеспонтскую Фригию. К тому же новоявленный регент Антипатр назначил его стратегом-автократором Азии.

Новый передел в мгновение ока перевернул все с ног на голову и поставил уже бывшего представителя власти и победителя в битве при Геллеспонте, Эвмена, вне закона, а убийц Пердикки возвел в ранг героев. Одноглазый Антигон фактически стал владетелем чуть ли не всей Малой Азии, и именно ему новый регент Антипатр поручил собрать войско и покончить с изменником Эвменом.

Задачу перед Антигоном поставили, а вот дать денег на ее решение как-то не позаботились. Тот же, недолго думая, пошел традиционным для того времени путем и решил вытрясти золотишко из эллинских городов Малой Азии. С этой целью он затеял тур по подвластным ему греческим полисам, собираясь получить от них деньги и поддержку людьми.

Именно по этой причине новый сатрап Геллеспонтской Фригии и прибыл в Пергам. Это, так сказать, очередная остановка его «предвыборного» тура. Антигон рассудил здраво: если давить и заставлять, то будет долго и надрывно, а вот в обмен на показное внимание и благосклонность можно добиться куда большего и гораздо быстрее. Расчет оказался верен, недаром Одноглазый слыл в македонской армии ушлым пронырой.

Сегодня Антигон с сыном Деметрием в Пергаме, и все, кто в этом городе имеет хоть какое-то влияние, приглашены на торжественный прием в его честь. Не забыли и про Барсину, хотя на подобные мероприятия женщин приглашать не принято.

В эллинистическом мире вообще отношение к женщине очень своеобразное. При всем пиетете к образу матери и неописуемом восторге перед красотой женского тела в целом, к женщине относятся как к человеку второго сорта. По сути, она лишена каких бы то ни было прав, и жизнь ее ограничена пространством гинекея (женской половиной дома) как невидимыми, но непреодолимыми стенами. Не буквально, конечно! Она может выйти из дома, пойти на городской рынок, поболтать с соседками, но это и все! Женщина в античном полисе полностью отрезана от политической, культурной и административной жизни. Она не может избирать и быть избранной в городской совет, ее не приглашают на мужские вечеринки (тут я имею в виду приличных замужних женщин, а не гетер), ее не пускают даже на стадион и в театр! Последнее вообще за гранью понимания! В театр-то почему?!. Но таковы зигзаги той самой демократии, на которую в моем далеком двадцать первом веке так принято равняться.

На сегодняшнем «великосветском рауте» Барсина — единственная женщина, и это не заслуга самой Барсины. Устроители вечеринки позвали ее по одной-единственной причине — деньги! Она — владелица одного из самых больших поместий в Пергаме, а значит, тоже должна платить. Ведь всем приглашенным понятно, ради чего устроена эта встреча. С них будут трясти монету, а раз так, то почему страдать должны только мужчины? Пусть и Барсина возьмет на себя свою долю. Когда дело касалось денег, греки умели чудесным образом забывать про свои, даже самые строгие, правила и традиции!

Впереди — три широкие ступени и мраморные колонны портика. В их тени, гостеприимно раскинув руки, стоит невысокий коренастый старик с большими залысинами и аккуратно завитой седой бородкой. Насколько я знаю, это и есть сам хозяин дома Аристомен.

— Барсина, дорогая, я так рад видеть тебя в своем доме! — Он расчетливо спустился на одну ступень, давая гостье время подняться на две.

В ответ Барсина наградила хозяина дома надменной улыбкой, но бурную радость встречи это не остановило.

— А это кто⁈ — Заступив «мамочке» дорогу, Аристомен накинулся на меня с наигранной изумленностью. — Неужели малыш Геракл⁈

Он вцепился мне в лицо цепким взглядом, и в его глазах я не увидел той напускной радости, что он так старательно изображал.

— Ты посмотри, как вырос! — Старик схватил меня за плечи. — А ведь я знал тебя еще вот таким малышом!

Его цепкие пальцы отпустили меня, чтобы показать размер.

— Вот таким! — Обернувшись к стоящим сзади вольноотпущеникам, он развел ладони сантиметров на двадцать. — Вот таким крохой! А сейчас он уже вон какой! Настоящий герой!

Отступив на шаг, Аристомен всплеснул руками.

— А как на деда-то похож! Вылитый Артабаз!

Выпалив последнюю фразу, он стрельнул глазами в Барсину, и я всё сразу понял.

«Этот мерзкий старикашка только что грубо ткнул „мамочку“ носом в мое персидское происхождение. Мол, не зазнавайся! Кто бы ни был его отец, он был, есть и будет для всех нас чертовым персом, а не наследником Великого Александра!»

Замечаю, как глаза Барсины наполнились льдом, а на лице появилось выражение упрямой решимости. Я знаю: в такие минуты она за словом в карман не лезет и уж стесняться не станет.

И точно, едва она начала говорить, как я уже понял, что с этого мгновения глава местного совета обречен быть нашим злейшим врагом.

— Это когда же ты успел так хорошо разглядеть моего отца, Аристомен⁈ — Голос Барсины просто источает презрение. — Уж не тогда ли, когда вылизывал носки его туфель⁈

В Персидской державе «мой дед по матери» Артабаз был большой шишкой, сатрапом и командующим персидскими войсками всей Малой Азии. Протокол аудиенции у сановника такого ранга требовал от данников персидской короны коленопреклонения и поцелуя носка туфли. Поверить в то, что главе такого города, как Пергам, как-то удавалось избежать этой крайне щепетильной процедуры, трудновато, а признать — стыдно и позорно. Особенно сейчас, когда персы разгромлены, а греко-македонская элита так кичится своей победой.

По тому, как побагровело круглое лицо Аристомена, мне ясно, что целовать туфлю «моего деда» ему приходилось, и не раз. Напомнить ему об этом сегодня было, скорее всего, ошибкой, но на лице «моей мамочки» в этот момент написано такое откровенное торжество, что, пожалуй, оно того стоило.

Совладать с собой хозяину дома стоило большого труда, но затевать скандал на ступенях своего дома было не в его интересах. Показав всем своим видом, что он ничего не забудет, Аристомен молча проглотил оскорбление.

Подавив вспыхнувшую в глазах ненависть и засопев, как разгневанный носорог, он молча повернулся спиной и зло прошипел:

— Следуй за мной, Барсина!

Вызывающе вскинув голову, «мамочка» величаво поплыла вслед за ним, и я было тоже двинулся к арке в атриум, но старший вольноотпущенник (что-то вроде мажордома или дворецкого) остановил меня.

— Молодому господину не туда. — Он указал мне на площадку в саду. — Молодому господину следует пройти в сад, там ожидают господские дети!

Тут следует сказать, что меня притащили на эту встречу, потому как Антигон Одноглазый в этом турне путешествует не один: его сопровождает старший сын Деметрий и дочь Далина. А раз так, то, согласно все тому же персидскому протоколу, та местная аристократия, что приглашена на прием, тоже обязана привести с собой своих наследников. Почему в греко-македонской державе придерживаются персидского церемониального протокола⁈ Да потому что Персидской державе почти четыреста лет, и в сравнении с ней Македонское царство — это сборище неотесанных, плохо образованных мужланов, даже не понимающих, с какого бока надо подходить к управлению доставшейся им огромной страной. Александр Великий это понимал и потому сам перенимал все персидское и подданных своих заставлял. Это жутко не нравилось его македонским друзьям и соратникам, так что вполне возможно, что именно они и помогли ему оставить этот мир таким молодым. В общем, Александра уже нет, а его дело живет, и все нынешние правители старательно копируют персидскую вертикаль власти и даже называют себя на персидский манер сатрапами.

Сегодняшний пример лишь доказывает сказанное. Все гости выполнили прежнее уложение персидского протокола встречи сатрапа и пришли с наследниками, хотя этого никто и не требовал. Привести детей они привели, а вот что делать с ними, нынешние устроители празднества вовремя не подумали, поэтому всю разномастную молодежь просто отправили в сад развлекаться самостоятельно.

Свернув туда, я сразу же различил на площадке две группы. Одна — из тех, кто постарше, во главе с хозяйским сынком, тем самым Ксантеем, с которым я уже имел стычку на стадиуме. По понятным причинам, сталкиваться с ним снова у меня нет ни малейшего желания, и я сходу направляюсь к другой стайке мальчишек помладше.

Исполнить мое намерение мне не удается, и едва я равняюсь со старшаками, как меня окликают:

— Эй, Геракл, иди к нам!

Делаю вид, что не расслышал, и продолжаю держать прежнее направление, но, заслышав за собой топот бегущих ног, понимаю, что избежать неприятностей не удастся.

Не став дожидаться, пока меня нагонят, разворачиваюсь к бегущему. Этого парня я не знаю, ему навскидку лет четырнадцать.

Одеваю на лицо независимо-равнодушный вид и взбадриваю себя иронией.

«Судя по тому, что послали именно его, он в той кампании самый молодой!»

Еще не добежав, тот уже кричит мне:

— Эй, тебя Деметрий зовет!

Теперь проигнорировать «приглашение» становится невозможным, поскольку идти на открытый конфликт и привлекать к себе внимание власть предержащих мне еще рановато. Деметрий пока что не самостоятельный игрок и все еще находится в тени своего отца, но и с ним связываться сейчас не хотелось бы.

«Мне и местных врагов хватает!» — прошептав это про себя, вслух же произношу с самой невинной улыбкой:

— Деметрий⁈ А я и не слышал!

Иду вместе с парнем к компании старших, а в душе у меня растет дурное предчувствие. Все, что я знаю о сыне Антигона, — это то, что он излишне азартный, недальновидный и самовлюбленный молодой человек. Именно по этим причинам он проиграет в будущем две свои самые решающие битвы. Так, во всяком случае, говорит та история, которую я знаю.

Вспомнив все это, подхожу ближе и вижу крепкого высокого парня с копной светлых ухоженных волос и орлиным носом на широкоскулом лице. Его голубые глаза смотрят на меня как на пустое место и с нескрываемым насмешливым презрением.

Не оборачиваясь, он бросает назад стоящему за спиной Ксантею:

— Так это и есть персидский ублюдок царя Александра? — Сказав это, он прощупывает меня взглядом, словно оценивая мою реакцию на прямое оскорбление.

Я молчу, а председательский сынок издевательски скалится.

— Да, это он самый! — Решив, что пришла пора поквитаться, он ткнул меня пальцем в грудь. — Ты чего приперся-то сюда⁈ Это собрание для настоящих македонян, персидским полукровкам здесь не место!

В ответ из толпы за их спинами кто-то выкрикнул с хохотом:

— Так его мамочка за ручку привела!

Деметрий презрительно скривил рот.

— Это та персидская сука, что обрюхатил царь Александр, что ли⁈ — Его тон ясно дает понять, что он наслаждается ситуацией и чужим унижением.

Я понимаю, что меня прямо провоцируют на конфликт, но не могу ничего поделать — снести такое оскорбление — несмываемый позор. Сносить подобное отношение мне не подобает по рангу, но и открыто бросаться в драку глупо! Просто начать махать кулаками — значит порадовать моих врагов! Они только этого и ждут. Они старше, сильнее, и их больше!

«Что же делать⁈ — лихорадочно бьется в голове отчаянный вопрос, а мой взгляд тщательно оценивает силы. — Нет, одолеть этих выродков нереально, уж слишком неравны силы. Даже с одним Деметрием вряд ли справлюсь!»

От безысходности решаю идти напропалую — не справлюсь, но хотя бы раз в морду ему заеду! И тут меня вдруг осеняет.

«Точно! Надо сделать так, чтобы поражение пошло мне в актив! Нанести хотя бы один, но обидный, унизительный удар, который все запомнят, а потом будь что будет!»

Дальше я действую на автомате, с непонятной уверенностью, что все получится как надо. Молча поворачиваюсь спиной и делаю вид, что ухожу. Вдогонку мне несется презрительный окрик:

— Ты куда, соплежуй⁈

Деметрий делает шаг за мной и тянет руку, но в этот момент я нагибаюсь вперед и выстреливаю правой ногой ему прямо в лицо. Сильный неожиданный удар валит его на землю, а я, развернувшись, кидаюсь ему на грудь, нанося удары кулаками в лицо.

Успеваю заехать еще пару раз, прежде чем меня стаскивают и бросают на землю. Чей-то кулак врезается мне в нос, размазывая по лицу кровавую юшку. Дальше уже просто сжимаюсь комком, закрывая голову руками, а на меня со всех сторон сыпятся удары ног.

Бах! Бах! Врезаются сандалии мне под ребра, но я не чувствую боли. Адреналин забивает все ощущения. Боль придет потом, а сейчас я доволен! Чтобы со мной ни случилось теперь и как бы мне ни попало, удар ногой в лицо Деметрий запомнит надолго!

«Все запомнят! — Прячу окровавленное лицо и посылаю мысленный привет Деметрию. — Это тебе за „мамочку“! Чтобы ты сейчас со мной ни сделал, все забудется, а запомнят только мой удар!»

В азарте даже не замечаю, что меня перестали бить, и только потом до меня долетает тонкий девичий крик:

— Прекратите! Немедленно прекратите!

Чуть поворачиваю голову и открываю глаза. Вставать не тороплюсь, мало ли что. Краем глаза вижу девчонку, ее разгневанное раскрасневшееся лицо и ровные белые зубы кричащего рта.

Растолкав расступающихся перед ней парней, она пробилась к Деметрию и схватила его за тунику.

— Прекрати, я сказала! — выкрикнув, она вцепилась в занесенную руку, а Деметрий зло окрысился на нее.

— Уйди! То, что ты моя сестра, еще не дает тебе права…! — Не договорив, он вырвал свою руку и выкрикнул ей в лицо: — Убирайся или…!

Он занес над ней сжатый кулак, но девчонка ничуть не испугалась.

— Или что⁈ — Бесстрашно вскинув голову, она прожгла брата глазами. — Ударишь меня⁈ Давай!

Ее напор немного остудил Деметрия, а девчонка поперла на него еще круче.

— Давай, ударь женщину! Чего еще от тебя ждать, если ты можешь толпой напасть на одного! — Теперь она обернулась ко всем остальным и зыркнула на них горящими глазами. — А вы?!. Вы кто⁈ Наследники гомеровских героев или стая шакалов⁈ Все на одного! Позор!

Уж не знаю, что повлияло больше — ее обличительная речь или авторитет ее отца, но пыл моих обидчиков мгновенно угас, и многие вообще постарались убраться от греха подальше.

«Кажется, есть реальный шанс свалить! — Оценив ситуацию, пытаюсь подняться, но, вскрикнув от боли, вновь сажусь на землю. — Кажись, ребро таки сломали, гады!»

Мысленно ставлю диагноз резкой боли в боку, а рядом уже опустилась на корточки моя спасительница.

— Ты как, цел⁈ — Ее яркие голубые глаза смотрят на меня с искренним сочувствием. — Давай, я тебе помогу!

Она попыталась подхватить меня, и с ее помощью я встаю на ноги. Теперь, глядя глаза в глаза, я вижу, что девчонка почти с меня ростом. Лет пятнадцати, с такими же светло-русыми, как у брата, волосами, но, в отличие от него, у нее не орлиный клюв, а маленький, чуть вздернутый носик.

«Симпатичная!» — по-доброму хмыкнув про себя, я с трудом изображаю ироничную усмешку.

— Как зовут-то тебя, спасительница⁈

Девчонка немного смутилась, но тут же горделиво вскинула голову.

— Далина!

Стараясь не морщиться от боли и по-прежнему держа на разбитых губах ироничную усмешку, крепко сжимаю ее ладонь.

— Спасибо тебе, Далина! Я запомню!

В ответ получаю ее мягкую улыбку и в этот момент, глядя в ее распахнутые ярко-синие глаза, думаю, что надо бы добавить еще что-нибудь значительное. Ничего путного, как назло, на ум не приходит, зато на язык ложится какая-то совершеннейшая дичь.

— Вырасту — обязательно женюсь на тебе!

Даже не успев договорить, получаю от нее уже уничтожающе-возмущенный взгляд и гневную вспышку:

— Правильно тебя отделали ребята! Уж больно ты наглый, полукровка!