Бастард Александра

Глава 9

Город Вавилон, конец октября 323 года до н. э

В большой комнате на полу сидит Барсина и держит меня в своих объятиях. Я чувствую, как ее колотит от страха и нервного возбуждения. Рядом, и тоже на полу, растекся Мемнон. По его лицу катятся ручьи пота, хотя в комнате совсем не жарко.

Толстяк потеет от ужаса, и, должен сказать, что его страх воняет очень едко и неприятно.

«Брал бы пример с Гуруша, — мысленно издеваюсь над обоими, — тот от испуга просто коченеет, как мертвый, и ничем не пахнет!»

Мы здесь не одни: зал полон народу, и это, по большей части, женщины и дети. Здесь, в большом зале южного крыла, собрали всех высокопоставленных женщин двора, их слуг, подружек и личных рабов, потому что царский дворец Вавилона в осаде.

Кто осмелился напасть на властителей Ойкумены⁈ Да, свои же и осмелились, кто же еще! Это фалангиты из пехотных лагерей, что во множестве разбросаны вокруг столицы, так ярко проявляют свое недовольство властью регента.

Сил у Пердикки немного, защитить все помещения дворца он не в состоянии, поэтому всех и собрали здесь, в южном крыле. Оно самое удобное для обороны.

Нас привели сюда в числе последних, когда весь зал уже был полон, и выбор был лишь между тем, чтобы стоять или разместиться прямо на полу. Стоять не было сил, и Барсина первой показала пример, усевшись в углу, рядом с узким стрельчатым окном.

Я вообще не понимаю целесообразности этого скопления в одном месте. Если дворец падёт, то вряд ли нескольким бойцам охраны удастся сдержать ворвавшихся фалангитов.

Хотя это я так бурчу по-стариковски. Понятно же, что всех женщин собрали здесь скорее из психологических соображений, чем из военных. На миру и смерть красна, как говорится. Всем вместе не так страшно, и никто не натворит глупостей — например, бросившись бежать.

Стоящий у крохотного оконца Эней повернулся к нам:

— Кажется, отбились!

Там снаружи только что часть восставшей пехоты пыталась прорваться через южные ворота. Охране и дополнительным частям, что Пердикка собрал во дворце, удалось отбросить их назад, но это лишь потому, что основная часть мятежников пока ещё не принимала участия в штурме.

Эней еще раз глянул в узкое окошко и произнес:

— Ждут подкреплений! Скорее всего, общий штурм начнут завтра с рассветом.

На его слова отреагировал только Мемнон.

— Думаешь? — Он боязливо покосился на оконце, словно ждал появления напасти именно оттуда.

Никак не отреагировав на вопрос Мемнона, грек отошел от окна и тоже уселся на пол. После этого в нашем углу установилась полная тишина, нарушаемая лишь сопением Мемнона.

Провожу взглядом по переполненному залу. Больше всего он сейчас смахивает на кадр из фильма о гражданской войне в России: вокзальный зал ожидания, воздух пропитан страхом и повсюду испуганные лица женщин, искаженные ожиданием неизбежного.

Из общей толпы мой взгляд выхватывает только одно спокойное лицо — это Роксана. Она не боится, и совсем не потому, что рядом с ней ее верные бактрийские телохранители. Ее спокойствие обеспечивает совсем другой мужчина; он сейчас, завернутый в пеленку, качается на руках верной рабыни. Это ее новорожденный сын, и она уверена, что сына Великого Александра не посмеет тронуть ни один македонский солдат.

Вновь перевожу взгляд с Роксаны на трясущуюся челюсть Мемнона и думаю о том, что всё началось еще в конце августа, когда Роксана родила здорового мальчика.

Его назвали в честь отца Александром, и на радостях Пердикка закатил роскошный пир. На нем были все ведущие военачальники македонского войска, кто еще оставался в Вавилоне; не было только Мелеагра и Аттала. С этого момента всем стало ясно: это начало открытого противостояния.

Всё шло так, как я когда-то видел в серии фильмов. Обе стороны готовились к вооруженному столкновению, но никому не хватало решимости напасть первым. И Пердикка, и Мелеагр сильно зависели от мнения и настроя своих воинов, и оба знали, что армия не хочет междоусобной войны и откажет в поддержке тому, кто первым начнет бойню.

Пердикка оказался хитрее. Он втайне сговорился с ближайшим сообщником Мелеагра, Атталом. Пообещав отдать ему в жены свою сестру Аталанту, он переманил Аттала на свою сторону. Тот, по всей видимости, не особо упирался и сдал своего товарища с потрохами.

Трагедия произошла двадцать восьмого августа, в день, когда Мелеагр решил воздать почести отцу всех богов Зевсу и испросить его милости для своих дальнейших действий. С отрядом из трехсот самых верных воинов он прибыл в храм Зевса, не зная, что там ему приготовили ловушку.

Аттал предупредил Пердикку о намерении Мелеагра провести жертвоприношение в храме Зевса, и тот решил действовать. Перед ним сразу же встала непростая задача: чтобы справиться с тремя сотнями опытных бойцов и гарантированно победить, нужно противопоставить им не менее пятисот. Подтянуть пять сотен бойцов к определенному месту в городе в определенное время да так, чтобы это осталось в тайне, практически нереально.

Казалось бы, решить такую задачу невозможно. Так думал и Мелеагр со своими ближниками, но решение все-таки нашлось.

Кто-то подсказал Пердикке, или он сам додумался, — я не знаю, но вместо пяти сотен воинов, способных разболтать тайну, он предпочел собрать к храму Зевса три десятка молчаливых боевых слонов. Их погонщики-индусы тоже не отличались разговорчивостью, так что до самого рокового момента Мелеагр и его бойцы даже не догадывались, что попали в западню.

Все случилось, когда Мелеагр с телохранителями вышел из храма после жертвоприношения. Воины ждали его на площади, собравшись плотной толпой перед ступенями храма. В этот момент со всех трех улиц, выходящих на площадь, начали выходить разъяренные слоны.

Воины Мелеагра были вооружены только мечами; ни копий, ни дротиков у них не было, а без них противостоять боевому слону невозможно.

Хотя, если честно, вряд ли стоящей на площади пехоте помогли бы копья и дротики. Слишком большая скученность на слишком ограниченном пространстве. Они были обречены! Слоны почти мгновенно врезались в массу воинов и, зверея от крови, начали крушить тела направо и налево.

Гуруш принес мне слова очевидцев, что крики растоптанных слонами людей были слышны на несколько кварталов вокруг, а кровь и останки тел убирали с площади еще несколько дней.

После той трагедии жители Вавилона еще долго обсуждали греков и македонцев, всякий раз недоумевая:

«И эти люди нас называют варварами…»

Самому Мелеагру удалось избежать страшной участи — быть раздавленным, но спастись от смерти он не сумел. Он успел спрятаться в храме от боевых слонов, но священные стены не остановили убийц, идущих следом.

Каждый житель Эллады знает один непреложный закон: любой человек, попросивший убежища в стенах храма, неприкосновенен. Неважно, кто он: убийца, вор или грабитель, — пока он в храме, он находится под защитой богов.

Пердикка нарушил этот закон и приказал убить прячущегося у алтаря Зевса Мелеагра. С того момента каждый грек в Вавилоне, каждый македонец от Греции до Индии знал: дни Пердикки сочтены. Зевс никогда не прощает святотатства!

Единственный, кто плевать хотел на традиции и веру, был сам Пердикка. За десять лет Великого похода он ограбил столько самых разных храмов, что давно уже потерял страх и веру в неотвратимую кару богов. И, как показало будущее, совершенно напрасно!

После убийства Мелеагра и разгрома его сторонников на короткое время Вавилон замер в предгрозовом затишье. Полтора месяца все было спокойно, пока не пришла весть об убийстве сводной сестры Великого Александра, Кинане, и причастности к этому брата Пердикки, Алкеты.

Эта новость разом взорвала хрупкий мир. В лагерях фалангитов сторонники убитого Мелеагра тут же разнесли слух, что Пердикка убил сестру Великого Александра, дабы помешать ей выдать свою дочь Адею замуж за царя Арридея.

— Он сам хочет жениться на Адее и стать царем! — кричали они. — Мы, воины Великого Александра, обязаны встать на защиту его семьи!

И они встали! Десять тысяч томящихся от безделья пехотинцев пошли на разборки с зарвавшимся, по их мнению, регентом. Они смяли всех, кого Пердикка смог выставить на свою защиту, и загнали их во дворец.

Здесь, за стенами дворца, Пердикке ненадолго удалось остановить продвижение мятежников, но силы были слишком неравны, а укрепления слишком ненадежны, и время, когда толпы взбунтовавшихся солдат ворвутся во дворец, измерялось уже не днями, а часами.

В предчувствии надвигающейся катастрофы все обитатели дворца, от рабов и слуг до их хозяев, спрятались в этой самой дальней зале, надеясь, что при штурме они не попадут под первую волну, когда жадная кровавая пелена затуманивает человеческий разум и захватчики только режут всех подряд, да стараются ухватить как можно больше добычи.

Война на этой земле идет уже очень давно, и многие здесь научены горьким опытом. Если уцелеть в первую волну штурма, то потом будет намного проще остаться в живых. Когда безумие атаки схлынет, победители начнут разбираться, кто есть кто и кто чего заслуживает.

Почти с самого утра мы все сидим в этой комнате тише воды, ниже травы, будто бы реально опасаемся, что мятежники услышат и придут за нами. Вооруженных людей в зале немного. Охрана за дверями, а здесь, кроме бактрийцев Роксаны, с мечом в руке только Эней.

Это, наверное, и к лучшему! Трудно представить оружие в потных ладонях Мемнона или Гуруша. Эти двое скорее поранят себя, чем нанесут кому-либо удар.

Самое неприятное во всей этой катавасии то, что с того момента как мы пришли сюда, «мамочка» схватила меня в охапку и не отпускает. Меня это чертовски утомляет, но и обижать напуганную женщину мне тоже не хочется. Пока я терплю, но чувствую, что уже на пределе и надо как-то выбираться из душащих нежностью объятий Барсины.

Моя голова плотно прижата к ее пышной груди, и две потные упругие дыньки, едва прикрытые тонкой тканью, вздымаются прямо у меня перед глазами. Мой бок прижат к ее горячему животу, и весь я, стиснутый ее руками и ногами, касаюсь… Об этом лучше вообще не думать!

Размышления помогают мне абстрагироваться от глупейшей ситуации и занять себя чем-то более полезным.

«Эней сказал, что к утру будет штурм, и, значит, к утру все будет кончено. — Напрягаю свое серое вещество. — Это более чем странно! В теории так не должно было случиться. В той Истории, которую я знаю, Пердикка должен править еще без малого три года, а раз этого не происходит, значит, история опять меняется из-за моего вторжения!»

По этому поводу я уже пришел к однозначному решению. Если я виноват в наметившемся изменении Истории, то мне это следует и исправлять. Нужно приложить максимум стараний для того, чтобы исправить положение и вернуть события к исходному результату. Другой вопрос, как это сделать, если я десятилетний мальчик, которого стиснула в объятиях «дорогая мамочка».

«Что я знаю про эти события? — в очередной раз начинаю мозговой штурм. — Армия, в основном фалангиты македонского происхождения, проявила недовольство вмешательством регента в наметившийся брачный союз дочери Кинаны и царя Арридея. Пердикка послал своего брата Алкету перехватить отряд Кинаны, едущий в Вавилон. Алкета сделал все, о чем его попросили, но чутка перестарался! Кинана была убита в бою, а вот ее дочь Адея все же захвачена и доставлена в Вавилон к Пердикке!»

В той Истории, что мне известна, Пердикка уступил требованиям армии, и это привело к миру. Он позволил Филиппу Арридею жениться на дочери Кинаны, Адее, и тем самым выбил главный козырь из рук вождей мятежа. Мол, у него и в мыслях не было принуждать Адею к браку с собой! Мол, все слухи о нём ложные, а сам он «весь в белом», никогда не желал насильно породниться с царями и уж тем более не жаждал царской власти. Войско этим удовлетворилось и разошлось по лагерям, а дочь Кинаны стала царицей и получила после свадьбы имя Эвридики.

«Почему он не делает этого сейчас? — спрашиваю сам себя и понимаю, что об этом лучше всего было бы спросить самого Пердикку, но как это сделать⁈ — В любом случае единственный выход — это донести до него правильное решение; возможно, это вправит ему мозги. Возможно и нет, но в любом случае надо попробовать, и сделать это надо как можно скорее, пока не стало слишком поздно!»

Несмотря на вроде бы найденное решение, вопрос, кто сможет открыть глаза Пердикке, по-прежнему остается актуальным. Ведь невозможно пойти и сказать: «Эй, Пердикка, о чём ты думаешь⁈ Тебе не надо уступать мятежникам во всём, отдай им только дочь Кинаны, и всё сразу успокоится».

Даже если представить на миг, что мне удалось добраться до регента, что я отвечу ему на вопросы: «Откуда ты, малец, всё это знаешь⁈ Откуда у тебя такая уверенность⁈ Тебя кто-то подучил⁈ Кто⁈»

Задумываюсь и прихожу к однозначному выводу — это не вариант.

«Пердикка подозрителен до паранойи! Даже если я смогу приемлемо ответить на все его вопросы и он не захочет поспрашивать меня с применением раскаленных щипцов! Даже если он последует моему совету, то все равно я потеряю главное — свою незаметность. Мне уже никогда не удастся вновь уйти в тень. Попав в поле его зрения, я буду всегда находиться под его контролем, и он точно не отпустит меня из Вавилона!»

Здесь, в столице, под прицелом десятков следящих глаз, мне не удастся исполнить задуманное, не говоря уж о том, что это вновь изменение Истории, которое повлечет за собой необратимые последствия.

«Нужен кто-то другой, кого Пердикка обязательно выслушает и кто сможет донести до него спасительное решение. — Еще раз обвожу взглядом переполненный людьми зал и вновь останавливаюсь на Роксане. — Пожалуй, она единственная приемлемая кандидатура».

Если Роксана захочет поговорить, то Пердикка не откажет матери новорожденного царя и обязательно прислушается к ее словам; ссориться с ней ему сейчас совершенно невыгодно.

Дело осталось за малым: убедить Роксану в правильности того шага, что я предлагаю. Тогда она сама пойдет к регенту и сама убедит его пойти на уступки восставшим.

Решив, начинаю действовать! Для начала надо выбраться из объятий «мамочки».

Едва начинаю шевелиться, как слышу испуганный возглас:

— Ты куда, Геракл⁈

— Мне жарко, мама! — начинаю капризным писком. — И я хочу писать!

Слово «мама» мне особенно трудно произносить, но в этот раз без него не обойтись. Барсина неохотно выпускает меня из плена, но не спускает глаз.

— Мемнон, сходи с Гераклом! — она жестко стрельнула глазами в сторону толстяка, и тот сразу же засуетился.

— Да, да, моя госпожа! Я сейчас!

Идти надо на другой конец зала, где за обустроенной на скорую руку ширмой стоит большая керамическая ваза. Время от времени рабы выносят и опорожняют ее где-то в саду.

В моем деле толстяк мне точно не нужен, и я добавляю капризности в голос.

— Нет, я пойду один! Я уж взрослый, мама, и способен сходить по нужде самостоятельно! — Особенно упираю на слово «мама», и Барсина тут же умиляется.

— Мой мальчик! Ты так похож на своего отца! — и уже совсем другим тоном Мемнону: — Да, сиди уж…! Пока ты соберешься…!

Избавившись от опеки, иду через зал, лавируя между сидящими и стоящими дамами, их дворней и тюками с добром. Роксана расположилась в центре зала, и, в отличие от нас, она сидит не на полу, а в кресле. Рядом с ней нянька баюкает куль с младенцем, а вокруг трое свирепых на вид горцев не подпускают к ним никого ближе чем на пару шагов.

Я еще не решил, как мне начать разговор, и просто останавливаюсь рядом с креслом Роксаны. Мое присутствие не остается незамеченным, и, узнав меня, та вскидывает злой взгляд.

— Тебе чего⁈

Делаю вид, что я смущен, но все-таки решаюсь начать.

— Да, я просто… хотел спросить…! Говорят, дела у Пердикки совсем плохи, и завтра мятежники могут ворваться во дворец. Вы слышали?

Роксана морщится; я ее явно раздражаю.

— Тебе что за дело, бастард⁈ — Она не упустила шанса кольнуть меня побольнее, но тут же махнула рукой. — Не слышала, да и неважно! Главное, чтобы этот кошмар поскорее закончился!

Она почти с ненавистью обвела взглядом забитый людьми зал, а я не преминул вставить свое слово.

— Неужели вам не жалко регента⁈ Его же убьют!

— И поделом! — не сдерживает себя Роксана. — Уж слишком много он на себя берет в последнее время! Я и сама смогу стать регентом при своем сыне.

Бешеный нрав бактрийской вдовы уже закипел, и мне остается лишь направить ход ее мыслей в нужное русло.

— Вы будете лучшим регентом маленькому Александру, вот только позволят ли вам это Арридей и его жена⁈

— Какая жена⁈ — тут же отреагировала Роксана. — У полоумного нет жены!

Делаю таинственное лицо.

— Сейчас нет, но когда мятежники победят, будет! Войско хочет, чтобы Арридей женился на дочери Кинаны. — Я многозначительно усмехаюсь. — Тогда у слабоумного царя появится очень умная и амбициозная царица.

— Да, откуда тебе, малявка… — Рот Роксаны зло скривился, но, не договорив, она уставилась на меня испепеляющим взглядом. — Ты что-то знаешь⁈

Вместо ответа я поднимаю глаза на возвышающихся горцев.

— Я подойду? — Встречаю горящий взгляд бактрийки и добавляю, не отводя глаз: — Такие разговоры лучше вести без лишних ушей.

Она молча кивнула, и ее телохранители тут же уступили мне дорогу.

Встав перед разгневанной женщиной, первым делом пытаюсь ее успокоить. Мне не нужна ее истерика, мне нужны ее прагматичность и трезвый расчет.

Поэтому говорю спокойно и тихо, чтобы Роксане приходилось прислушиваться.

— Я слышал, что Пердикка хочет сам жениться на дочери Кинаны и потому упорствует. — Беру паузу, давая ей время подумать, и продолжаю. — Еще говорят, что если такое случится, то всем нам, прямой родне Александра, придется туго. Пердикка сам станет царем, а нас, чтобы не мешались…

Для убедительности провожу большим пальцем по горлу и вижу, что Роксану зацепило.

— В цари он захотел, тварь! — цедит бактрийка и награждает меня горящим взглядом. — Хрен ему! Повесят его за ноги! Мятежники припомнят ему и Мелеагра, и своих товарищей, растоптанных слонами!

— Это да! — соглашаюсь с ней и тут же начинаю сомневаться. — Только для вас такой вариант не лучше.

— Да чтоб тебя! — запутавшись, Роксана зарычала как тигрица. — Что ты опять плетешь⁈ Что не так⁈

Недоуменно развожу руками.

— Я же говорил: дочь Кинаны, Адея! Арридей слабоумен и вам не опасен, а вот когда Адея приберет его к рукам, то тогда…

Бешенство в глазах бактрийки сменилось растерянностью, и она вдруг сразу стала похожа на обычную, не слишком умную, но красивую бабу.

— Так что делать-то⁈ Запутал совсем, сопляк! — она выдохнула это и как-то обессиленно обмякла в кресле.

Вижу, что, несмотря на показную браваду, последние дни дались Роксане нелегко и ее нервная система на грани слома.

Жалеть ее я не собираюсь, но сейчас она мне нужна и в какой-то мере мы даже союзники. Поэтому, чуть нагнувшись к ней, придаю разговору элемент полной конфиденциальности.

— Нам с вами было бы выгодней, если бы на сцене остались и Пердикка, и Адея с Арридеем.

В глазах бактрийки блеснуло понимание, и я добавляю:

— Пусть они разбираются между собой и не мешают вашему сыну расти и становиться сильнее!

Несколько секунд на лице бактрийки читается лихорадочная работа мозга, а затем его портит злая, подозрительная гримаса.

— А тебе, бастард, зачем это нужно⁈

— Мне?!. — изображаю растерянный испуг.

Весь опыт моей предыдущей жизни подсказывает, что в разговоре с такими недалекими и самодовольными людьми не надо тратиться на серьезные аргументы; тут достаточно грубой беззастенчивой лести.

«Она считает себя умной и грозной! — быстро прикидываю про себя. — Наверняка уверена, что в прошлый раз напугала мальца до усрачки. Не стоит ее разочаровывать!»

Пауза затягивается, и в глазах бактрийки нарастает гневная требовательность. Держу ее в напряжении еще пару мгновений и даю ей то, что она ждет.

— Вы не убили меня и мою мать в прошлый раз, потому что вы умная женщина и поняли: я вам не опасен! Я знаю свое место и не мечтаю о царском троне! Это так! Вы мне поверили и потому не убили! А поверят ли другие⁈ Не знаю и не хочу снова испытывать судьбу! Я предпочел бы увидеть на троне вашего сына, а не Арридея или Пердикку.

Губы Роксаны скривились в презрительную ухмылку. Не надо быть провидцем, чтобы понять, что в этот момент она мысленно произнесла: «Слабак!» Всякий, кто не мечтает стать царем и не лезет к трону по головам других, для нее — недостойный внимания червь. Чего, собственно, я и хотел добиться!

Червяк не достоин внимания, но он может быть полезен, и Роксана снисходительно процедила:

— Так что конкретно ты предлагаешь?

«Ну вот мы и подошли к тому, ради чего все и затевалось!» — иронизирую про себя и пригибаюсь к самому ее уху.

— Найдите Пердикку и убедите его объявить о свадьбе Арридея и Адеи. Это выбьет почву из-под ног зачинщиков мятежа, и бунт рассосется сам собой.

— Уверен⁈ — Роксана ожгла меня вопросительным взглядом, и я утвердительно киваю.

— Абсолютно! И более того, пустите слух, что это вы всех примирили. Убьете сразу двух зайцев! Такая новость поднимет ваш авторитет в войске, а Адея будет благодарна вам за помощь. Ну а Пердикка… — тут я изображаю заговорщицкую усмешку. — Вы же сами сказали, черт с ним! Пусть утрется!

Пара мгновений мои слова переваривались в голове Роксаны, а затем она вскинула на меня недобрый взгляд.

— А ты скользкий тип, бастард! Надо будет за тобой приглядывать!