Бастард Александра

Глава 15 // Часть 2 Юность Геракла

Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, середина июля 322 года до н. э

Слышу над ухом суровый голос Энея:

— Вставай, Геракл, скоро рассвет!

Скоро — значит, еще даже не рассвело, а меня уже поднимают. Рыча про себя, всё-таки встаю, натягиваю хитон и, плеснув в лицо водой из таза, выхожу во двор.

Здесь уже рабочий день в полном разгаре: подоенных коров и коз гонят на пастбище, женщины стайкой идут на уборку в сад, а из кузницы слышен звон молота.

Это наше поместье Фаре́са, или, как называют такое землевладение местные греки, — ойкос Фаре́са. Чуть больше шести тысяч арур, то бишь почти полторы тысячи гектаров самой разной земли — от пашни, лугов и садов до леса, части скалистого ущелья и берега реки Селинос.

Мы приехали сюда три дня назад и до сих пор обживаемся. Эпитроп поместья, то есть управляющий, Деметрий, за долгие годы отвык от хозяйского глаза. До нашего приезда он чувствовал себя здесь полноправным хозяином, с необременительной обязанностью отправлять раз в год в Вавилон деньги и припасы. Такая райская жизнь совсем его обленила, что, конечно же, сказалось на доходах поместья.

По этому поводу Барсина кипела негодованием еще в Вавилоне, а по приезду сразу же взяла бразды правления в свои руки. Жизнь эпитропа Деметрия мгновенно превратилась в ад с ежедневными проверками, вызовами на ковер и разносами.

Меня, как хозяйского сынка, хозяйственная жизнь ойкоса мало касается. Моя жизнь с приездом вообще не изменилась. Подъем с рассветом, пробежка, силовая зарядка, завтрак. Затем сто выстрелов из лука в мишень.

Если кто-то считает, что это просто, то пусть попробует! Я начинал с двадцати, и лук у меня, конечно же, не тот, что я купил на рынке Аузара. Тот я пока не могу даже натянуть, и, думаю, лет до пятнадцати вряд ли получится. Для стрельбы из того лука нужна мышечная сила взрослого тренированного мужчины, а я, как ни старайся, всего лишь одиннадцатилетний пацан.

Как говорится, выше головы не прыгнешь, но стремиться надо! Вот я и стараюсь, а пока стреляю из лука попроще. Первый сделал мне Эней, но тот уже стал для меня слишком слабым. Этот, уже второй, купили на рынке в одном из городов по дороге. Натянуть его тоже непросто, а послать стрелу хотя бы в мишень, не говоря уж про десятку, и того сложнее. После ста выстрелов руки наливаются свинцом и начинают дрожать так, что даже держать лук прямо — и то тяжело, а уж натянуть тетиву…

И это при том, что я уже давно не тот хлюпик, каким был в Вавилоне. Если сравнивать с той аморфной фигурой, какой я был год назад, то нынешний я — просто Геракл, как ни потешно это звучит. Да, год не прошел для меня даром! Ежедневные тренировки сделали свое дело: мышцы окрепли, тело подтянулось, и метаболизм всего организма ускорился. Я вытянулся, став ростом почти с Барсину, живот пропал совсем, уступив место квадратикам пресса. На руках появился непрожимаемый бицепс. Дыхалка, да и вообще общая выносливость, превзошла даже мои собственные ожидания. Я каждое утро отмахиваю, на вскидку, километров пять с такой скоростью, что раньше не мог выдержать и на стометровке.

В общем, даже для этого времени я выгляжу высоким, физически развитым парнем — в меру образованным, но не выделяющимся из общего ряда сверстников, дабы никому не пришло в голову заподозрить, что где-то там, в глубинах сознания этого подростка, скрывается шестидесятилетний мужчина двадцать первого века.

Хлопок Энея по плечу выводит меня из задумчивого состояния.

— Давай, не спи на ходу! Буду ждать тебя на стрельбище.

Киваю в знак согласия и срываюсь с места. Выбегаю за ворота и сворачиваю на лесную тропу. Бежать по лесу как-то веселее, чем по дороге, да и любопытствующих зевак тут нет.

Бегу быстро, но без напряга. Мимо мелькают толстые стволы сосен, а тропа скользит всё вверх и вверх. Первая половина круга идет в гору. Вот и поворотный камень, здесь лес уже пореже и вид на всю долину. Красиво и величественно, но я не останавливаюсь поглазеть. Уже видел, да и не хочется рвать темп. Если остановлюсь, то получится, что отдохнул, заленился, а я не хочу. Никакого отдыха и поблажек самому себе! Таков мой девиз, и я стараюсь ему следовать.

Не останавливаясь, поворачиваю и бегу вниз. Темп бега самопроизвольно возрастает, но на спуске надо быть осторожней, и я это знаю. Корни деревьев, камни, наклон — все это может обернуться падением и травмой, которая мне совсем не нужна. В нынешних условиях, при отсутствии всякой медицины, любая травма может оставить меня хромым до конца жизни.

Поэтому не расслабляюсь и не ведусь на кажущуюся легкость. Полная концентрация до самого спуска на равнину. Еще один поворот — и я выбегаю к заднему двору поместья. Здесь, на берегу реки Селинос, на небольшом пятачке свободной земли, Эней оборудовал стрельбище, стадион и ристалище.

Грек уже на месте, у него в руках лук и колчан со стрелами. У дальнего края, там, где крутой скальный подъем, выстроен забор из пуков соломы и выставлено чучело в рост человека. Чучело тоже из соломы, но сделано довольно искусно: голова, туловище, руки, ноги — все как положено!

За соломенной преградой — крутой подъем метров в пять, и это место выбрано под стрельбище не случайно. Стрелы, бывает, летят совсем не туда, куда целишься, и высокая стена за мишенью гарантирует, что я не подстрелю кого-нибудь невзначай. Забор из соломы за мишенью — это для того, чтобы не ломать стрелы о скальную стену. Накладно!

Беру у Энея лук и закидываю колчан через плечо. Отсюда до мишени ровно тридцать шагов. Одеваю перчатку и пробую натяжку — нормально! Затем вытаскиваю стрелу и накладываю на тетиву.

Наконечник стрелы нацелен в «сердце» мишени. Три пальца на тетиве. Выдох — и с максимальным усилием натягиваю тетиву до предела. Кисть у правого уха. Линия натяжения такая, чтобы отпущенная тетива не ударила по левой руке. Взгляд на мишень, точно туда, куда я хочу попасть! Левая рука замерла, и… Выстрел!

Щелкнула тетива, и, ширкнув, стрела вонзилась по самое оперенье в пук соломы рядом с мишенью.

Выдох — и следующая стрела. За ней следующая и следующая. Каждая третья попадает в мишень, и это, прямо скажу, отличный результат. Еще недавно была одна из десяти!

Стрельба из лука для меня — некое новое знание. Я неплохо стрелял из ружья и автомата в прошлой жизни, но лук — это совсем другое. Тут нет прицела, нет мушки! Из лука надо стрелять так, как бросаешь камень. Говоришь самому себе, куда хочешь попасть, настраиваешься — и попадаешь, а если нет, то увы…! Уже не научишься никогда, сколько ни старайся. Тут требуется талант, а он либо есть, либо его нет! С луком надо сродниться, как с собственной рукой, — только тогда будет толк. Так, во всяком случае, говорит Эней, и я ему верю.

Хотя он ведь был не лучником, а гоплитом в фаланге — откуда ему знать⁈ Нет, смеюсь, конечно! Это моя такая маленькая месть Энею за то, что он относится к луку вообще и к моему увлечению стрельбой в частности с изрядной долей презрительного скептицизма. Он, как и Эвмен, считает, что стрельба из лука — это удел варваров из вспомогательных подразделений, а настоящему мужчине предназначены меч и копье, ну, еще дротики — куда ни шло. Все остальное — для дикарей!

Так они считают, и что ж, имеют право. Ведь это они, вооруженные таким оружием и убеждением в своей непобедимости, прошли всю Азию — от Македонии до Индии. Прошли, и, по сути, никто так и не смог оказать им серьезного сопротивления — даже слоны не помогли!

Один колчан опустел, и Эней подает мне второй. Вновь начинаю как заведенный: стрела за стрелой идут в сторону мишени, попадая примерно с той же регулярностью.

Рука уже устала, но я стараюсь держать прежний темп — двенадцать стрел в минуту.

Спросите, как я это считаю⁈ Да просто! На каждый колчан Эней переворачивает песочные часы, и они полностью пересыпаются где-то за три минуты. На счет, конечно!

За это время я должен расстрелять полный колчан в тридцать пять стрел. Отсюда, чисто для себя, я и считаю количество стрел в минуту, ибо в моем сознании по-прежнему живут минуты, метры и килограммы, что доставляет мне массу неудобств. Ведь все местные системы мер я автоматически стараюсь пересчитать в СИ, а надо бы уже вжиться в роль «по-настоящему» и на уровне подсознания мерить все, как местные, — стадиями, локтями, минами и талантами. Правда, есть одна закавыка! В эту древнюю пору еще не озадачились точным измерением времени. Нынешнее человечество вполне удовлетворено делением на годы, месяцы и дни, и лишь кое-где, я слышал, добрались до деления дня на часы. Так что с измерением времени все равно придется держаться за старые привычки!

Колчан пуст, и, подавая следующий, грек переворачивает часы. Чутка запаздываю! Натертые тетивой пальцы уже горят, рука отяжелела, и разброс пошел куда больше. В цель прилетает лишь каждая пятая, но это тоже терпимо. Я на лавры Робин Гуда пока не претендую.

Последние тридцать пять стрел пошли уж совсем неважно. Сегодня я что-то не в форме. К концу рука уже начала дрожать, и соломенное чучело пронзило лишь три стрелы из тридцати пяти.

Колчан пуст, и я с облегчением выдыхаю.

«Хорошо, что хоть выше забора не запустил, — успокаиваю себя. — Не опозорился, совсем уж в молоко-то!»

Едва успеваю так подумать, как слышу откуда-то сбоку мальчишеский голос:

— Мазло! Стрелять научись сначала!

Поворачиваю голову и вижу пятерых сорванцов, сидящих на большом валуне, что стоит у края стрельбища. Старшему лет четырнадцать, а младшему примерно как и мне. Кричал, естественно, тот что постарше, — чернявый и длинноволосый, он явно вожак в этой стае.

Как я уже говорил, мы здесь всего третий день и еще не обвыклись. Чьи это дети, я понятия не имею. Тут у нас сложная система хозяйствования. Есть земля, которую обрабатывают рабы, а есть та, что сдается в аренду. Арендаторы тоже разные. Большая часть — из свободных крестьян, но немало и из вольноотпущенников. Так что народ вокруг самый разный, и чья это пацанва, сказать трудно.

Эней, недолго думая, шикнул на них:

— А ну, пошли отсюда! Жив…

Обрывая на полуслове, придерживаю его за рукав:

— Погоди, не гони!

Делаю шаг в сторону вскочивших пацанов и обращаюсь к главарю. Негромко, но так, чтобы все слышали.

— Считаешь мазло, так возьми, сам попробуй! — Протягиваю ему лук. — Сделаешь лучше меня — соглашусь, а нет… Тогда придется тебе извиниться!

— Перед кем⁈ Перед тобой, что ли⁈ — Начинает сразу же гнуть понты чернявый, но мое детство тоже не со скрипкой в руках прошло.

Вызывающе усмехнувшись, враз беру малолетнего главаря на слабо:

— Так что, стреляешь или ты тока базарить мастак⁈

Покраснев, тот резко соскочил с камня.

— Давай! — Он вытянул ко мне руку. — Сейчас покажу тебе, как стрелять надо!

Его банда радостно зашумела, и чернявый кивнул им:

— Ну-ка, пацаны, тащите стрелы!

Четверка мальчишек бросилась к мишени, а их главарь встал к рубежу. У меня уже целый год тренировок за плечами, а это — опыт! Одного взгляда на готовящегося стрелка мне хватило, чтобы понять: этот парень никогда не держал лук в руках. Кому-то это может показаться странным; казалось бы, крестьянский парень должен увлекаться охотой — ведь с едой в деревнях туго, а тут, как-никак, добыча и прибыль к столу, — но это иллюзия.

Хороший лук, как я уже убедился, — вещь дорогая, а из дешевой самоделки даже в утку не попадешь; те же силки куда дешевле, проще и эффективней. Да и македонская власть не жалует оружие в крестьянских домах — ведь это, как ни крути, завоеванная территория. Так что лук — это оружие профессиональных охотников и воинов, но никак не крестьянства.

Смотрю, как стая принесла своему вожаку стрелы, и тот, неумело наложив стрелу, попытался натянуть тетиву. То, что это не так просто, как ему представлялось, стало для него неприятным сюрпризом и отразилось на лице изумленной гримасой.

Приложив максимум усилий, он все же натянул тетиву и, держа все тело в напряжении, стал выцеливать мишень. Потратив на это все силы, он спустил стрелу в тот момент, когда левая рука уже дрогнула от напряжения.

Просвистев, стрела пошла высоко вверх и ударилась в гранитную скалу далеко от верхнего края соломенного забора. От удара стрела сломалась, а парень, горячась, закричал:

— Это случайно, не считается!

Эней нахмурился — каждая стрела стоила денег, — но я успокаивающе тронул его за руку, мол, пускай еще попробует.

Тут дело не в том, что мне интересны мальчишеские разборки или я таким образом хочу завести друзей. Вовсе нет! Просто я следую своему стратегическому замыслу. Раз уж судьба загнала меня в неприемлемый для серьезных дел возраст, то надо использовать его с максимальной выгодой. И выгоду я вижу в запасе времени. У меня есть время для того, чтобы вырастить свою будущую гвардию — людей, которые будут верить в мои идеи и сражаться за них.

Тут у меня есть пример из нашей русской истории. Первый отряд сумасбродного царевича Петра, смеха ради, окрестили потешным войском, а ведь на базе именно этих смешных крестьянских парней вырос грозный Преображенский полк, прапорщики которого, как цепные псы, рвали врагов императора и насаждали его волю по всей стране.

У меня нет крепостных, из которых неволей можно было бы набрать себе пареньков поспособней. У меня нет средств, чтобы нанять кого-то за деньги. У меня под рукой есть рабы, но набирать из них нельзя — не поймут! Ни мать, ни соседи-землевладельцы! Учить рабов воевать, справедливо считают они, — это своими руками рыть себе могилу!

Где же тогда взять ту команду, о которой потом летописец напишет, что они выросли вместе с царем и преданно служили ему во всем, не щадя собственной жизни? Этот вопрос мучил меня ровно до сегодняшнего утра, когда я увидел эту разношерстную пятерку.

«Вот же она — моя „армия трясогузки“! — сыронизировал я, вспомнив детскую книжку. — Дело за малым! Всего лишь приручить и подчинить себе этих волчат!»

Думая о своем, я не спускаю глаз с непутевого стрелка, а малолетний вожак запустил вторую стрелу еще выше первой. Когда же и третья сломалась, ударившись о гранит еще дальше от мишени, чем первые две, Эней не выдержал:

— Ну, хватит! Ты уже на целую драхму настрелял. — Он подошел и отобрал у паренька лук, не забыв наградить подзатыльником и проворчать: — Убыток один!

Юный главарь малолетней стаи настолько обескуражен результатом, что даже не отреагировал на подзатыльник, и вся его команда тоже выглядит расстроенной.

Подхожу к парню, и тот, надо отдать ему должное, бурчит:

— Извини! Я ведь не знал, что так трудно!

Улыбнувшись, протягиваю ему открытую ладонь:

— Ладно, проехали! Как зовут-то тебя⁈

Тот, радостно ощерясь, жмет мою ладонь:

— Андромен! — Представившись, он тут же показывает на своих друзей. — А это Клит, Полисфен и…

Я даже не стараюсь запомнить всех, просто жму протянутые руки, а потом киваю на лук в руках Энея:

— Может, еще кто хочет попробовать⁈

Грек нахмурился еще больше, но я строго посмотрел ему прямо в глаза, и он не стал возражать.

Ребята тут же набросились на лук, но из четверки смог натянуть тетиву только один, что постарше, и бурный энтузиазм мгновенно угас.

Забираю у поникших ребят лук и вдруг, словно бы осененный идеей, растягиваю губы в улыбке:

— А знаете что! Если хотите научиться стрелять и владеть мечом, то приходите с рассветом к воротам поместья. Будем учиться вместе!

Старый плотник Кассандр смотрит на нарисованный на песке чертеж и недовольно бурчит:

— Не пойму я, чего ты хочешь, юный господин. — Он скосил на меня виноватый взгляд. — Может, тебе лучше лошадку выстругать⁈ Хочешь⁈

В его глазах вспыхнула надежда, но тут же потухла.

«Себе лошадку выстругай! — зло рычу про себя, поражаясь чудовищной бестолковости старика. — Ну что ты тупишь-то, старый!»

Я делаю уже третью попытку объяснить, чего я хочу. Сначала пытался растолковать «на пальцах», но сразу понял бесперспективность такого подхода. Потом нарисовал схематично ножной привод на крутящийся вал — и тоже ничего не вышло. Теперь вот пробую разбить всю работу по отдельным узлам, но все равно идет туго.

Слышу сзади шаги и голос нашего кузнеца Евдора:

— Чего ругаетесь?

Кассандр почти умоляюще глянул на кузнеца.

— Да вот, юный господин пристал, а чего хочет, не пойму. — Он так тяжело вздохнул, что мне даже стало его жалко. Чего я мучаю старика, надо другого исполнителя поискать.

Евдор посмотрел на рисунок на песке, а затем поднял на меня заинтересованный взгляд:

— А че это такое-то, юный господин?

Стиснув зубы и мысленно пожелав себе терпения, беру палочку и, расчистив место рядом, рисую вновь токарный станок с ременным ножным приводом и объясняю принцип его работы.

Кузнец слушает меня молча, лишь напряженно хмуря брови, и я уже начинаю думать, что опять все зря, как он вдруг приятно удивляет меня вопросом:

— Это что ж, качаешь эту доску, а заготовка крутится⁈

— Точно! — Поднимаю на него почти счастливый взгляд. — Понимаешь теперь, к чему я⁈

Почесав затылок, Евдор задумался, и через мгновение в его глазах уже вспыхнула искра заинтересованности. Он тут же начал что-то быстро говорить, объясняя Кассандру и показывая руками, что и как надо сделать. Внимая кузнецу, Кассандр как-то враз проникся и даже начал задавать ему встречные вопросы.

Евдор говорит быстро, проглатывая окончания и вставляя столько незнакомых мне слов, что я с трудом улавливаю суть. Думаю, он со стариком Кассандром — из местных ионических греков или вообще с островов, потому как говорят они оба с таким жутким акцентом, что я половины слов не разбираю.

«Теперь понятно, почему старик так тупил, — мысленно иронизирую над самим собой, — он просто не понимал твой уж слишком классический греко-персидский говор!»

Спокойно жду, пока идет бурное обсуждение между кузнецом и плотником, но, как только они затихли, спрашиваю:

— Ну, так что, сделаете⁈

Бросив еще один взгляд на чертеж, потом на Кассандра, Евдор наконец решился:

— Ты вот что, юный господин, — он тяжело вздохнул, — приходи-ка денька через три! Мы тут с Кассандром покумекаем, что к чему, тоды и решим!