Барометр падает

Глава 13

5 сентября 1979 года, среда

— Ура, ура! — закричали тут швамбраны все

В Зоопарке Ми и Фа веселились. Всё здесь им нравилось: скамейки, деревья, пруд, другие дети, а больше всего нравились слон и жирафа.

Бабушка Ка, опекавшая мелких, рассказывала им, что жирафы живут в Африке, у озера Чад, где они вечерами изысканно бродят по берегу. И сразу дети захотели на озеро Чад.

— Потом, потом, — ответила бабушка Ни. — Когда будете ходить в школу, папа вас свозит в Африку.

— Хотим в школу, — стали проситься Ми и Фа.

Погода роскошная, солнечно и тепло. Для зоопарка подходит прекрасно. И людям хорошо, и животным. Жёлтые листья пока редки, как китайские туристы на улицах столицы, но дайте срок, дайте срок…

А мне зоопарк казался тесным, обшарпанным, бедным. Потому что я сравнивал, а сравнивал — потому что видел другие зоопарки. В Праге, в Вене, в Берлине, в Лондоне. Так «двушка» в типовом доме советскому врачу кажется вполне приемлемой, а «трешка» и вовсе представляется пределом желаний, но это пока советский врач не видел, как живут коллеги, к примеру, в Нью-Йорке, Париже или Стокгольме. Система Семашко, что вы хотите. При капитализме врач обслуживает богачей, помещиков и капиталистов, ему перепадают куски с буржуйского стола, потому рано или поздно он и сам становится похож на буржуина. А при советской власти врач служит пролетариям, живёт жизнью пролетария, и потому он счастливейший человек на свете.

Отсюда следует что? Отсюда следует то, что нечего сравнивать! Нечего смотреть на Запад, а следует смотреть в корень! Или на корнеплоды. Сейчас наши, то есть бурденковцы, убирают сахарную свёклу. Работа выгодная, хотя и непростая. Но в сухую погоду — милейшее дело. Берёшь корень, нет, корнеплод, берёшь и острой стороной ножа отсекаешь ботву, тупой — сбиваешь остатки земли, и бросаешь свёклу в ведро. Из ведра — в кучу. Потом из кучи — в кузов самосвала, и — под контролем своего брата-студента — на свеклопункт. Учёт и контроль, без этого нельзя, колхозники и обманут, и обсчитают. Но с бурденковцами такое не пройдёт, чуть что — заявление в прокуратуру, и суши сухари. Были прецеденты. А в октябре у студента зашуршит в кармане денежка. Приодеться, приобуться.

Сели на скамейку. Ми и Фа получили по груше. Мягкие, сладкие, узбекские.

Вчера, разбирая дары Шарафа Рашидовича, Надежда среди абрикосов, дынь и прочих плодов щедрой узбекской земли, нашла замшевый мешочек-кишень, а в нём — двенадцать блестящих десяток с Николаем Самодержцем на аверсе.

Сюрприз, сюрприз!

— Это что? — спросили девочки, придя в гостиную, где я упражнялся за роялем.

— Это? — я осмотрел и кишень, и монеты. — Это деньги. Николаевские червонцы. Те самые, которыми отец Фёдор расплачивался с Коробейниковым за ордера на мебель Воробьянинова, помните?

— Помним, помним, — нетерпеливо сказала Ольга, — не уходи от темы. Откуда и зачем эти деньги, как они оказались среди фруктов?

— Откуда же мне знать? Могу только предположить.

— Предполагай.

— Видели, сколько коробок было в самолете?

— Много!

— И друзей у Шарафа Рашидовича много! А друзьям принято делать подарки, особенно московским друзьям. Фрукты фруктами, фрукты — замечательно, но червонцы тоже не помешают. Получит друг в подарок такой вот мешочек, и сразу дружба станет ещё крепче. В министерствах всяких, в других важных учреждениях, и вообще… Но это лишь предположение.

— То есть взятка?

— Подарок, — твёрдо ответил я.

— А нам-то зачем? Мы не министры.

— Может, просто от души. А может, механически положили. Раз коробка с фруктами, то должен быть и мешочек. Не думаете же вы, что кто-то решил вас подкупить?

Надежда взяла кишень, взвесила.

— Двенадцать червонцев… Много это, мало?

— Ювелирка сейчас по двадцать пять рублей за грамм пятьсот восемьдесят третьей пробы. То есть в пересчёте на чистое золото сорок два рубля за тот же грамм. В николаевском червонце, стало быть, золота на триста… триста двадцать пять рублей, если я не сбился. Получается, в этом мешочке около четырех тысяч.

— Однако!

— Но это умозрительная цена. Если сдавать золото в ту же ювелирку, то примут по цене лома, а это много меньше. Но ведь их никто не станет сдавать.

— А зачем тогда они?

— Просто приятно иметь дома золотой запас. Так, на всякий случай.

— Двенадцать монет?

— Ну почему двенадцать? Во-первых, люди дружат с Шарафом Рашидовичем много лет. А во-вторых, в мешочке может быть и двадцать монет, и пятьдесят, и сто — кто знает?

— Тогда главный вопрос? Откуда у Шарафа Рашидовича столько монет?

— Ну… «Рубин эмира бухарского» читали? Вижу — не читали. Бухарский эмират, осколок былой империи. Богачи Средней Азии в годы после революции устремились туда, на островки прежней жизни. Со своими капиталами — в золоте, в драгоценных камнях, в валюте. Советская власть установилась в двадцатом, что ли, году, но многое и местная, и русская буржуазия сумела спрятать. А сейчас находят потихоньку. Пудик, ещё пудик, и ещё…

— Клады?

— И клады, и вклады.

— Но клады принадлежат государству.

— А Узбекистан и есть суверенное государство. Что такое «суверенное», вы знаете. Шараф Рашидович — его глава. По конституции как Советского Союза, так и Узбекистана. Да что вы волнуетесь? Золото это ведь не в Америку Шараф Рашидович вывозит, не буржуям проклятым отдаёт. Всё в Москву, всё в Москву. Лучшим людям страны.

— Значит, это бухарское золото?

— Как вариант. Бухарское, Кокандское, Хивинское. Ну, или сам чеканит.

— Сам? Из чего?

— Из золота, вестимо.

— Из бухарского?

— Из узбекского.

— В Узбекистане есть золото?

— «Учкудук, три колодца…» — запел я. И остановился. Дальше слов у меня не было. Не сочинил никто. Пока.

— Учкудук? — удивились девочки. — Причем здесь Учкудук?

— Где-то в тех местах золото добывают. Много золота. Очень много.

— Это мы знаем, нам об этом Леонид Ильич рассказывал, — сказала Ольга. — Хотя это государственный секрет. Учкудука даже на карте страны нет, мы смотрели.

— Ну да, конечно. «Was wissen Zwei, wisst Schwein», а на золотодобыче работают сотни людей, или тысячи. Какой уж секрет? Да и от спутников не спрячешься, летают, подлые, фотографируют в бессильной злобе. Подслушивают. Шпионов сбрасывают. Вербуют морально нестойких граждан, особенно тех, кто падок на всякие капиталистические заманушки вроде штанов и машин.

— У Нодирбека спортивная «Вольво», — заметила Надежда.

— Нодирбек предан Шарафу Рашидовичу, а Шараф Рашидович сам кого хочешь завербует, — и я потряс мешочком. Звуки золота, звуки музыки…

Но это было вчера. А сегодня, поглядев в окно и послушав прогноз погоды, я решил — в Зоопарк!

И вот мы здесь. Тоже подготовка к матчу. Психологическая. Девочки работают в издательстве, потом у них дела в ЦеКа комсомола, а я… Я гуляю.

— Пора возвращаться, — сказала Екатерина Еремеевна. — Малышки утомились.

Бабушке Ка виднее, она педиатр, высшая категория, большой опыт, четверо собственных детей.

И мы пошли к выходу.

Ми и Фа начали капризничать — хотим здесь жить, давай построим домик рядом со слонами!

— Давай лучше построим зоопарк у себя! — предложил я. — Построим, и заведём жирафу, слона, бегемота и мишку!

Согласились. Дома-то куда как удобнее строить зоопарк!

Дома, поев уже по-настоящему, Ми и Фа отправились спать. Я же включил телевизор. В новостях о внеочередной сессии Верховного Совета говорили без деталей, мол, идёт обсуждение жизненно важных вопросов. И всё. Пока всё. Вчера сессия началась, сегодня продолжилась, а вы, граждане, работайте, приумножайте богатство Родины!

Я и пошел работать. Поехал. За стройматериалами. Для зоопарка. На «Матушке — Волге», понятно. Как люди обходятся без автомобиля? Ладно, я, взрослый человек, могу и на метро. А дети? Пока они доедут до зоопарка — уже устанут. Особенно такие, в два с половиной года. Людей сейчас много везде — и в метро, и в троллейбусах-автобусах. Растёт, растёт Москва. Как не расти, если с каждым днём вводятся в строй фабрики, заводы, магазины и жилые дома — это в новостях рассказали. Да я и сам вижу, что людей больше, чем даже год назад. Особенно в магазинах. Особенно в продуктовых. Особенно за колбасой, птицей, мясом. Одеждой и обувью тоже не пренебрегают. Бельё постельное нарасхват. Галантерея и парфюмерия не залеживаются. Всё потому, что товарная масса не поспевает за денежной. Промышленность выпускает то, что человеку купить нельзя — ледоколы и экскаваторы, сеялки и комбайны, станки с ЧПУ и танки. А рабочие, производящие эти необходимую для страны номенклатуру, получают зарплату, и очень хорошую зарплату. Отсюда и несоответствие, очереди, нехватки и нервотрёпка.

Это я ощутил на себе — в «Детском мире». Очереди, духота, и в воздухе гроза, не гроза, но что-то похожее копится. По счастью, очереди были в отделах, торгующих одеждой, мне же нужны были игрушки. Там тоже не было пустынно, но всё-таки людей поменьше. Правда, игрушек тоже не изобильно. Я взял три набора кубиков, пластмассовых, плохоньких, зато дети не поранят друг друга, утешила меня продавщица. Они, дети, когда шалят, любят бросаться кубиками. Деревянным кубиком можно шишку набить, а пластмассовый, он же пустой, легкий.

Резонно.

Со зверьём тоже было не очень. Надувная жирафа сиреневого цвета мне решительно не понравилась. Слон — плюшевый, серый, этот сойдет. Медведей сегодня в продаже нет. Привезут когда-нибудь. Ближе к Новому Году.

Ну да ладно. Для начала хватит и слона. Детям нужно развивать воображение, пусть вообразят жирафу Зыску. Зыска — это «изысканный», слишком длинное и сложное слово. Пусть будет Зыска.

Загрузил стройматериалы, пристроил слона, теперь куда? Надо бы в Спорткомитет, но, думаю, пусть сначала завершится сессия Верховного Совета. Нужна определенность — во всех отношениях.

Проехался по проспекту Калинина, остановился у Дома Книги. Зашёл — со школы выработалась привычка заходить в книжный. Вдруг увижу что-нибудь интересное.

Интересного в магазине было много. Люди — подходили, смотрели, спрашивали. Покупали редко, но, купив, уходили счастливые. Сегодня на прилавке лежали «Гарденины», изданные соседями, Воронежским издательством. Издана скромно, зато недорого: семьдесят восемь копеек.

Я взял.

Книгу мне продала Нина Гуцул, с которой я познакомился месяца два назад. Продала, и, дождавшись, когда рядом никого не было, сказала, что есть «Зарубежный детектив», только завезли.

Пришлось взять, чтобы не обижать девушку. Нет, я детективами не брезгаю, напротив, но «Зарубежный детектив» издаёт «Молодая Гвардия», в которой теперь за капитана и штурмана Пантера и Лиса, потому с детективами, пожелай я их иметь, проблем нет. Их, детективы, я покупаю в дорогу там. Во Франции, Германии, Британии и прочих местах. Читаю, а здесь раздаю нашим авторам. Нашим — это авторам «Поиска». Для ознакомления. Тем, кто знает иностранные языки. Но узок круг таких писателей, очень узок.

— Вы что делаете вечером? — спросила меня Нина.

Ой, держите меня семеро!

— Готовлюсь. Готовлюсь к матчу. Мне через две недели в Берлине матч играть, потому строжайший режим.

— Матч — это очень важно, желаю успеха, — с пониманием ответила Нина.

Думаю, теперь она читает «Советский спорт», и собирает вырезки, где пишут обо мне. Формирует досье. Может, даже вражьи голоса слушать станет поближе к открытию.

Её позвал покупатель.

— Заходите, заходите, — сказала она на прощанье, и пошла работать. Трудиться. Быть участником процесса обмена товара на деньги. А покупатель, соответственно, денег на товар.

Мы можем спорить о пользе введения бригадного подряда, о белорусском методе, об аккордно-премиальной системе, о капитализме, социализме и коммунизме, но нельзя забывать, что в основе всего лежит простенькая с виду формула: товар-деньги-товар. И если перебои с товарами, систему лихорадит. Если с деньгами — ещё больше лихорадит. А если разлад и в товарах, и в деньгах, что ждет систему, основанную на товарно-денежных отношениях?

Ничего хорошего.

Это на меня портреты Карла Маркса подействовали, дали направления уму. В отделе политической литературы, к которому я нечувствительно пришёл. Брёл по магазину, и набрёл.

Помимо собственно литературы, книг и брошюр, здесь продавали и портреты. Маркс, Энгельс и Ленин — в цвете, с деревянными рамочками «под ценные породы дерева», а современные политики — чёрно-белые. Гришин и Суслов — побольше, члены Политбюро — поменьше. И рамочки попроще, да.

И вот вижу я, что продавцы снимают с продаж Гришина. Берут портреты, складывают один к одному безо всякого почтения — и уносят куда-то. В подсобку, верно.

Хотел было спросить, что это вы, товарищи, делаете, но передумал. Начальство приказало убрать, они и убирают. Не в первый раз. Кого они только не убирали!

Я вышел на улицу. Солнце от уноса портретов Гришина не погасло, напротив, стало даже теплее.

Уселся в «Волгу», положил покупки рядом с кубиками.

Есть в нехватках нечто, радующее душу. Вот у меня лежит детектив, завернутый в бумагу с логотипом книжного магазина, а у других — вряд ли. И еду я на «Волге», с американским двигателем и американской же коробкой передач, а остальные — в автобус, в автобус. Разве не поёт душа, не радуется, как я высоко поднялся?

Нет. То есть она-то радуется, это обыкновенное человеческое свойство — радоваться собственному превосходству, это на уровне основных инстинктов, но умом-то я понимаю, что и машина, и квартира, и сыр двух сортов на столе — это обычное состояние человека, живущего в высокоразвитой стране в мирное время в последней четверти двадцатого века. Так все должны жить. Когда так живут все, или, во всяком случае, большинство — то тебе не завидуют. Некоторые люди счастливы, когда им завидуют: значит, есть чему завидовать. Но это чревато неприятными сюрпризами. На Руси исстари и петуха красного пускали тем, кому завидовали, и доносы писали Куда Следует, и вообще… за доблесть считалось сделать какую-нибудь гадость. Махорки в праздничный кулич насыпать. Или что-то вроде.

Я ехал, поглядывая в зеркало заднего вида. Вот те «Жигули» салатного цвета, «копеечка», я их ещё у «Детского Мира» заметил. Едут на расстоянии сорока — пятидесяти метров. У нас тут не Париж, машин не так и много, потому несложно обнаружить назойливое преследование.

Кто бы это мог быть?

Кто угодно. Даже проверяющие из «девятки».

Ободзинский, помнится, рассказывал, как за ним неделю ездила белая «Волга». Он и на милицию грешил, и на бурильщиков, и бандитов опасался. Оказалось — поклонница.

Я, конечно, не Ободзинский, но ведь всякое случается. Поклонницы и у меня есть, взять хоть ту же Нину Гуцул. Правда, у Нины нет авто. Хотя почему нет? Продавец хорошего книжного магазина может себе не только «копеечку» позволить.

Только Нина Гуцул сейчас работает.

Но ведь могут быть поклонницы, о которых я ничего пока не знаю? Тайные? Которым больше нечего делать, вот они и следят за мной, в надежде…

В надежде — на что?

А моя милиция, на что может рассчитывать она? Нарушу правила движения?

А госбезопасность? Вдруг я выйду на связь с резидентом британской разведки?

А криминальные элементы? Воры в законе? Ведь и милиция, и госбезопасность, и криминал знают, что, во-первых, Чижик деньги хранит в сберегательной кассе, с собой ни золота, ни бриллиантов не носит, да и денег наших, советских при Чижике рублей пятьдесят, сумма не маленькая, но и не такая, чтобы выслеживать. А, во-вторых, чуть что, Чижик со страху начинает стрелять. Без размышлений. И отнюдь не в воздух. Недавно троих подстрелил, ликантропов.

Стоп, может, это тоже… если не сами вилктаки, то связанные с ними? Обширная сеть, от моря до моря?

Думать долго не буду. Позвоню Тритьякову, пусть генерал думает, у него погоны.

Время известий. Я включил радиоприёмник. Начало шестого сигнала соответствует семнадцати часам московского времени.

— Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик принял решение удовлетворить просьбу товарища Гришина Виктора Васильевича об освобождении его от обязанностей Председателя Президиума Верховного Совета СССР в связи с уходом на пенсию.

На пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР единогласно избран товарищ Стельбов Андрей Николаевич.

«Ура, ура! — закричали тут швамбраны все. И упали».

А я тут с шахматишками…

Совсем, совсем другие ставки сегодня.