Бастард Александра

Глава 11

Сатрапия Вавилония, середина ноября 323 года до н. э

По ощущениям, прошло не больше часа пути, когда Эней повернулся назад и озабоченно нахмурил брови. Я оглянулся вслед за ним и увидел на горизонте облако пыли.

Тут даже мне ничего объяснять не надо. Там позади несколько всадников гнали коней во весь опор. Только скачущая галопом лошадь поднимает столб пыли, а судя по размеру этого столба, там точно не одна.

— Погоня? — негромко, чтобы не услышали остальные, спрашиваю я Энея, и тот награждает меня напряженным взглядом.

— Посмотрим!

В его тоне я слышу молчаливое осуждение. Он словно бы говорит мне, мол, ты, конечно, ребенок, но, прежде чем задавать идиотские вопросы, дай труд себе подумать.

Грек, конечно же, прав, и спрашивать тут не о чем. То, что это погоня, ясно как божий день! Простой путник, идущий сам по себе или в караване, не будет гнать лошадей по такой жаре, да еще посреди безводной равнины. Нет, люди, решившиеся на длинный переход, спешить не будут. Такое может позволить себе только царский гонец, но он был бы один, а тут, явно, скачет группа.

На пустынной дороге у такой скачущей во весь опор команды может быть только одна цель — догнать нас!

Продумав все это про себя, вновь спрашиваю Энея:

— Что будем делать?

В ответ получаю тот же самый ответ:

— Посмотрим!

Сказав это, грек тронул коня и, как ни в чем не бывало, продолжил путь.

Оправдывая свое имя, Софос самостоятельно двинулся вслед за греком, и я понимаю, что они правы. Пока не ясно, сколько людей нас преследуют и зачем; забивать себе голову бесполезными вопросами глупо.

«Может, они вообще не по нашу душу! — успокаиваю я себя и настраиваюсь на позитивный лад. — Мало ли кто тут может торопиться по своим делам!»

Прошло еще примерно около часа, прежде чем нас нагнали пятеро вооруженных всадников. Они даже не успели остановиться и ничего сказать, а я уже понял, что опасения мои были не напрасны. В главаре этой пятерки я узнал того самого бородатого Парменида, надсмотрщика за рабами из поместья.

Пропылив мимо нашего каравана, всадники остановились на дороге, преграждая нам путь. Оценив эту пятерку прищуренным взглядом, Эней придержал своего коня, а вслед за ним остановились и все остальные.

Из повозки сразу же донесся встревоженно-возмущенный голос Барсины:

— Кто эти люди⁈ Как они смеют⁈ — Она приподнялась на подушках, чтобы ее было видно. — Да знаете ли вы, кому заступили дорогу⁈

Преследователи не обратили никакого внимания на слова Барсины, а вот на вопрос Энея — что вам нужно, — их главарь выехал вперед.

— Нехорошо вы поступаете! — На его лице заиграла кривая усмешка. — Нехорошо! Эпитроп Халид дал вам приют и кров на ночь, а чем вы его отблагодарили⁈ Украли ценную вещь!

Эней еще больше нахмурился и процедил, не спуская глаз с главаря:

— Что за вещь?

— Бронзовая статуэтка Афродиты, — бородач раздвинул ладони, показывая размер. — Маленькая такая!

Ощерясь, главарь замолчал, ожидая от грека оправданий, но Эней спешить со словами не стал. Вижу, как он мастерски держит паузу, спокойно встречая требовательно-наглый взгляд эргастерия, и эта его неторопливая уверенность заставляет того нервничать.

Внезапно в эту борьбу взглядов вмешалась Барсина. Разнервничавшись и раскрасневшись, она выкрикнула из своей повозки:

— Мы ничего у вас не крали, но чёрт с вами…! Сколько стоит эта ваша статуэтка, я заплачу⁈

По тому, как надменно скривились губы бородача, понимаю, что именно такой реакции он и ждал. И весь этот демонстративный налёт устроен именно из-за этого.

«Что-то мне это напоминает! — пытаюсь я иронией унять нервную дрожь. — Всё как там, на базаре, только вместо пацанов — бородатые мужики, а вместо живой нахальной девки — холодная бронзовая Афродита!»

Эргастерий удовлетворённо перевёл взгляд на Барсину.

— Это очень дорогая вещь. — Он неторопливо снял овчинную шапку и утёр выбритую налысо голову. — Очень! Хозяева заплатили за неё тысячу драхм серебром.

Цифра астрономическая и только подтверждает мой вывод, что это — чистой воды грабёж и никакой статуэтки не было вообще.

Названная сумма произвела впечатление и на Барсину.

— Вы с ума сошли! — даже не думая сдерживаться, вскричала она. — За тысячу драхм можно купить всё ваше поместье вместе с вами, дурачье деревенское!

Барсина еще не поняла, насколько всё серьезно, и не стесняется в выражениях.

Вижу, как на её оскорбления в глазах бородача промелькнула ледяная безжалостная искра, и мне уже ясно, что нас не собираются оставлять в живых. Сумма специально названа такой высокой. В случае отказа это послужит поводом для начала резни, а в случае попытки откупиться они увидят, где мы прячем деньги.

«Дело пахнет керосином!» — вспыхивает в голове испуганная мысль, и я быстро прохожусь глазами по фигурам грабителей.

Все — рослые, здоровенные мужики; у каждого на поясе широкий тесак, наподобие тех, что носят наши Самир и Торсан. Брони и шлемов, к счастью, нет! На слегка заплывших жирком волосатых телах — лишь грязные хитоны, подвязанные обыкновенной верёвкой.

Из всей банды выделяется только сам эргастерий. У него чистая, даже я бы сказал, выглаженная одежда, широкий кожаный пояс с бронзовыми бляхами, а вместо тесака — ножны с армейским обоюдоострым мечом.

«Все пятеро привычны убивать, — читаю это по сально-предвкушающему выражению их лиц, явно не обременённых интеллектом. — Положат нас всех, и ни у кого из них ничего не ёкнет в душе!»

Барсина разошлась не на шутку, кроя грабителей почём зря, и их главарю это, наконец, надоело.

— Заткнись, сука! — Он зло рявкнул на неё, и та в момент осеклась.

С ней никогда и никто так не разговаривал, и подобная откровенная грубость разом прояснила ей мозги, и она поняла, к какой развязке движется дело. Мгновенно навалившийся страх, как обычно, загнал её в состояние полного ступора, а главарь Парменид осклабился и ещё раз с удовольствием повторил:

— Заткнись, сука, или я тебе брюхо вспорю!

Этот рык главаря послужил сигналом, и его приспешники, скатившись с седел, мгновенно разоружили наших оторопевших рабов. Они оттеснили их вместе со старой Петрой в сторону, а затем грубо вытащили из повозки Мемнона и пинками загнали его и Гуруша к остальным.

После этого Парменид повернулся к нам:

— А тебе, однорукий, что, особое приглашение нужно⁈ — Он зло стиснул зубы и положил ладонь на эфес меча. — Оружие на землю и сам слезай с лошади! Живо!

Мой взгляд метнулся к Энею — что делать? — и тот едва заметно кивнул, мол, подчиняйся.

Сползаю на землю, и меня тут же хватает за ворот чья-то жесткая рука и волочет в общую кучу.

Отсюда вижу, как Эней снял пояс с мечом и бросил на землю. Едва ножны упали в пыль, как грека тут же стянули с коня и, наградив парой ударов ногами, оттащили к нам. Женщин отделили от общей группы, и по тем взглядам, что бросают на них грабители, мне абсолютно ясно, что эти пятеро хотят не просто ограбить нас и убить, но прежде изнасиловать наших женщин.

Во мне всё кипит от негодования и собственного бессилия. Что может десятилетний ребёнок против пятерых здоровенных мужиков⁈ Вся надежда на Энея и Самира с Торсаном, но двое последних стоят, опустив глаза, а у грека на лице полная невозмутимость, словно бы вообще ничего страшного не происходит.

Двое из пятерых грабителей стоят напротив, наставив на нас свои тесаки, а трое других уже решили заняться «делом». Видать, уж больно невтерпёж!

Тот, что помельче, завалил Коки прямо на землю, а второй, здоровый как бык, схватил Арету за руку. У здоровяка сразу не заладилось, и пять тонких девичьих пальцев с грязными обкусанными ногтями впились ему в щёку, оставляя ярко-кровавый след.

— Ай, тварь! — Тыльная сторона мужской ладони наотмашь ударила Арету, опрокидывая ту под колёса повозки.

Этот удар вызвал радостную реакцию у подельников.

— Вжарь ей, Пифон! — загоготали двое их охранников. — Вжарь, а мы потом ещё добавим!

Под общий довольный гам Парменид протянул руку к Барсине, всё ещё сидящей в повозке.

— Какая ты холёная! — На его роже расплылась сальная усмешка. — Иди ко мне, я тебя приголублю!

С ужасом на лице Барсина забилась в противоположный угол.

— Не трожь меня, урод! — истерично завопила она, своим криком заводя насильника ещё пуще.

— Я тебе покажу, кто здесь урод! — зарычал Парменид и, вытащив нож, полез в повозку. — Я тебе сейчас всю рожу разрисую, тогда посмотрим, кто тут урод!

Один из стражей тут же повернулся в ту сторону.

— Подожди, Парменид, нам оставь! — заорал он обеспокоенно. — Потом порежешь!

Взгляд второго тоже направлен не на нас. Он полностью отвернулся и, пуская слюну, смотрит на задранный хитон Коки и её раздвинутые голые ноги.

В этот момент я краем глаза ловлю движение Энея. Его ступня резко бьёт слюнявого под колено, и, вскинув руки, тот валится на землю.

Всё как в замедленной съёмке! Медленно падающее тело, выпученные от ужаса глаза. Медленно падающее тело, выпученные от ужаса глаза. Рука с тесаком неестественно вскинута вверх. Затем, словно в кадр добавили скорости, — это выверенное движение грека перехватывает руку с оружием.

Хруст вывернутого сустава — и тесак уже у грека. Ещё миг, и грабитель валится на каменистую землю, а из перерезанного горла хлещет кровавый поток.

Его напарник успевает лишь развернуться и вылупить изумлённые глаза, когда удар тесака вспарывает ему брюхо.

Кишки вываливаются наружу, и предсмертный хрип оглашает пустыню. Трое оставшихся насильников разом разворачиваются на крик. Ближе всех тот, кто навалился на Коки, — его голая задница белеет между смуглых ног девушки.

Он пытается вскочить, но женские руки, ещё мгновение назад отчаянно упиравшиеся ему в грудь, неожиданно обвиваются вокруг шеи.

— Куда же ты, милый! — шепчет Коки, и её лицо искривляется маской жгучей ненависти. — Сдохни!

Потеряв долю секунды, насильник разрывает эти «любовные узы», но уже поздно. Тесак грека опускается ему на голову. Трещит налысо выбритый череп, кровища рекой заливает лежащую под ним девушку, а Эней уже рванулся к следующему.

Это тот здоровяк, что врезал Арете по лицу. Он успел подняться и, чуть присев в стойке, выставил своё оружие вперёд. Его начальник, Парменид, тоже оставил свою жертву и рванул было на помощь подельнику, но, запутавшись в подушках, упал и упустил драгоценные мгновения.

Я видел Энея в драке на рынке, видел, как учитель дрался на песке ристалища, и вот теперь могу оценить его в настоящем бою.

Здоровяк с расцарапанной мордой явно умеет держать меч. Он не ждёт нападения и атакует сам. Один замах, второй…! Эней держит дистанцию, уклоняясь от ударов. Надсмотрщик ярится, скалясь во весь рот.

— Что, гадёныш, страшно⁈ — Он всё больше и больше верит в свои силы и рвётся покончить с противником.

Ложный замах и атака с яростным криком:

— Сдохни, однорукий!

От такого удара уже не увернуться, и Эней принимает его на свой тесак. Железо высекло искру о железо, две силы упёрлись друг в друга! Кто в этот миг уступит, тот и проиграл.

Заскрежетав зубами, расцарапанный здоровяк надавил всем телом. Он словно гора навис над греком, и в этот момент я вижу, что Парменид выбрался-таки из плена подушек и спрыгнул с повозки. Ещё миг — и он ударит Энею в спину!

Думать тут некогда! В памяти, как вспышка, проносится кадр из далёкого детства. Я с другом против парня постарше из соседнего двора. Он уверен в своём превосходстве и ведёт себя вызывающе, но у нас своя техника. Мой друг кидается ему сзади под ноги, а я толкаю спереди. Крепыш падает на спину, а мы бросаемся на него сверху и молотим изо всех сил!

Из этой вспышки воспоминаний в сознании остаётся только одно: маленький и слабый может остановить большого и сильного, если…!

Это оформляется в мозгу как разумная мысль, когда я уже лечу в ноги Пармениду. Волосатая нога в тяжёлой сандалии врезается мне в бок, и вся масса огромной фигуры по инерции валится через меня на землю. Рука надсмотрщика до последнего держится за меч и не успевает амортизировать падение тела. Грузная масса опрокидывается в дорожную пыль, и широкий нос с бородатой харей принимают на себя всю тяжесть падения.

Под победный грохот достаётся и мне. Ноги Парменида рушатся на меня, как два огромных бревна. Прилетает по уху, по рёбрам, но я на таком адреналине, что не чувствую боли. Сжавшись в калач, вижу, что Эней воспользовался подаренными ему мгновениями.

Нога грека ударила нависшему горой здоровяку прямо в кость голени, и тот на миг обмяк от боли. Этого хватило! Эней отбросил оружие противника, и в ту же секунду его тесак прошёлся по животу грабителя, распарывая его, как набитый мешок.

Бум, бум, бум…! Грохочет сердце в моей груди, а пришедший в себя Парменид уже пытается вскочить на ноги. Его волосатые лодыжки прямо надо мной, и я хватаю одну из них и вцепляюсь в неё руками и зубами. Впиваюсь как собака, по-настоящему, до вкуса крови и мяса.

— Аааа! — ревёт надо мной живая гора, и гигантская рука клещами стискивает мою шею. Чувствую, как бессильно разжимаются мои зубы, и рот отчаянно хватает исчезающий воздух.

Чудовищная сила поднимает меня над землёй и бросает куда-то в дорожную пыль. Руки, ноги — всё в кучу! Полотно дороги летит мне навстречу, моё тело кубарем катится по каменисто-песчаной земле и… Темнота!

Прихожу в себя под заливистый плач Барсины и её надрывный крик:

— Геракл, сыночек! Очнись! — Зажав мою голову, она качается вместе с ней так, что меня сразу же начинает тошнить.

К моей радости, увидев мои открывшиеся глаза, она перестаёт качаться, оглашая весь мир радостным воплем:

— Очнулся! Хвала вам, всемилостивейшие боги! Очнулся!

Надо мной тут же склоняются лица Энея и Мемнона, за ними толпятся остальные, и я вижу их радостные улыбки. Меня до слёз пробирает написанное на лицах всеобщее счастье, и, чтобы не впасть в излишнюю сентиментальность, я нахожу спасение в иронии.

«В этой умилительной картине для полного комплекта не хватает только морды моего коня!» — бормочу про себя и, словно услышав меня, огромная голова Софоса просунулась между человеческими лицами.

Влажные добрые глаза лошади смотрят мягко и ободряюще, а его мягкие губы тянутся ко мне под всеобщий радостный смех и крики:

— Гляди-ка, и коняка тоже… Вот ведь умняшная скотина!

Пошевелившись, ощущаю свои руки и ноги. Немного саднят многочисленные ссадины, но в целом всё в порядке: руки-ноги на месте и функционируют исправно.

Голова тоже приходит в норму, и я делаю попытку выбраться из цепких объятий «мамочки».

Та тут же начинает на меня шикать:

— Тихо, тихо, тихо…! Геракл, полежи ещё! Не торопись, ты пока слишком слаб! — Она вновь начала меня качать, и это уже всё, перебор!

Отвожу её руки и приподнимаюсь. Немного мутит, но я всё-таки встаю на ноги. Чутка покачивает, но, в принципе, терпимо. Оглядываюсь по сторонам. Четыре трупа в лужах ещё не впитавшейся в землю крови лежат там, где и лежали.

«Значит, в отключке я был недолго!» — делаю однозначный вывод, а мой взгляд уже натыкается на главаря всей этой мёртвой кампании. С окровавленной головой и весь в синих кровоподтёках, он сидит связанный у колеса повозки.

С одного взгляда видно, что били его все, долго и от души.

«Ну и поделом ему! — мысленно одобряю „товарищеский суд“. — Пусть ещё скажет спасибо, что не убили!»

Пытаюсь шагнуть, и непослушные ноги сразу же подводят меня. Едва вновь не тыкаюсь носом в землю, но твёрдая рука Энея удерживает меня от падения.

— Не торопись! Ты сильно головой приложился. — Его серо-голубые глаза смотрят на меня одобрительно. — Головокружение пройдёт, надо просто посидеть спокойно.

Он прислонил моё плохо слушающееся тело к борту повозки, и «мамочка» тут же вновь накинулась на меня со своей несносной любовью.

— Я же говорила, полежи спокойно, — заворчала она, одновременно заматывая мне разбитую голову и крича на Мемнона. — Ну чего ты там телишься, недотепа! Неси же мазь от ушибов!

Закончив с моей головой, она вновь накинулась на многострадального толстяка:

— Да не там ты ищешь! Не там! Она в малом сундуке! — Не утерпев, она-таки вскочила и, оттолкнув Мемнона, полезла сама копаться в поклаже.

Пользуясь передышкой, опускаюсь на корточки и расслабленно пялюсь в бескрайнюю пустынную даль, окаймлённую по горизонту горной грядой с белыми шапками вершин. Несколько мгновений счастливого умиротворения, и… не спрашивая моего согласия, рядом присаживается Арета.

«Господи! — бросаю на неё испепеляющий взгляд. — Тебе-то чего надо!»

Ничуть не смущаясь моего неприкрытого недовольства, она смотрит на меня с открытым одобрением.

— А ты молодец! — Рот девчонки растянулся в улыбке. — Не струсил! Эней сказал, что ты герой и всех нас спас.

Сказав это, она не стала дожидаться моей реакции и поднялась на ноги.

— Ладно, не буду тебя доставать. Поправляйся! — Махнув рукой, она зашагала своей бодрой подпрыгивающей походкой.

Глядя ей в спину, я с почти ностальгической тоской думаю о том, что, будь я помоложе, то мог бы наверное приударить за этой бедовой девчонкой.

«Да уж, Ромео из меня никудышный! — отвожу взгляд и, усмехнувшись, качаю головой. — О душе тебе пора уже думать, а ты всё о бабах!»