Барометр падает

Глава 10

2 сентября 1979 года, воскресенье

Втроём и без оружия

Спецрейсы, они разные бывают. Пять лет тому назад, в семьдесят четвертом, мы летели спецрейсом из Нью-Йорка в Лас-Вегас, на матч с Фишером. Самолет «Лир», роскошный салон — кожаные кресла и диваны, столики красного дерева, американский сервис: винная карта, омары, шампанское «Дом Периньон» (не «Абрау Дюрсо», но сойдёт), можно и скотч односолодовый, двадцатилетней выдержки, можно и многое другое. Мы конечно, скромно ограничились минеральной водой, у советских собственная гордость, но было приятно.

А сейчас летим на «Ан 12», транспортном самолете, в грузовом отсеке. Это и есть спецрейс «Москва — Ташкент», с промежуточной посадкой где-то под Оренбургом. Где-то — потому, что садились на военном аэродроме, местоположение которого знать нам не полагалось. Да не очень-то и хотелось — знать. Вышли, походили туда-сюда, освежились. На борт погрузили несколько ящиков, неизвестно с чем (опять же это нам неизвестно, оно и спокойнее — не знать), дозаправились. И полетели дальше, теперь уже держа курс на Ташкент.

Кресел в отсеке нет. Вдоль борта — откидные сидения, алюминий и брезент. Четыре полки, можно сидеть, можно даже прилечь на свой страх и риск: время от времени самолет попадает в воздушный ухаб, турбулентность, и тогда только держись!

Мы держимся.

Я дремлю. Потому что утомился. Из Калининграда в Москву мы тоже летели спецрейсом, на «Ли 2», опять же военном. С посадкой где-то в окрестностях Минска. Долго летели, самолет старый, медленный, и болтало в нём куда как сильно.

Прилетели в половине пятого утра. Добрые люди довезли нас домой, дали час на отдых и приведения себя в надлежащий вид, после чего меня отвезли к Андрею Николаевичу.

Стельбов сказал, что поручает мне ответственнейшее дело, после чего, кратко ознакомив с обстановкой, обрисовал задание, довольно немудреное: передать то-то и тот-то. Как в шахматах: я хожу, если он ответит этак, то мой следующий ход такой-то, если сходит иначе — то вот такой-то, а если по третьему варианту — то, значит, так.

Простенькое дерево, даже не дерево, а кустик, саженец. Из которого может вырасти могучий клён, а может и не вырасти. Так разбирают дебюты с начинающими шахматистами, стремящимися получить четвертый разряд.

Поговорили, и меня повезли на аэродром, где уже ждали Лиса и Пантера. Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании…

И вот летим, лягушки-путешественники. Спецрейсом. А других-то нет: аэропорты Узбекистана временно не принимают в связи с установкой новейшего оборудования, последнего достижения советской инженерно-конструкторской мысли. Нет, об этом ни по телевизору, ни в газетах не сообщали, незачем отвлекать население от насущных забот. Пустили слух, объясняющий, почему в кассах «Аэрофлота» не продаются билеты соответствующих направлений, а проданные ранее принимаются с возвратом средств, либо переносом на завтра. Но завтра повторялось то же самое. Слухи — то же средство массовой информации. Или дезинформации. Со своим передающим центром.

В Ташкенте жарко, а в грузовом отсеке холодно. Летим мы невысоко, три километра, но пробирает — одеты-то мы по-летнему. Нам, впрочем, выдали на время полета овчинные тулупы и валенки, потому не мёрзнем. Но изнутри греемся: девочки в поездку, помимо прочего, захватили и пропитание. Нам без пропитания нельзя.

В отсеке шумно, звукоизоляции, можно сказать, никакой, а моторы, что дикие звери, рычат громко. Поэтому мы молчим. Беруши помогают, но не очень — звук передается через тело.

Но летчики же привыкают, значит, и мы привыкнем.

Я сквозь дрему размышляю, что всё это означает. Во-первых, что за оборотни, откуда взялись? Нет, я слышал, что в войну гитлеровцы набирали из подростков отряды партизан-вервольфов, но с затеей ничего не вышло — никакие вервольфы не устоят против Советской Армии. Короткая очередь ПэПэШа — и никаких вервольфов. Длинная — и подавно. К тому же после капитуляции отряды вервольфов распустили: порядок есть порядок. Хотя отдельные головы и продолжали пытаться повернуть историю вспять, но куда им…

И ещё — в вервольфы набирали не только немцев, но и расово близких — прибалтов, например. И даже русских и украинцев, если подходили по фенотипу, голубоглазых блондинов. Но никаких шкур, никаких масок вроде бы не было, звериная сущность пряталась внутри, и проявлялась жестокостью и жаждой крови. Возможно, старший из литовских оборотней — один из тех, сорок пятого года призыва. О лесных братьях я знал мало, но поговаривают, что не все, не все в Прибалтике нам были рады, не все хотели войти в братскую семью советских республик. Несдавшийся вервольф вырос, воспитал новых оборотней- вилктаков, например, из своих сыновей. Шкуры и маски добавил для усиления психологического воздействия. И решил терроризировать отдыхающих санатория, и вообще советских людей. Или их много, националистов?

Это пусть госбезопасность разбирается.

Мне важно другое. Допустим, чужой взгляд во время прогулок мне не мерещился, а это оборотни следили за мной. Но почему не напали, когда я был один, а напали, когда нас стало четверо? Четверых-то одолеть труднее, чем одного.

Вывод — им был нужен не я. А Ольга Стельбова. Приехала, понимаешь, на «Чайке», сам товарищ Лобов сопровождал — ясно же, высокого полёта птица, не какой-то там Чижик.

Хорошо, пусть так. Но к чему эта театральщина? Очередь из автомата, и всё. С другой стороны, фашисты как раз театральщину и любят — факельные шествия, руны, древнеримские приветствия, общество Туле, Шамбала и прочие тибетские тайны. И отряды вервольфов как раз фашистская выдумка! Переоценили собственные силы, потому как они-де высшая раса, а мы — лапотники. Впрочем, будь перед ними обыкновенные люди, мирные и безоружные, вполне могли растерзать и четверых, как бедного пса Грэя. Да хоть и вооруженных: ведь Петр Петрович достал пистолет только после того, как оборотней подстрелил Чижик — верная рука, друг партийцев.

Поди, и в рапорте написал, что, учитывая обстоятельства, он, Пётр Петрович решил стрелять на поражение, в результате чего все трое нападавших были уничтожены. Не то плохо, что он премию получит, и благодарность от командования. Плохо, что его будут считать надежным телохранителем, тогда как он способен лишь на контрольные выстрелы. Ладно, я ведь тоже рапорт писать буду, без этого нельзя: патроны расходовал? а социализм — это учёт и контроль! Для разбора действий тоже, с последующей оценкой, удовлетворительно, или неудовлетворительно. Других оценок работы в «девятке» нет.

Пролетели, оставив эпизод в прошлом. Ждем следующего, помня, что молнии бьют в высокие деревья, а кустарник или траву обычно не замечают. Жить, как трава? Так козы съедят.

Следующая позиция. Почему послали нас, ни разу не дипломатов? Не знающих даже азов дипломатии? Причем дело-то ответственное, не пустяшное. Это как операцию на сердце большого чиновника доверить даже не фельдшеру, а токарю. Разве чтобы исход операции не вызывал абсолютно никаких сомнений?

Но зачем? Да и наказ Андрея Николаевича представляется мне вполне разумным. Худой мир всяко лучше доброй ссоры, а тут предлагается мир совсем не худой.

Второе — ладно, Чижик, Чижика не жалко, но он ведь и Ольгу посылает. Почему?

В стародавние времена вассальные князья отсылали своих отпрысков в Орду, где те набирались ордынской мудрости, постигали ордынские законы, ну, и были заложниками на случай неправильного поведения князя.

Но то прежде. Сегодня именно Москва — столица столиц, столп великого государства. Не к лицу ей кланяться Ташкенту, да она и не кланяется. Тогда почему Ольга сидит сейчас в транспортном самолете? Только-только пережила очередное покушение, и снова в бой? Прямо война, в войну не до сантиментов, в атаку поднимались столько раз, сколько прикажут. Пока живы, да.

Есть у меня пара догадок, не слишком лестных для меня, зато обещающих позитивный исход. Но эти догадки — догадки маленького мальчика: что принесет Дед Мороз в новогоднюю ночь, сколько будет мандаринок в кулечке, одна или две?

Заложило уши, стало быть, идём на посадку. Запели трио:

Мы ехали шагом,

Мы мчались в боях

И «Яблочко»-песню

Держали в зубах.

Ах, песенку эту

Доныне хранит

Трава молодая —

Степной малахит

И сразу отлегло.

Касание земли было чувствительным. Это вам не посадка «Ил 62» в аэропорту Нью-Йорка, совсем нет. Ну да ладно, мы люди простые, непривередливые. Как дубли.

Трапов тут — приставная лесенка. Ничего, спустились. Пламенные моторы смолкли. Небо — выгоревшее голубое, ветер с пылью, запах травы и горюче-смазочных материалов. Военный аэродром, где положено стойко переносить тяготы и лишения. Нам, правда, пришлось переносить лишь свои сумки, зато на четыреста метров, к вертолёту. Вёл нас сержант, и не подумавший помочь девушкам. Сами, сами.

Только забрались внутрь, так тут же ожил двигатель.

Полёт на вертолёте — он кому как. Если вы любите катание на американских горках, вам понравится.

Утешало одно — путь не дальний. Двадцать минут.

В кино виды из вертолёта чаруют. Панорамы, закаты, пляжи, небоскребы. Смотришь и любуешься. На деле всё иначе: я толком не мог разобрать, где земля, а где небо. Круть-верть, круть-верть. Недолго и оскоромиться. Но — справились, удержались.

Наконец, прилетели в пункт назначения.

Кто-то из экипажа (я был не в том состоянии, чтобы вникать в подробности) открыл дверь, прицепил лесенку:

— Прилетели, граждане хорошие.

Выбрались, как не выбраться. Вещи нам любезно сбросили прямо на руки.

Вздохнули, огляделись. Место вроде бы знакомое: вон Чимган, а вон дерево, то есть Дом Дехканина во всей красе, загородная резиденция Шарафа Рашидовича.

Вертолёт тем временем без предупреждения начал взлетать. Мы едва успели отбежать — ветер, шум, пыль — просто шайтан-машина, право.

Неласково, совсем неласково нас доставили на место. Спецрейс, ага. Может, они не знают, кто мы такие? Может, и не должны знать?

От вертолётной площадки до Дома Дехканина — с полкилометра. Дойдём? Должны дойти. Переведём дух, и тронемся в путь. По жаре, да. Узбекистан, Ташкент — это не Прибалтика, здесь и в сентябре зной.

Сначала схватка на Куршской косе. Потом полет в Москву. Потом разговоры со Стельбовым. Потом полет в Узбекистан. И, наконец, вертолёт. Последнее всего злей. А ведь девочки ещё и спецрейсом летели из Москвы в Калининград! Мдя…

Я вам пела и плясала,

А теперь совсем устала,

Уморилась, уморилась, уморилася.

Знамо дело, уморилась, уморилася.

С каждой секундой сил прибавлялось. Земля, что ли, давала? В «Поиск» как-то пришла статья, в которой утверждалось, что мы, русские — потомки атлантов. Автором был не абы кто, а доктор наук, правда, наук геолого-минералогических. Атлантиду он помещал между Шпицбергеном и Землёй Франца-Иосифа. Прежде климат Заполярья был значительно теплее, а кто не верит, пусть объяснит, откуда на Шпицбергене и в других местах огромные залежи угля, который, как известно, есть продукт преобразования растительных и животных организмов. В результате геологических процессов Атлантида погрузилась в пучину океана, климат изменился, и атланты переселились на Урал, а оттуда — в Египет. Да-да-да, египтяне — потомки атлантов! Ну, а уже затем из Египта они потихоньку возвращались на север, по пути заселяя Пелопоннес, Апеннины, Крым, пока не остановились в Центральном Черноземье, где основали тайную столицу-святилище Ра-Амонь.

Я прочитал сей текст не без удивления, после чего ответил автору, мол, поскольку труд ваш научный, а мы журнал литературный, вам лучше обратиться в соответствующие инстанции — и вернул рукопись. Мы все рукописи возвращаем. Если прилагаются марки — заказной бандеролью, если нет — обыкновенной, простой.

— Пора, Чижик, — прервала мои раздумья Ольга.

Эх, а я-то размечтался!

Но идти не пришлось. Со стороны Дома Дехканина показался автомобиль. «Волга», двадцать первая. По нашу ли душу?

По нашу!

Поравнявшись, «Волга» остановилась, и водитель выскочил наружу. Нодирбек!

— Мы вас так ждём, так ждём, — сказал он, укладывая наши сумки в багажник.

Машина мне понравилась. С оленем на капоте, чистая, блестящая, со шторками на окнах заднего сидения — совсем как в детстве. Я раза два прокатился на такой, уж и не помню, по какому случаю.

— Как долетели?

Девочки ответили поэтично, к друзьям-де летишь быстрее света. А как у вас, как здоровье дорогого Шарафа Рашидовича?

— Шараф-ака здоров, Шараф-ака бодр, Шараф-ака приветствует вас, — сказал Рашидов, выходя из машины.

Это серьёзно, это большой почёт, так встречают либо глав государств, либо близких друзей.

Мы точно не главы государств. Близкие друзья? Или мы — три соломинки, которые Андрей Николаевич предложил утопающему?

Но видно было, что Рашидов нам рад.

— Прошу прощения за скромный экипаж, но это — моя любимая машина. Езжу на ней с пятьдесят девятого года. Когда обстоятельства позволяют, конечно. Протокольные мероприятия — это «Чайка», это «Сто четырнадцатый», дорого-богато, но для души — только «Волга». Скромно, неприметно, никто не оглядывается. У вас, Михаил, какая сейчас машина?

— Сейчас «Волга». Приобрел по совету друзей, новая модель. А до неё был «ЗИМ», ровесник вашей «Волге», Шараф-ака. Элегантность, достоинство, — и я вздохнул.

— Почему же вы с ним расстались, с «ЗИМом»?

— «ЗИМ» — приметная машина, таких на Чернозёмск раз, и обчёлся. Так что теперь «Волга», их на улицах сотни. Тоже хорошая, но не «ЗИМ». А «ЗИМ» я товарищу отдал, мастеру, пытается восстановить. В него грузовик влетел, в «ЗИМ».

Доехав до «Дома Дехканина», Нодирбек остановился в тени чинары. Вышли, вдохнули зеленого прохладного воздуха. Хорошо-то как! Не гудит, не болтает, и уши не закладывает!

— Отдохните с дороги, гости дорогие, а там и за стол! — сказал Шараф-ака.

Как и прежде, нам отвели гостевой домик. Очень милый, уютный. Вазы с фруктами и сладостями, два кувшина, один с гранатовым соком, другой с ледниковой водой.

Сок я попробовал. Хороший сок, только что выжат. Фруктоза, витамины, жидкость — и прямо в кровь!

Наскоро принял душ, переоделся соответственно случаю, и присел в кресло. Поспешай медленно, учил Квинт Фабий Максим Кунктатор.

Но поспешай, да. Вот только приведу в порядок мысли и чувства, поскольку лицо и одежда уже хоть на бал, хоть в бой: читал, что перед Бородинским сражением и офицеры, и солдаты обливались водой, переодевались в свежее, в общем, старались не ударить лицом в грязь не только в переносном, но и в буквальном смысле.

То ж и в шахматах — перед партией нужно выглядеть на все сто, чтобы всякому было ясно — игрок не шантарпа подзаборная, а человек, знающий приличия, в скатерть не сморкающийся.

Я включил приемник, тот, что взял с собой. На средних волнах поймал неподцензурную станцию — ну, это я так решил: говорил человек явно без дикторских навыков, используя вульгаризмы, «уличный язык». Вернее, репортаж вели двое, один на узбекском языке, другой на русском. Репортаж шел с площади Ленина, с митинга. Волкова — в Россию! Шараф-ака — наш лидер! Мы — сыны и дочери Узбекистана! Не отступимся!

Ох… И это всё? Но аппетит приходит во время еды. Чего захотят митингующие завтра?

Что им подскажут.

А кто подсказчики?

Тем временем девочки работали. Связались с ЦеКа ЛКСМ Узбекистана, с Эргашем Гафуровичем. Тот пригласила нас на открытый диспут в Ташкентском университете. Сегодня. В семнадцать ровно. Безопасность гарантирована.

Ага, ага, ага. Кем гарантирована? Конечно, Эргаш Гафурович человек наш, советский, но есть ли у него ресурсы — обеспечить безопасность?

Восток — дело тонкое. Обидеть гостя? Нет, это невозможно. Как невозможно обидеть и хозяина. Потому — едем!