Бастард Александра

Глава 5

Город Вавилон, начало июня 323 года до н.э.

Радость от того, что я так ловко выпутался из довольно щекотливой ситуации, вскоре сменилась уколом совести.

«Не слишком ли жестоко я обошелся с, наверняка, заслуженным человеком. — Зашевелилось во мне сожаление. — Сможет ли он найти работу, если его попрут из дворца?»

Такое самокопание, к счастью, продлилось недолго и закончилось возмущением против собственного интеллигентского слюнтяйства.

«Если ты будешь думать о всех страждущих этого мира, то, точно, долго не протянешь. В нынешних экстремальных условиях нужно все поставить на выживание, а потом заботиться о чистоте совести и прочем! А учитель без работы не останется, в этом времени грамотные люди были в цене!»

Успокоив себя, я вновь задумался над тем, чем бы мне заняться.

«Хорошо бы библиотеку тут отыскать, — подумав так, я иронично хмыкнул. — Поработать, так сказать, с первоисточниками! Не может быть, чтобы у Александра Великого не было библиотеки».

Развить эту мысль я не успеваю, потому как в этот момент в комнату входит уже знакомый мне мужичонка. Без стука или какого-другого предупреждения, он возникает в открытом проеме двери и, сделав шаг в сторону, замирает у стены.

Встречаю его крайне недружелюбно:

— Стучать тебя не учили⁈

На что получаю совершенно искренний и непосредственный ответ:

— Нет!

С таким ответом не поспоришь, и я выражаю свое негодование лишь взглядом и молчаливым возмущением.

Вошедший же абсолютно бесстрастно доносит до меня «мамочкино» указание.

— Пресветлая госпожа Барсина указывает своему сыну Гераклу немедля прийти в обеденную залу.

Первым порывом хочу спросить «Зачем?», но тут же понимаю, что этот вопрос останется без ответа. Поэтому просто подхожу к стоящему мужчине и, впервые по-настоящему, рассматриваю его.

Худющее тело, ошейник раба на тощей шее, не по-мужски узкие плечи и вытянутое, смуглое лицо в обрамлении длинных, заплетенных в косички черных волос.

«Этот мужик приставлен ко мне вместо Зику и, по-видимому, надолго, — решаю про себя. — Тогда надо бы узнать, как его зовут!»

Не откладывая, задаю своему охраннику этот вопрос.

— Как зовут⁈

— Кого? — с полной невозмутимостью реагирует он, и я бросаю в сердцах:

— Ну, не меня же!

— Не вас⁈ — тут же вопрошает мужик. — А кого⁈

Прикрываю глаза, дабы справиться с подступающим бешенством.

«Раз, два, три, четыре…» — счет меня успокаивает, и я понимаю, что с сарказмом в этом времени надо быть поосторожнее. Этот выбесивший меня индивидуум не единственный такой.

Успокоившись, начинаю второй заход и для убедительности тыкаю в мужика пальцем.

— Как тебя зовут?

— Гуруш! — цедит он удивленно.

Еще раз убеждаюсь, что спрашивать имя у раба здесь не принято, и, тем не менее, удивляю его еще раз.

— Откуда ты?

Секундное оцепенение, словно бы мужчина мучительно вспоминает свое происхождение, и все-таки произносит:

— Я родился рабом и всегда жил здесь, в Вавилоне, но в детстве мать говорила, что мы аккадцы.

Зачем мне это, я не знаю, но исхожу из того, что лишним знание не бывает. Раз этот аккадец какое-то время будет тереться рядом, то лучше знать о нем побольше.

Мой страж тяжело вздохнул: видимо, воспоминание детства у него не из приятных.

Не даю ему снова впасть в прострацию и открываю дверь.

— Так что ты, Гуруш, стоишь⁈ Веди! Куда там меня позвали⁈

Впереди с масляным светильником в руке шагает Гуруш, за ним — держащая меня за руку Барсина, и последним — не умолкающий ни на секунду Мемнон.

Вот и сейчас, в который уже раз, он начал распространяться о своих сомнениях.

— Не нравится мне все это, госпожа! Зачем Пердикке звать нас в Восточное крыло? Оно давно уже пустует.

Не оборачиваясь, Барсина бросает на ходу:

— Значит, он хочет поговорить с нами без свидетелей!

— О чем ему с нами говорить? — вздыхает в ответ Мемнон, но Барсина лишь прибавляет шагу и еще крепче сжимает мою ладонь.

Через мгновение она все же отвечает:

— А что, если он хочет сделать моего мальчика царем!

«Господи! — удивляюсь я про себя. — Откуда в этой женщине столько наивности!»

По сопению Мемнона за спиной я понимаю, что он думает примерно так же.

Несмотря на то что никто ей не возразил, Барсина продолжила, словно бы оправдываясь:

— А что⁈ Мой мальчик — сын Александра, и на сегодняшний день единственный законный наследник. У этой стервы Роксаны, помоги мне всемогущая Анахита, еще может родиться девочка, а других наследников нет.

Я не рассказывал ей о ночном совещании главных военачальников Александра и об их решении. Она, скорее всего, набросилась бы на меня с упреками, да и вообще мне как-то не пришло в голову делиться с ней информацией. Сейчас же я думаю, что зря!

«Глядишь, она не тащила бы меня бог знает куда по темным коридорам!» — бурчу про себя, еле поспевая за ее быстрым шагом.

В любом случае теперь уже поздно что-то менять.

«Пусть еще потешится мечтами! — бросаю добродушный взгляд на целеустремленный профиль своей „мамочки“. — Пусть горькая доля избавить ее от иллюзий достанется Пердикке!»

В отличие от Мемнона, мне все равно, кто нас вызвал, и его нытье уже порядком поднадоело.

«Пердикка или кто другой — какая ему разница⁈» — мысленно отвечаю на очередное ворчание советника.

А тот все не унимается:

— Нет! Определенно здесь что-то не то! Почему пришел не посыльный Пердикки Галлий, а какой-то незнакомый раб? Восточное крыло, неизвестный гонец, и вообще такие просьбы оформляются письменно, а тут…

— Да заткнись ты, наконец! — не выдержав, огрызнулась Барсина и еще прибавила шагу. — Потерпи, сейчас придем и во всем разберемся.

Длинный коридор наполнен мраком, несмотря на белый день. На всем протяжении нет ни одного окна, и мы шагаем как в подземелье. Только два масляных светильника освещают нам дорогу: один впереди у Гуруша и второй у Мемнона.

Еще несколько минут мы идем в полной тишине, пока не упираемся в закрытую дверь. Гуруш хватается за ручку, и его тщедушных усилий едва хватает на то, чтобы открыть тяжелую створку.

После темноты коридора нас встречает яркий солнечный свет, и, прищурясь, я закрываю глаза рукой. Чуть попривыкнув, отвожу ладонь и вижу большой, наполненный светом зал.

Высокие стрельчатые арки, представляющие одну из стен, открывают доступ солнцу и дневному жару. После темного коридора и запаха холодной пыли пропитанная ароматами цветов комната кажется настоящим раем.

Диссонансом в этом раю звучит гневный голос Барсины:

— А вы что здесь делаете⁈

Только сейчас замечаю, что мы здесь не одни. В зале есть еще две молодые женщины. Присматриваюсь и отмечаю, что они очень похожи на мою «мамочку» своей яркой восточной красотой: такие же густые черные волосы, точеные черты лица и пышные формы.

Они, явно, в замешательстве, и, похоже, так же как и мы, совсем не ожидали нас здесь увидеть, но Барсина этого не замечает.

— Статира, Парисатида! — повышает она голос. — Я еще раз спрашиваю вас, что вы здесь делаете⁈

«Статира, Парисатида! — повторяю за Барсиной эти женские имена и чувствую, как у меня по спине побежала капля холодного пота. — Это же те две жены Александра, которые были убиты Роксаной сразу после того, как их муж отошел в мир иной!»

В памяти сразу же всплывает все, что я знаю о них.

«Это дочери персидских царей Дария III и Артаксеркса III. На обеих Александр Македонский женился буквально за год до смерти. Тогда была грандиозная свадьба: он переженил полсотни своих друзей на представительницах высшей персидской аристократии. Можно сказать, объединение наций через постель!»

Теперь мне стали более понятны подозрения Мемнона, и я уже по-новому взглянул на сияющий от солнечных лучей зал. В этом свете он показался мне совсем не похожим на рай, а скорее на пряничный домик ведьмы и подготовленную западню.

Дернув «мамочку» за руку, я вскинул на нее встревоженный взгляд:

— Пойдем отсюда скорее!

Увлеченная разборкой с соперницами, та даже не обратила на меня внимания!

«Вот она, трагичная участь ребенка! — выдыхаю со злым сарказмом. — Никто не воспринимает его всерьез!»

Три женщины на повышенных тонах выясняют отношения, и высокие своды зала еще более усиливают невыносимый женский крик.

Нервозно озираюсь вокруг. Пока никого!

Успеваю подумать: «Может, пронесло?» — но тут же вижу, что нет!

С трех разных входов появляются мрачные типы в тяжелых, явно не по сезону, одеждах. Шерстяные халаты, остроносые сапоги, а на головах что-то наподобие чалмы. Так в Вавилоне никто не одевается, а у греков и македонцев вообще минимум одежды на теле.

«Откуда эти черти взялись⁈» — спрашиваю сам себя, и мое удивление разрешает вошедшая в зал беременная женщина.

Она в тончайшем шелковом халате, а на голове что-то вроде турецкой фески с жемчужной сеткой, в которой уложены тяжелые черные локоны.

«Роксана! — без всякого сомнения определяю вошедшую. — Бактрийская принцесса!»

Во всем облике этой женщины и ее приспешников чувствуется среднеазиатский налет, позволяющий мне без сомнений определить, кто она. Здесь, в Вавилоне, только Роксана и ее свита, сохраняя верность своей далекой горной стране, упорно одевались так по-восточному вычурно, отказываясь от греческих хитонов и сандалий.

Персидские царевны и Барсина не сразу заметили присутствие чужаков, а когда увидели, то ужас исказил их лица. Царевны бросились к выходу, а моя «мамочка», надо отдать ей должное, растопырив руки, закрыла нас с Мемноном собой.

Все три выхода из зала были уже заблокированы, и бактрийцы мгновенно поймали беглянок. Без всякого пиетета они схватили персиянок за волосы и бросили к ногам Роксаны.

Есть такое выражение: «злоба исказила его лицо до неузнаваемости». До сего дня для меня это было просто выражение, но сегодня я увидел его воочию.

Роксана подошла к лежащим и молящим о пощаде женщинам, и ее красивое лицо в этот момент превратилось в маску чудовищного демона. Ненависть, злоба и жажда крови извратили черты ее лица настолько, что она стала походить больше на монстра, чем на женщину.

Обе персидские царевны, увидев такое перевоплощение, отчаянно завыли, предчувствуя свой конец, а Роксана с каким-то сладострастием провела ладонью по горлу, показывая своим палачам: «Мол, кончайте».

Сверкнуло лезвие ножа, и вырывающий душу женский визг затих. Вокруг двух тел начала быстро расползаться бесформенная кровавая лужа, а Роксана хладнокровно стояла на месте, пока текущая кровь не тронула носков ее туфель. Лишь после этого она повернула голову и уставилась на нас бездушными глазами маниакального убийцы. Храня на лице все ту же жуткую улыбочку, она двинулась в нашу сторону.

Я не мальчик Геракл, а повидавший виды капитан дальнего плавания, но тут, прямо скажу, душа у меня ушла в пятки, и все тело обмякло, как ватное. Страх полностью парализовал мою нервную систему настолько, что ни один мускул даже не дернулся в попытке сопротивления.

В свое оправдание могу сказать, что бежать, в общем-то, некуда, а в борьбе с двумя бугаями, стоящими за спиной, шансов у меня никаких.

Роксана остановилась в шаге от нас, и на ее чудовищной маске проявилась печать злорадного удовлетворения.

— Тебя, мерзкая шлюха, и твоего ублюдка, — прошипела она, — я убью сама своей собственной рукой!

Барсина отшатнулась от злобной мегеры и с силой прижала меня к себе:

— Не трогай моего сына, гадина! Убей меня, но пощади ребенка!

В ответ ей послышался смех, больше похожий на шипение змеи. Как завороженный, смотрю на женскую ладонь, сжимающую рукоять кинжала, и выползающее из ножен кривое лезвие.

И вот тут меня пробивает!

«Да что ж это я! Ведь не ребенок, чай, а веду себя словно загипнотизированный кролик. Давай, покажи, что ты мужчина, а то перед женщинами стыдно!»

Еще мгновение назад совершенно пустая голова сразу же заполнилась десятками разных мыслей, но в этом хаосе преобладала только одна.

«Сейчас самое главное — остановить эту маньячку, а дальше посмотрим! Раз она решилась на убийство, значит, она не знает результатов вчерашнего собрания; иначе ей следовало бы резать не нас, а слабоумного братца Александра, Арридея!»

Живот беременной Роксаны лезет мне в глаза, словно подсказывая единственное уязвимое место этого безжалостного чудовища, и тогда меня осеняет.

Сжимаю кулаки и стараюсь изо всех сил, чтобы голос не дрогнул.

— Остановись, Роксана! Убьешь нас и лишишь своего сына трона!

Собственные голосовые связки меня не подвели, и получилось хлестко, как удар кнута.

Остановив движение своей руки, Роксана уставилась на меня ледяным, немигающим взглядом.

— Кто это там пискнул⁈ — усмехнувшись, показала она край белых ровных зубов. — Неужто персидский щенок умеет говорить⁈

Держа на лице кривую издевательскую ухмылку, она замолчала, и, пользуясь заминкой, я пытаюсь успеть донести до нее свою мысль.

— Вчера на собрании диадохов мнения о том, кому наследовать царство, разделились практически поровну. Пердикка встал на сторону твоего еще неродившегося сына, а вот Мелеагр потребовал на трон Филиппа Арридея. — вцепляюсь взглядом прямо в безжалостные глаза. — Как ты думаешь, кому из них добавит сторонников убийство тобой сына Александра⁈

Вижу, что в таком состоянии она соображает туговато, и сам же отвечаю на свой вопрос.

— Мелеагр использует мое убийство для того, чтобы обвинить тебя в святотатстве и лишить твоего сына права наследования!

Мои слова, наконец, доходят до Роксаны, и она вычленяет только то из них, что ей действительно важно.

— Ты сказал «сына»⁈ — в ее безумных глазах появилось что-то человеческое. — Откуда ты знаешь?

«Действительно, откуда⁈ — лихорадочно ищу ответ на этот вопрос и вспоминаю недавний разговор с Эвменом. — Зачем выдумывать что-то новое, если уже есть опробованный ход? Может, попробовать и здесь⁈»

Заминка в ответе тут же вызвала бешеную вспышку в глазах Роксаны, и я отметаю сомнения. Разыгрывать припадок здесь не нужно, и это уже легче.

Начинаю говорить, вкладывая в голос абсолютную убежденность:

— Призрак моего отца и твоего мужа приходил ко мне вчера ночью. Это он рассказал мне о том, что у тебя будет сын…

Обрывая меня, Роксана почти выкрикнула вопрос:

— Он будет править⁈

Обстоятельства настойчиво советуют мне солгать, но что-то во мне противится этому. Как все моряки, я немного суеверен, а тут, знаете ли, призрак, судьба… Играть с ними не рекомендуется. Уж коли ссылаешься на них, то врать нельзя, как ни курьезно это звучит!

Поэтому нахожу золотую середину.

— Будет, но не сейчас! — тут я не вру, хотя мог бы добавить: и недолго, и не совсем править!

Да, я не грешу против истины: две полубезумные тетки, жена и мать Великого Александра, через пять лет захватят власть в Македонии. Хватит их всего на полгода, но это время номинальным царем всей македонской державы будет ее пятилетний сын Александр IV.

Мой ответ немного успокоил Роксану, но ей захотелось знать большего.

— Когда⁈ — прорычала она. — Когда он станет царём⁈

На это я лишь пожимаю плечами. Тут я спокоен: предсказание у греков никогда не было стопроцентным, и Дельфийский оракул в том порука. Его пророчества всегда были больше похожими на загадки и всегда двусмысленными.

Все еще держа руку на рукояти кинжала, Роксана подошла ко мне вплотную и, нагнувшись, заглянула мне прямо в глаза. Мне стоило неимоверных усилий не отшатнуться и выдержать ее злобный полубезумный взгляд.

Несколько секунд она изучала мое лицо, и все это время мне казалось, что сейчас она зашипит, а изо рта выскользнет раздвоенное змеиное жало. И все же я не дрогнул, не отпрянул и не отвел глаза.

Это успокоило бешеную бабу. Она выпрямилась и процедила:

— Ладно, щенок, ты выторговал себе пару дней жизни. — Она кивнула своим мордоворотам. — Заберите ублюдка, пусть пока посидит взаперти.

Ее голова вновь повернулась к Барсине:

— А ты, персидская шлюха, все равно сдохнешь от моей руки!

Дернув кинжал из ножен, она занесла его над головой Барсины, и та, зажмурившись, беспомощно закрылась от удара голыми руками.

Так не должно было быть. Я точно знаю, что Барсине не суждено погибнуть сегодня. Ее убьют лишь через четырнадцать лет, как, впрочем, и меня. Скорее всего, мое вторжение в это время повлекло изменения, и судьба всеми силами старается нивелировать их и побыстрее покончить со мной. Поэтому мы здесь, в этом зале, где нас не должно было быть — ни Барсины, ни меня!

Все это промелькнуло в моей голове и привело к странному выводу.

«Судьба привела меня в этот зал для того, чтобы убить, но я выкрутился, и судьба уступила. Значит, только в моих силах противостоять попыткам злого рока избавиться от меня, и если я смог вывести из-под удара себя, то смогу защитить и Барсину!»

Решив это, я резко рванулся из рук бактрийцев. Те, явно, не ожидали от меня такой прыти и лопухнулись. Получив на мгновение свободу, я бросился между Роксаной и Барсиной.

Закрыв своей тщедушной тушкой лежащую женщину, я зажмурился что есть сил и постарался как следует разозлиться. Оскалившись, словно загнанный в угол волчонок, я вскинул яростный взгляд на Роксану:

— Тронешь нас, и твой сын никогда не увидит света! Он сгниет в твоей утробе!

В ответ послышался бешеный рев рассвирепевшей тигрицы, но кинжал замер в занесенном состоянии.

— Ах, ты исчадие Аримана! — рубанула она кинжалом воздух и с ненавистью уставилась на меня.

Я делаю ставку на то, что она только что поверила будто я общаюсь с духом Александра. Одно влечет другое! Тот, кто говорит с мертвыми, в особой милости у бога смерти, а раз так, то он может накликать зло, от которого нет спасения. Она может не бояться живых, но все боятся мертвых.

Захочет ли она ради мести рисковать своим неродившимся ребенком⁈ Этот вопрос висит в накалившемся до предела воздухе, пока мы меряемся взглядами, и я делаю еще один ход.

— Сегодня утром я виделся с Эвменом и передал ему послание своего отца! Завтра я должен увидеться с ним снова. Если меня не будет на месте, он поднимет шум, и все узнают, что ты подняла руку на сына Александра.

Закатив глаза, повышаю голос до крика:

— Бойся, женщина, делами своими нарушить пророчество! Ибо расплачиваться за грехи твои придется плоду твоему!

Это подействовало, и, скалясь как дикая кошка, Роксана отступила на шаг. Еще раз рубанув воздух, она с силой вонзила кинжал в ножны.

— Ладно, живите пока! — прорычав, она развернулась к своим подручным и кивнула на трупы персидских царевен. — Заберите этих шлюх и сбросьте в Евфрат.

Отдав приказ и больше не оборачиваясь в нашу сторону, она тяжело двинулась к выходу.