Бастард Александра

Глава 21

Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, 21 мая 319 года до н. э

Солнечный диск только-только опустился за вершину горы, предвещая наступление вечерней прохлады. Это лучшее время дня, когда ночной сумрак еще не вступил в свои права, а дневная изнуряющая жара уже спала.

В атриуме дома, между бассейном из розового мрамора и увитой плетистыми розами беседкой, стоят пять «шезлонгов», на которых возлежат два брата моей «мамочки», ее сын от второго брака Фарнабаз, сама Барсина и я. Сегодня мой день рождения, и у нас в доме собралась вся семья. Вернее, вся семья по линии матери; по линии отца, по понятным причинам, родня отсутствует. Да и осталось их всего трое. Где-то в Македонии номинально правят царями «мои сводные дядя и брат» — Филипп III Арридей и Александр IV, да в Сардах прячется от настойчивых женихов «моя тетка» Клеопатра.

Они не приехали бы, даже если бы их пригласили, и дело совсем не в расстоянии и времени. Просто они не считают меня родней, и мой четырнадцатый день рождения для них совсем не праздник. Для них, так же как и для всей прочей македонской аристократии, я всего лишь персидский бастард, нелепая случайность, дань слабости и похоти Великого Александра.

Я ничуть не страдаю от их отсутствия, скорее наоборот, — даже тех гостей, что есть сейчас в доме, для меня многовато. К примеру, вот эти двое взрослых мужиков, что возлежат напротив, не вызывают у меня ни малейших симпатий, да и «мой сводный брат» тоже. Жизнь этих чужих людей мало интересовала меня до сего дня и вряд ли заинтересует в будущем, но Барсина настояла на их приглашении и устройстве из моего дня рождения большого семейного праздника.

На мой вопрос, почему раньше она не знакомила меня ни с братом, ни с дядьями, Барсина попыталась отмолчаться. Когда же я иронично заметил, что до этого мой день рождения не отмечали вовсе, а в этом году вдруг решили закатить пир на весь мир, она с укором посмотрела на меня, а затем ответила с нескрываемой горечью:

— Ты уже взрослый, Геракл, и я не хочу тебе лгать. Скажу честно, у нас с тобой назревают большие неприятности, и поддержка братьев очень и очень пригодится. У меня с братьями и с сыном Фарнабазом отношения непростые. Мягко говоря, мы в ссоре, и мириться ни у кого до сих пор не было желания. Я сама отдала сына старшему брату на воспитание, когда стала наложницей Александра. Другого выхода не было, и он его принял, видимо, рассчитывая на мою благодарность! Я же ничего не смогла сделать для них, и они все еще дуются на меня за прошлое. По их мнению, когда я жила в царском дворце, я совсем не вспоминала о семье и не оказывала им должного внимания и протекции! Эгоисты! А то, что мне самой приходилось тогда несладко, их вообще не волнует!

Ее разборки с сыном и братьями мне были совсем не интересны, а вот про назревающие неприятности захотелось узнать поподробнее, о чем я ее сразу же и спросил.

— О каких проблемах идет речь⁈ — Начал было я, но она меня тут же перебила.

— Не будем об этом сейчас!

И уже на ходу, бросив мне, что пока рано об этом говорить, она добавила с наигранной улыбкой.

— Твой день рождения — это хороший повод примириться с сыном и братьями.

И вот закончилась официальная часть грандиозного празднества, куда была приглашена уйма народу: большинство наших арендаторов, кое-кто из влиятельных людей города, конечно же, сын и братья Барсины. Ну и мой ближний круг: Эней, Патрокл, Экзарм и чуть ли не вся сотня моих новых бойцов-сотоварищей. Столы поставили в саду и не поскупились на еду и вино. Пир вышел на славу! Гости наелись, напились и, не уставая хвалить хозяев, приступили к развлекательной части празднества, то бишь к танцам и пляскам. В начавшейся веселой суете Барсина пригласила братьев и сына в атриум для приватного разговора, ради которого, собственно, этот праздник и затевался.

Там уже все было готово. Низенький столик, уставленный закусками, кувшин с вином и пять импровизированных шезлонгов, на которые мы тут же и улеглись. Слуга наполнил кубки вином, обильно разбавил водой и подал гостям. Последовало еще пара тостов за мое здоровье и благополучие, а потом наступила довольно тягостная тишина.

Невозмутимо отщипывая одну виноградину за другой, кидаю их в рот и исподволь поглядываю на наших гостей. Те потягивают из керамических чаш разбавленное водой вино и изредка бросают на Барсину недвусмысленные взгляды, мол не пора ли уже приступить к сути. Та же выглядит несколько растерянной и совсем не торопится начать.

Пауза затягивается, и старший из братьев, Шираз, решил прервать неловкую тишину.

— У тебя все хорошо, дорогая сестрица? — Его проницательный взгляд остановился на ее лице. — Мы твоя семья и ты можешь рассказать нам все! Мы всегда поддержим тебя, чтобы не случилось!

Учитывая многолетний разрыв, такая неожиданная родственная забота выглядит более чем странно, но Барсине сейчас не до мелочных претензий.

Стрельнув в сторону брата своими миндалевидными глазами, она вдруг выпалила резко и зло:

— Эта гадина, этот мерзавец хочет отобрать у меня поместье!

От неожиданности Шираз даже замотал головой:

— Подожди! Давай толком! Кто хочет отобрать у тебя твою собственность?

— Аристомен! — чуть ли не зарычала Барсина. — Его человек приезжал ко мне на прошлой неделе и вручил требование ареопага вернуть городу часть моей земли, коей я, по их мнению, владею незаконно!

Она обвела братьев возмущенным взглядом, требуя их поддержки, но те лишь обменялись недоуменными взглядами.

Тогда, недовольно фыркнув, Барсина продолжила:

— Естественно, я помчалась к нему разбираться! Бросила этому старикашке в лицо все, что я думаю о его грязных делишках, а он, мразь такая! — Ее рот перекосился от с трудом сдерживаемого гнева. — Он начал тыкать мне в лицо каким-то свитком и кричать, что земля у реки мне не принадлежит и что я владею ею не по праву!

Средний из сыновей Артабаза, Мирван, со стуком поставил свою чашу на столик.

— Это невозможно! Все поместье досталось тебе от отца по наследству, о чем он говорит⁈

— Вот именно! — нервно выкрикнула Барсина. — Он уверяет, что Артабаз завладел этой землей незаконно, и потому я должна вернуть ее полису добровольно, а если нет, то он подаст на меня в суд и все равно вернет эту землю городу…

— То бишь самому себе! — вместо нее закончил фразу Мирван. — До чего ж ушлый мерзавец!

После этого все молча посмотрели на старшего брата. Восток — дело тонкое! На все вопросы первое слово за старшим, тем более что именно Шираз представляет персидский клан в ареопаге Пергама и как никто разбирается в городских законах и подковерных интригах.

— Он что, реально может это сделать? — первым нарушил молчание младший из братьев, а я успел подумать о том, что земля у реки — это как раз та гора, где я добываю уголь, глину и гипсовый камень.

«Ай да председатель! — мысленно поражаюсь нахальству Аристомена. — Да это же черное рейдерство чистой воды! А мы-то, наивные, полагали, что все началось в девяностые!»

Поскольку старший не торопится с ответом, мою мысленную иронию прервал нетерпеливый выкрик Барсины:

— Ну что ты молчишь, Шираз⁈ Он может отобрать у меня мою землю или нет⁈

Тот, подумав еще пару секунд, обхватил правой ладонью свою завитую бороду.

— В 356 году, после неудачного мятежа, наш отец бежал в Македонию. — Он поднял взгляд на Барсину. — Ты хоть и маленькая была, но должна помнить эти времена.

Шираз задумчиво улыбнулся, и Барсина тут же прервала его:

— Я помню, и что?!. Как это связано?

— Царь Персии Артаксеркс III тогда сильно разгневался на него, — всё так же задумчиво продолжил старший брат, — и в гневе разослал по всем малоазиатским городам свой эдикт, в котором лишал нашего отца всех чинов и имущества. Эта земля как раз и была тогда в собственности нашего отца.

Шираз замолчал, и тут «мой сводный братец» нетерпеливо поправил его:

— Все знают, что потом царь простил его и всё вернул!

Барсина немедленно закивала, соглашаясь, а Шираз только покачал головой.

— Во-первых, не всё, а во-вторых, это уже другой документ, которого у нас нет. Если у Аристомена есть тот царский эдикт о лишении нашего отца всего имущества, он может пойти с ним в суд и потребовать от ареопага отобрать эту землю в пользу города.

Мне все это удивительно слушать, и в конце концов я не выдерживаю:

— Подождите! Мне одному что ли непонятно, как могут действовать эдикты уже давно не существующего царства⁈

Все трое «моих родственников» посмотрели на меня с таким изумлением, словно увидели говорящую собаку. До сего дня из-за прошлых обид они у нас в доме не бывали и дел со мной не имели. И если «мамочка» и прочие домочадцы уже малость попривыкли к моей манере речи и прочим странностям, то с остальными людьми я стараюсь разговаривать как можно реже. Сегодня я тоже по большой части молчал, а если и требовалось, то отвечал односложно. Возможно, братьям Барсины и Фарнабазу даже показалось, что их родственничек слегка туповат, но сейчас, когда я так неосторожно ослабил контроль, моя фраза резанула их по ушам. В это время четырнадцатилетний подросток так не разговаривает и подобными словами не оперирует.

Минуту изумленного затишья прервала Барсина:

— Мой мальчик прав! Какого черта вы притянули сюда какой-то эдикт Артаксеркса⁈ Может, еще законы Хаммурапи вспомним⁈

Вмешательство «мамочки» помогло, и Шираз тут же переключился на нее:

— Женщина, не говори о том, чего не понимаешь! — Он укоризненно уколол ее взглядом. — На сегодняшний день в державе Великого Александра действуют как законы Македонии, так и законы бывшего Персидского царства.

Он на миг замолчал, и я вновь не удержался от вопроса:

— Как такое возможно? Победители приняли законы побежденных⁈

Три пары мужских глаз тут же резанули меня молчаливым возмущением, и я подумал, что про победителей и побежденных, пожалуй, ввернул зря. Артабаз хоть и признал власть Македонского царя и служил ему верой и правдой, но его сыновья — плоть от плоти цвет персидской аристократии.

В полной мере наградив меня молчаливым осуждением, Шираз все-таки пояснил:

— После победы при Гавгамелах, когда вся бескрайняя Персидская держава попала под власть Александра, он внезапно столкнулся с непредвиденными трудностями. Те законы, что обеспечивали порядок в маленькой Македонии, никак не могли разрешить все неисчислимые противоречия огромного царства. Что ему было делать? Писать новые законы и устанавливать их на вновь завоеванной земле? На это потребовались бы годы, а Александр не хотел останавливаться. Он рвался к границам Ойкумены и решил эту проблему так же быстро, как и все прочие, — одним «гениальным» росчерком пера. Александр своим указом оставил в силе как старые законы Персидского царства, так и новые, македонские, дав право своим наместникам и местным властям решать, какими законами следует руководствоваться в каждом конкретном случае.

Тут Шираз криво усмехнулся:

— Так что в одном Аристомен прав: если ареопаг Пергама признает, что в этом случае применение эдикта Артаксеркса уместно, то он будет признан законным, а его исполнение — обязательным.

— И что, — тут же не утерпела Барсина, — ареопаг примет его сторону⁈

Горькая усмешка вновь скривила лицо старшего брата, а его взгляд, пройдясь по моему лицу, вернулся к сестре.

— К сожалению, да! После того как твой сынок лягнул в лицо Антигоновского наследника, мы в этом городе — отверженные. Все отвернулись от нас и боятся запятнать себя знакомством с нами. В деле против тебя, Барсина, Аристомен легко получит большинство в ареопаге. Тут ничего не поделаешь, скажи спасибо своему сыну!

Он глянул на меня, и его глаза вдруг наполнились добрым смехом.

— Хотя весь город до сих пор вспоминает тот случай и с большим удовольствием смеется над этим выскочкой Деметрием и его отцом. Пергамцы, как и все малоазиатские греки, любят этих заносчивых македонских пастухов еще меньше, чем мы, персы!

— Не любят, но все равно поддержат Аристомена! — зло процедила Барсина, а Шираз лишь развел руками.

— А что ты хочешь⁈ Все знают — Аристомен человек Антигона, никто не захочет с ним связываться. Особенно из-за нас!

Вижу, как сжались кулаки Барсины, и она обвела братьев жестким взглядом.

— Значит, вы не поможете⁈

Под прицелом ее требующих ответа глаз они молчат, стараясь не смотреть на сестру. Фарнабаз тоже молчит, он не самостоятелен и полностью зависит от Шираза.

Мне все понятно! В такой ситуации ждать от кого бы то ни было помощи не стоит; тут каждый сам за себя и, как говорится, своя рубашка ближе к телу. Вступишься за сестру — глядишь, и сам под замес попадешь!

Не найдя у братьев поддержки, «мамочка» как-то враз обмякла и обреченно опустила голову. Видно, что она сильно рассчитывала на их помощь, и особенно на старшего Шираза, ведь он не последний человек в совете Пергама.

Пергам — греческий полис на Малоазиатском побережье. Полис, то бишь город-государство, где власть представляет выборный совет «лучших» людей города. Де-юре этих людей избирает народ полиса, но де-факто эти выборы — такая же фикция, как и в нашем далеком двадцать первом веке. Все уже давно куплено, голоса прикормлены и поделены. На деле город Пергам — это классический образец олигархической республики, где в совет Тридцати шести, или ареопаг, входят только представители самых влиятельных и богатейших фамилий полиса. Наша фамилия — одна из них, но в свете разгрома Персидской державы, понятное дело, персидская партия ныне не на вершине. Нынче всю власть прибрал клан Тарсидов и их старейший представитель Аристомен, архонт и председатель ареопага Пергама. Он удачно подсуетился во время приезда Антигона: собрал ему приличную сумму, обещал провести набор в войско, и одноглазый сатрап Великой Фригии оставил его в городе своим наместником. После этого ссориться с Аристоменом стало еще опасней. Поспоришь с кланом Тарсидов, а окажешься вдруг врагом Антигона и всей Македонии.

Мне искренне жаль «мамочку», она выглядит по-настоящему подавленной, но главную беду я вижу в другом. Потеря этой части поместья грозит мне утратой львиной доли доходов, и это в то время, когда дело неуклонно движется к роковому рубежу.

Глядя на мрачно замолчавших гостей, начинаю лихорадочно искать выход из создавшейся ситуации.

«Эта сволочь Аристомен, — как бы ни мрачна была перспектива, не могу удержаться от иронии, — посягнул, можно сказать, на самое святое — на мои деньги!»

А это действительно на сегодняшний день почти самое главное. Ведь если я не сумею сохранить свои доходы, то не смогу содержать даже набранную мною сотню всадников, не говоря уж про большее. Через год начнется так называемая вторая война диадохов, и, если я хочу остаться в живых, мне надо быть к ней готовым. То бишь иметь под рукой реальную силу, на которую можно будет опереться в нужный момент!

В моих планах та сотня парней, что имеется у меня сейчас, — это костяк будущей конной армии, что мне еще предстоит набрать. Начать набор я рассчитывал здесь, в Пергаме, а сейчас выходит, что под угрозой не только мои деньги, но и возможность набора воинов. Ведь трудно представить, что, отобрав у меня половину поместья, Аристомен успокоится и позволит набирать людей на земле Пергама.

Произнеся еще раз имя Аристомена, я вдруг почувствовал, что кажущаяся неразрешимой задача имеет простое, но весьма действенное решение.

«А ведь точно, — чуть было не воскликнул это вслух, — проблема не глобальна, а очень и очень конкретна и упирается всего лишь в жадность и нечистоплотность одного человека. Как там говаривал вождь народов — любая проблема всегда имеет четкие имя и фамилию! Не будет Аристомена — не будет и головной боли!»

В этот момент я осознал, что думаю об убийстве человека и, к своему удивлению, не обнаружил в глубине своего сознания ни малейших угрызений совести или моральных противоречий.

«Интересно, — не могу оставить сей факт без внимания, — я всегда был таким испорченным или сей жестокий век меня так изменил?»

На всякий случай исподволь оглядываю своих собеседников — не у одного меня появилась эта крамольная мысль или все присутствующие поддались искушению? С одного взгляда выдать безоговорочный вердикт не возьмусь, но мне кажется, что ни моя «мамочка», ни два ее брата ни о чем таком в сей миг не подумали.

«Выходит, — саркастически хмыкаю про себя, — из нас четверых самый испорченный здесь я! Выходец из двадцать первого века, называющий это время жестоким и бесчеловечным! Парадокс! Или просто мы, люди будущего, намного циничней и лицемерней? Вечно хотим прикрыть свое гнилое нутро какой-нибудь красивой идейкой или высокой целью!»

Тут мне приходит в голову, что, собираясь вступить в борьбу за престол, я изначально планировал убить тысячи людей на поле боя, сражаясь с армиями других претендентов, и тогда у меня никаких моральных вопросов не возникало. Почему⁈

«Да черт его знает! — в сердцах восклицаю про себя. — Сейчас вот точно не время копаться в себе и искать ответы на подобные вопросы!»

Отбросив в сторону свои моральные потуги, я задаю крайне волнующий меня вопрос по существу:

— Скажи мне, дядя Шираз, кто станет архонтом города и председателем ареопага, если вдруг достопочтенный Аристомен тяжело заболеет или, того пуще, умрет?

После этого вопроса все вновь уставились на меня так, словно я уже убил бедолагу. Выдерживаю всеобщее недоумение и не отвожу взгляда, пока старший из сыновей Артабаза сверлит меня глазами.

Наконец, глубокомысленно помолчав, он все же ответил:

— Будут новые выборы, а до тех пор власть в городе будет принадлежать стратегу Никанору.

Быстро осмыслив ответ, спрашиваю его вновь:

— А есть ли у тебя, Шираз, сын Артабаза, шанс стать председателем высшего совета Пергама?

На это тот иронично скривил губы:

— В наши тяжелые времена греки выберут перса только лишь в том случае, если другие старейшины, Эвит и Никанор, добровольно снимут свои кандидатуры с выборов.