Барометр падает

Глава 9

1 сентября 1979 года, суббота

Ох, и страшно, мальчики, в лес ходить одной

— Фифу ждём, из Москвы, — сказала просто Алла. — Большую фифу. Команда «свистать всех наверх», драить и парить.

С метлой в руке она напоминала то ли Золушку-переростка, то ли Лауму перед стартом (я тут взял в библиотеке санатория книжку «Сказки и мифы Литвы», теперь немножко разбираюсь). Алла, как и все работники санатория, вышла на субботник, и ей это, похоже, не нравилось. Есть три штатные единицы, в чьи функциональные обязанности входит уборка территории, а у неё высшее образование, институт Лесгафта, это вам не провинциальный педагогический, она мастер спорта. Но… Сам директор, Юрий Николаевич, метлой машет, подавая пример, как отказаться?

Хотя место и без того ухожено. Однако врождённый трепет перед начальством, он в крови у подчиненного, и перед приездом человека из самой Москвы везде стараются навести порядок, будь то санаторий, университет, дивизия, или уездный город Эн. Как там у Гоголя?, «Пусть каждый возьмет в руки по улице, — чорт возьми, по улице! — по метле, и вымели бы всю улицу, что идет к трактиру, и вымели бы чисто».

Ну, и стол накрыть, это святое, поэтому кухня занималась прямыми обязанностями, и занималась самым решительным образом: из Клайпеды «буханка» привезла нечто особенное, а что — никто не знал. И теперь волновались, для всех отдыхающих готовят «это», или для избранных, а если для избранных, то кто войдет в их число.

Я не волновался. Я сидел на скамейке, держал в руках книгу Манна, и вдумчиво читал. Вдумчиво — значит медленно, порой перечитывая абзац и два, и три раза, пытаясь понять, к чему клонит автор. Примерно как до этого анализировал с Петросяном партию Карпов — Фишер. Думать, как писатель, ага. Как Гоголь, как Достоевский. Как Марко Вовчок, что укусит за бочок.

— Выехали! Едут! — разнеслось по санаторию. Пять минут лихорадочного штурма, последние взмахи, и по команде директора все разбежались, унося инвентарь. Прихорашиваться убежали, потому что через пятнадцать минут все вернулись умытыми и нарядными.

Встали у входа, не беспорядочно, а организованно. Живая картина «Барин приезжает!»

Ждать пришлось недолго: в раскрытые ворота сначала въехала милицейская «Волга». А следом, вальяжно — «Чайка».

С переднего сидения выскочил референт, открыл заднюю дверцу.

Неторопливо выбрался мужчина лет шестидесяти, и к нему тут же подбежал директор санатория и начал рапортовать:

— Товарищ Первый Секретарь…

— Погоди, погоди, — отмахнулся от него первый секретарь областного комитета коммунистической партии товарищ Лобов Иван Петрович (я накануне читал местную газету, «Калининградскую Правду»). Повернулся к директору спиной, и галантно предложил руку попутчице.

Ею оказалась Ольга. А следом вышла и Надежда.

— Дорогая, многоуважаемая Ольга Андреевна! — торжественно обратился директор к обеим сразу, не зная, кто есть кто. — С чувством глубокой радости мы рады приветствовать вас на гостеприимной калининградской земле!

Он подал знак, и две девицы в псевдорусских нарядах, сарафаны до земли и кокошники, Алла и массовичка Тоня, вынесли поднос с хлебом-солью, неся его вдвоем довольно ловко. Видно, не впервой. Подошли, и с поклоном передали Ольге. Угадали, да.

Ольга приняла поднос, как не принять, иначе он бы упал. Приняла и стояла, не зная, что с ним делать.

Ничего, Чижик летит на помощь. Я подошел, забрал поднос, и передал его горничной Марусе, сказав тихонько чтобы отнесла в номер к девочкам. Она знает, где их поместят? Маруся кивнула, конечно, знает. И ушла с подносом. Мое право командовать приняла безоговорочно.

Лобов тем временем поговорил-таки с директором, сказал, что это — особо дорогие гости, что он уверен, «Дюны» не посрамят звания санатория высокой культуры, и он с радостью бы остался, но дела, дела, дела. Вернулся в «Чайку», и та улетела, оставив, правда, человека лет сорока пяти в сером плаще. Уехала и милицейская «Волга».

Кто он, серый человек? Сопровождающий? Телохранитель? Возможно.

Директор взялся рапортовать о достижениях санатория, но Ольга сказал:

— Не сегодня. Мы приехали отдохнуть.

— Ну, конечно, конечно, — а сам, верно, подумал: «инкогнито, из Москвы, с секретным предписанием». — Позвольте проводить вас в номер.

— Проводите, — коротко сказала Ольга, и подхватила одну из сумок, что серый человек достал из багажника «Чайки», пока вручали хлеб-соль. Вторую сумку взяла Надежда, а серый человек — третью, свою.

Директор мигнул дворникам, и те попытались освободить девочек от ноши, но не на тех напали.

— Мы сами, — сказала Ольга.

— Но позвольте… — запротестовал директор.

— Не позволим! У нас тут не гнилой Запад, у нас женщины в космос летают, а уж сумку донести и подавно могут! — отрезала Ольга.

— Да, конечно, разумеется.

— Чижик, тебя тут не обижают? — продолжила Ольга удивлять директора и всех присутствующих.

— Пока нет, — ответил я.

— Тогда бери эту сумку, — Надежда отдала мне свою, — тут в основном твои вещи, тебе и нести.

— Ага, понял, — и я взял. Что ж не взять? Легкая сумка, что перышко.

Я понял, а директор пребывал в недоумении. Но до номера довел, сам открыл дверь:

— Заходите, гости дорогие!

И дорогие гости зашли.

Ах, какой это был номер! Маршальский! Две комнаты! Телефон! Цветной телевизор «Рубин»! Холодильник «Зил»! Югославский гарнитур!

А на столе, помимо хлеба и соли, бутылка шампанского в хрустальном ведерке со льдом, коробка конфет «Птичье молоко», другая коробка конфет «Мишка на Севере», ваза фруктов — виноград, апельсины, груши и сливы.

— Вы пока отдохните, а через… — директор посмотрел на часы, — через полтора часа будет обед. Надеюсь, вам понравится.

— Мы в этом уверены, — ответила Надежда.

— Тогда мы уходим, — и директор строго посмотрел на меня, мол, принес ношу, и уходи.

— Не задерживаю, — начальственным тоном сказала Ольга.

Директор попытался схватить меня за руку.

— Любезный, вы что себе позволяете? — недовольно сказал я, вспоминая хитрый прием, которому меня учили девочки. Он меня за руку, я делаю движение в сторону большого пальца атакующего, перехватываю руку, что там дальше?

— Но… Здесь вам не место, — с запинкой ответил директор.

— Чижик, остынь. — Ольга разглядела мои намерения. — Юрий…

— Юрий Николаевич, — подсказал директор.

— Да, Николаевич… Юрий Николаевич просто не в курсе, кто есть кто. Вам, Юрий… Вам сейчас не нужно о нас беспокоиться. Вам о другом нужно беспокоиться. Вы поняли?

— Да, да… Конечно, если вы так говорите… — и директор, пятясь, вышел из комнаты. Вышел, и осторожно прикрыл за собой дверь.

Но она тут же открылась. Вошел человек в сером.

— Ольга Андреевна, я должен проверить номер.

— Проверяйте, товарищ капитан.

Товарищ капитан достал из своей сумки хитрый прибор, похожий на тот, с которыми спортсмены охотятся на лис. На радиолис. Только поменьше. И стал искать лису в этом номере люкс. Везде.

Ничего не нашёл. Но капитан был дока. Занялся телефоном, разобрал трубку, кивнул, и опять собрал. Потом занялся прикроватными торшерами.

— Я обнаружил три устройства скрытого дистанционного прослушивания. Но они в нерабочем состоянии, и, судя по всему, давно такие. Пятьдесят второго года выпуска.

Он вернул пеленгатор в сумку.

— Меня поселили в номере напротив, — сказал он напоследок, и вышел.

— Целый капитан, — заметил я.

— Это для конспирации. На самом деле Петр Петрович — подполковник.

— Серьёзно.

— Да, Чижик, серьезно. Мы душ примем, не хочешь с нами?

— Душ холодный. Теплый будет вечером.

— Да? А вот мы проверим!

Проверили. Горячая вода в номере есть!

Спустя два часа мы переодевались к обеду. Увы, моих вещей в сумке было всего ничего.

— А тебе и не нужно много. Мы вечером уезжаем.

— Вы уезжаете?

— Не мы, а все мы. Включая тебя.

Пришлось идти в свой номер, переменить костюм.

Вода была холодной. Похоже, в номере девочек — отдельная подводка.

Обед был из серии «что есть в печи — всё на стол мечи!»

Но стол был особый, на семь персон. Директор и просто Алла от санатория, девочки и я — представляли Москву, а генерал-полковник с женой — вооруженные силы. Похоже, первоначально рассчитывали на шесть человек, седьмой очевидно лишний, и этот седьмой я.

Но директор совершил ловкий маневр: где помещаются шестеро, поместятся и семеро.

И ведь поместились!

На столе было много всякого-разного. Консоме рояль, осетрина а-ля-брошет, салат офисьель, крабовый салат, и прочее, и прочее, и прочее. Икра тоже была, красная и черная.

Впрочем, на столах прочих отдыхающих тоже кое-что присутствовало. Но в меньших размерах: икры с чайную ложечку, осетрины кусочек с четверть нашего, и тому подобное. Потому как у отдыхающих диета, отдыхающим излишества вредны.

Мы — это другое дело.

Беседа за столом развивалась непринужденно: дамы беседовали о значении физкультуры, спорта и диеты, директор и генерал обсуждали шансы киевского «Динамо» на международной арене, а я помалкивал.

После обеда выглянуло солнце, и мы решили немножко прогуляться. До дальней скамейки. Недалеко, метрах в двухстах от главного корпуса, всё ещё на территории

санатория. Дошли, сели, а товарищ капитан, который на самом деле подполковник, неторопливо гулял поблизости, изображая поиск грибов.

— Ты, Чижик, знаешь, что происходит в любезном твоему сердцу Узбекистане? — спросила Ольга.

— Только то, что передавали в программе «Время». Люди перевыполняют планы и берут встречные обязательства. Зачем берут? От избытка сил и чувств.

— А Би-Би-Си, значит, не слушаешь?

— Слушаю, но они последнее время говорят, что сведений из Ташкента нет. Зона молчания.

— Это так. Телефонная связь на строгом контроле, запросто из Узбекистана по межгороду не позвонить, — это уже Надежда. — Студенческие волнения перекинулись на другие города — Андижан, Самарканд, Бухару. К студентам присоединяются преподаватели, школьники, рабочие. Митингуют, требуют возвращения Рашидова. Милиция разгонять митингующих отказывается.

— Возвращения Рашидова? А что, Шараф Рашидович куда-то уехал?

— Шараф Рашидович на своей даче, на Чимган смотрит, думу думает. И ты поедешь посланником Андрея Николаевича. С предложением, от которого Рашидов не может отказаться. А если откажется — в Узбекистан введут войска. Терпеть самовольство никто не будет.

— И какое же это предложение?

— Андрей Николаевич тебе его лично обрисует, растолкует, расскажет, что и как.

— Но почему я? Есть дипломаты, специалисты…

— Рашидов сказал, что будет разговаривать только с тобой. С нами, — поправилась она.

— Вы, значит, поедете со мной?

— Полетим. Спецрейсом. Ночью. Так что до первой звезды мы здесь, а затем едем в Калининград, и спецрейсом же возвращаемся в Москву.

— Спецрейсом? Шикарно.

Ольга и Надежда переглянулись и улыбнулись этак таинственно.

— Ну, а пока давай отдыхать так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно проведенные в этом чудесном месте часы.

И мы пошли в дюны. Дышать настоящим морским воздухом. С йодом, бромом и фитонцидами соснового леса.

— Ах, как хорошо! Просто волшебная сказка! — это Лиса. — Век бы не уезжала!

— Не надо печалиться. Слетаем в Ташкент, и тут же обратно. Дня за три обернемся. В воскресенье мы в Ташкенте, в понедельник возвращаемся в Москву, отчитываемся, во вторник опять здесь!

— Не так быстро, Чижик, не так быстро. Официально мы — посланцы ЦеКа комсомола, и должны проделать определенную работу — встречи, речи, и тому подобное. Особенно по части культуры и искусства. Так что, считай, неделя. Но встречи и речи мы берем на себя, а твоя задача — убедить Рашидова воздержаться от опрометчивых поступков.

— Понятно, понятно. Моя подготовка летит в… ну, куда летит, туда и летит. И у Петросяна тоже…

— Узбекистан важнее, — сказала Ольга.

— Гораздо важнее, — подтвердила Надежда.

— «Есть традиция добрая в комсомольской семье: Раньше думай о Родине, а потом о себе!» — запел я, и девочки подхватили:

Наш острый взгляд пронзает каждый атом,

Наш каждый нерв решимостью одет;

И, верьте нам, на каждый ультиматум

Воздушный флот сумеет дать ответ.

Немножко непривычно, но получилось хорошо.

И уже втроем стали петь «Всё выше, и выше, и выше»

Почему бы и нет? Ботвинник советовал прекратить шахматные тренировки за неделю до начала состязаний. Чтобы не объесться. Ну, а я эту неделю возьму в середине сбора.

Развеюсь.

— В Ташкенте сейчас, думаю, с погодой прекрасно. И вообще, стоит посмотреть, как оно там, есть радиация, нет? — сказал я, когда мы допели последний куплет.

— Какая радиация? — не поняли девочки.

— Социальная. Амальрик предсказывал распад Союза. А где распад, там и радиация.

— Ты думаешь, Союз может распасться?

— Если в фундамент дома заложили динамит — то необходимо учитывать возможность взрыва.

— Это ты о «Москве»?

— Это я о Советском Союзе.

— И какой же динамит заложен в фундаменте страны?

— Известно какой. 'За каждой союзной республикой сохраняется право

свободного выхода из СССР'. Конституция Советского Союза.

— Не думаешь же ты, что и в самом деле они выйдут из Союза?

— Чижик птичка маленькая, то, что думает чижик, на Вселенную ну никак не влияет. Куда важнее, что думают в союзных республиках.

— И что же там думают?

— О чем обычно думают люди? Об выпить, об закусить, об своем доме или квартире, об машине… Если это у них есть, они жизнью довольны. Если у них этого нет, то начинают волноваться.

— Разве в Узбекистане плохо живут?

— Не знаю.

— Мы же были там, сами видели!

— Мы видели, как живет Шараф Рашидович, да ниспошлет ему Аллах здоровья и благополучия. А как живет колхозник, мы не видели, нет.

Пётр Петрович, если и слышал наш разговор, то виду не подавал. А, может, и не слышал — он тактично держался шагах в двадцати, мы говорили негромко, плюс ветер, плюс шум моря…

За разговором мы зашли далеко. Не в смысле темы разговора, а в пешеходном. Шли, шли, шли — и пришли невесть куда. Ничего страшного, заблудиться здесь нельзя, Куршская коса узкая. Север и запад — Балтийское море, юг и восток — Куршский залив. Пойдем вперед — придем в Ниду, пойдем назад — в «Дюны».

И мы пошли назад. Но другим путем. Не по берегу — и ветер прохладный, и тучки превратились в тучи, — а лесом. Все дороги ведут… куда-нибудь, да ведут. И тропинки тоже.

Тропинка оказалась неважной. Малохоженой. Да и кому здесь ходить?

— Что-то пахнет дурно, — сказала Надежда.

И в самом деле — дурно. Даже не так. Нехорошо пахнет. Лучше бы пройти, но нужно и посмотреть, что это такое. Гражданский долг.

И мы сошли с тропинки.

Прошли всего ничего, и увидели под кустом… нет, не человек. Собака. Растерзанная, разорванная на части. И ошейник с медалями.

— Бедный Грэй, — сказал я.

— Грэй?

— Собака генерала. Овчарка. Убежал, его искали, но не нашли.

— Кто ж его так? Волки?

— Нет здесь волков, уверяют и люди, и книги. А кабаны есть. Матерый секач, он может. Но я не следопыт.

Подошел и Пётр Петрович. Посмотрел внимательно.

— Нужно немедленно уходить, — сказал он.

Никто не возразил. Гулять как-то сразу расхотелось. Да и смеркается.

И мы пошли. Теперь Пётр Петрович шёл впереди, поглядывая на компас, который вдруг оказался в его руке. Ничего особенного, обыкновенный компас, всякий может купить за два рубля семьдесят две копейки в магазине «Турист». Дороговато, есть и подешевле.

И вдруг…

Не люблю «вдруг». Очень.

Три серые фигуры, сразу и не понять, кто это. Существа, вот.

Я не гадал, не размышлял, я стрелял. Все эти «недобрые взгляды» были неспроста. Следили. И вот теперь решили напасть.

Со страху я израсходовал весь магазин, все восемь патронов. Кто их знает, чертей, вдруг одной пули им мало? Пистолет у меня хороший, легкий, незаметный, но калибр пять сорок пять не всякую тварь остановит. Военные презрительно называют такие пистолеты мухобойками. Ну, те называют, кому не положено их иметь. Зелен виноград.

Тут и Пётр Петрович подоспел, с ПМ. Как это Тигран Вартанович сказал? В пятьдесят лет слух не тот, что в двадцать пять. Да я ведь и привык к здешнему лесу, различаю подозрительные звуки, а он, похоже, нет.

Мы бегло осмотрели нападавших. В куртках волчьего меха. И штаны меховые. И унты. На головах — волчьи маски, выполнены весьма впечатляюще. На руках — гловелетты, но особые гловелетты, жесткие, и по-над пальцами — экзокогти. Попросту — три острых лезвия, сантиметров по десять.

А на поясе у каждого ещё и нож. В ножнах.

Капитан, то есть подполковник, дослал патрон (только сейчас, ага) — и сделал три выстрела. Каждому по пуле.

— Контроль, — коротко объяснил он.

Ну, ну. А он, стало быть, контролер. Нет, всё правильно: девятка — это не правоохранительный орган. Главное — обеспечить безопасность охраняемого объекта.

Оставлять потенциально опасные объекты за спиной, если есть возможность их устранить, недопустимо.

И я поменял пустой магазин на полный. Хорошо, что был запас. Как не быть, я чижик запасливый.

— С волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой, — с этими словами капитан (пусть уж будет капитан, для конспирации) стащил маску с лица трупа. У трупов ведь есть лица?

На вид лет сорок, чуть больше, чуть меньше. А двое других — молодые, совсем молодые. Лет по семнадцать, по восемнадцать.

— Уходим. Быстро, быстро, быстро, — приказал Пётр Петрович.

— Но кто это? — спросила Надежда.

— Вилктаки, — ответил я.

— Кто?

— Подробности письмом, сейчас ходу!

И мы затрусили полубегом, дальше и дальше. Вернее, ближе. Ближе к «Дюнам».

Поспели к ужину, да.