Барометр падает

Глава 7

25 августа 1979 года, суббота

Как тренируются тигры и чижики — 2

В представлении человека несведущего, на сборах шахматисты много играют в шахматы, изучают дебюты, разбирают партии противников.

Представление это возникло не на ровном месте: в своих интервью многие гроссмейстеры утверждают, что обыкновенно уделяют шахматам семь, восемь, десять часов ежедневно.

Ага, конечно.

Натуралисты, наблюдавшие образ жизни тигров, знают, что те не тренируются вообще. Не прыгают часами перед тем, как выйти на охоту. И гепарды не бегают часами попусту, прежде, чем погнаться за газелью. И чижики не выписывают в небе пируэты ради тренировки. И ласточки. Никто не тренируется, не тратит энергии попусту. Искусство ради искусства животный мир не приемлет.

Так почему у людей иначе?

А у людей по-разному. Кто-то изучает дебюты, как великий Ботвинник. Кто-то изучает соперника, как великий Алехин. Кто-то вообще ничего не делает, как великий Капабланка. Мне ближе позиция Ласкера, который считал, что для поддержания спортивной формы вне турниров достаточно уделять шахматам минут сорок, сорок пять.

Дебюты? Обмениваться дебютными идеями — это как обмениваться обувью. Разные размеры, разная полнота, кто-то любит высокий каблук, кто-то низкий… Задача дебюта — получить «свою» позицию, а она потому и «своя», что для каждого разная. Один стремится атаковать, другой играет от обороны, третьему вынь да положь открытую линию, за это он готов отдать пешку или две, четвёртый эти пешки охотно возьмет, пусть соперник докажет, что отдал их не зря, пятый…

Играть? Ну уж нет. Это как перед марафоном пробежать ранним утром километров пятнадцать «для разминочки».

А вот изучать партии соперников — это дело. Это помогает понять ход мыслей соперника. Я как-то купил в Лоун Пайне детектив в мягкой обложке, «Мыслить как преступник». Идея схожа, только изучать логику Фишера или Карпова несравненно приятнее, чем логику преступника. Да и полезнее.

И мы с Тиграном Вартановичем решили написать книгу о матче на звание абсолютного чемпиона мира. Великом Матче, как его называют в американской прессе. Он состоялся в семьдесят пятом году, Фишер — Карпов, игра до шести побед, шесть — три в пользу Фишера.

У нас до сих пор не вышло книги об этом матче. Решили — не нужно это. Один — американец, другой — невозвращенец, о котором лучше лишний раз не вспоминать.

Но мы, я и Петросян, решили исправить этот недочёт. Нет, все сорок семь партий мы анализировать не будем. Только результативные. Девять партий — этого вполне достаточно.

Сначала Тигран Вартанович опубликует наш труд в журнале «64 — Шахматное обозрение», в котором он главный редактор. В рубрике «Глазами чемпионов». А потом предложим уже в виде книги издательству «Физкультура и Спорт», да и заграница подтянется. За рубежом, конечно, об этом матче книги уже вышли, но одно дело, когда автор Реймонд Кин, а другое — когда два чемпиона мира, Тигран Петросян и Михаил Чижик.

И вот мы разбираем партию, а Рона Яковлевна записывает, записывает… В ту самую тетрадь тем самым карандашом, что купила в книжном магазине поселка Нида.

Через полтора часа она сказала «Стоп, Тигранчик» — и мы прекратили наше занятия. Хорошего понемножку. Тише едешь, дальше будешь. Не стоит весь порох изводить на салюты.

Мы расстались. А то ведь надоедим другу, за сбор. Это лишнее.

На территории санатория маленький окультуреный сосновый бор, туда я и пошёл с книгой Томаса Манна и радиоприемником «Sony». В музыкальном салоне настройщик рояля делал свою работу. Рояль я опробовал в первый же вечер. Инструмент хороший, даже замечательный,«Blüthner» двадцать шестого года, но расстроен.

Ну да, немножко расстроен, сказала ответственная по культурно-массовой работе. По плану настройка рояля состоится в октябре.

Но меня-то в октябре здесь не будет.

Жаль, но что же поделать.

А можно позвонить настройщику?

Пятрасу Винаускасу? Можно, но зачем?

Поговорить.

Настройщики роялей, особенно хорошие настройщики — люди избалованные. Но я его убедил, и вот сегодня он приехал из самой из Клайпеды — и трудится.

А я читал «Der Zauberberg» — не спеша и вдумчиво. Раздвигал границы сознания. В этом и суть учебы ли, спортивного сбора и вообще существования — раздвигать границы сознания.

У Манна — санаторий горный Швейцария, здесь — санаторий морской, Советский Союз, а во времена романа — Восточная Пруссия. Сходство и различие. Есть, есть о чем подумать…

Мимо прошла маленькая группа. Генерал, его жена и собака. Генерал тоже в олимпийке, зато у собаки медалей множество. Породистая овчарка, очень породистая. Кобель, производитель. А вот у генерала лицо самое простецкое. Из бедняцкой семьи. Достиг, добился. Стальная воля! Вообще-то с собаками в санатории нельзя, но генералу можно. Впрочем, собака, восточноевропейская овчарка, спокойная и уверенная в себе, хлопот, похоже, не доставит. Себе, что ли, завести такую? Нет, вряд ли. Слишком уж суровые. И фильмы о концлагерях сразу вспоминаются. Да и в разъездах я. Может быть, потом… или, может, хватит разъездов? Сыграю матч-реванш, сыграю с Фишером на звание абсолютного чемпиона, и всё, коньки на гвоздь, я себе уже всё доказал? Пири и Кук второй раз на Северный полюс не возвращались. Хиллари второй раз на Эверест не поднимался.

Престиж страны? Престиж страны — это состояние образования и здравоохранения, это уровень научных достижений, это армия, это прилавки магазинов, это туристы, разъезжающие по всему по белу свету, это много чего ещё. И только где-то в конце спорт. Наши хоккеисты раз за разом побеждают, но значит ли это, что наша страна великая? А наши футболисты раз за разом не могут отобраться на чемпионат мира, но значит ли это, что наша страна совсем не великая?

Шахматы — это игра. Времяпрепровождение ради забавы — таково первоначальное значение слова «игра». Пение с пляской. Ах, ты пела? Это дело!

Однако великий Ботвинник не раз заявлял, что труд шахматиста подобен труду музыканта, его игра доставляет наслаждение миллионам и миллионам любителей шахмат. Совсем не уверен. Гроссмейстерская ничья в двадцать ходов — кому она доставляет наслаждение? Чигоринский стиль игры, игры бескомпромиссной, пан или пропал, остался в прошлом. Нельзя так играть сегодня. Тигран Вартанович как-то сказал, что залог его побед — чигоринский стиль игры соперников. Пусть храбрецы кидаются на возведенную им Линию Петросяна, там им и конец придет. Но если соперник осторожен, игра часто заканчивается ничейным результатом, что для рядового зрителя, не понимающего тонкости гроссмейстерских расчётов, просто скучно.

Немногие пойдут слушать пианиста, играющего гаммы. Людям подавай страсти, борьбу, острые повороты и непредсказуемые результаты.

Будем стараться.

Погода менялась по пять раз на час: то скроется солнце, то откроется. Неопределенность.

Я включил радиоприёмник.

— Сегодня в Ташкенте состоялся пленум Центрального Комитета Коммунистической Партии Узбекистана, на котором было принято решение об освобождении от должности товарища Рашидова Шарафа Рашидовича по его собственной просьбе в связи с состоянием здоровья. Первым Секретарем Коммунистической Партии Узбекистана избран товарищ Волков Александр Александрович.

Однако!

Вначале июля я разговаривал с Шарафом Рашидовичем по телефону. Он интересовался моей новой оперой, приглашал погостить. Потом случился взрыв, стало не до гостеваний, но я и думать не думал, что у Рашидова плохо со здоровьем.

А оно вон как повернулось… И кто такой Волков, откуда взялся?

Ладно, разъяснится со временем. Видно, потому и Нодирбек не пошёл ко мне в тренеры, не до того ему было. И есть.

— Вам не скучно одному, Михаил? — Алла Георгиевна стояла, смотрела на меня и загадочно улыбалась.

— Я тут радио слушаю, — неопределенно ответил я, и выключил приёмник. Какой может быть приёмник, когда разговариваешь с дамой… с червонной дамой.

— Я присяду? — спросила Алла. Я подвинулся, хотя скамейка большая, можно было и не двигаться. Но я проявил вежливость, создал пространство. Личное пространство.

Села чуть ближе, чем садятся обыкновенно незнакомые люди, но чуть дальше, чем хорошо знакомые.

— И что же говорят по радио? — спросила она с легкой ноткой игривости. Это о духах пишут — легкая нотка жасмина. Читал в старой «Ниве», рекламу «Букета моей юности»

— Заканчивают уборку зерновых, приступают к сахарной свекле, — ответил я.

— И это вам интересно?

— Других новостей нет. Разве что в Узбекистане теперь вместо Рашидова будет Волков.

— Узбекистан… Это ведь где Ташкент?

— Ташкент, звезда востока.

— Мы там были, в Ташкенте. У них сильная команда, «Автомобилист», а я тогда за каунасское «Динамо» играла.

— Физкульт-привет одноклубнице! — неосторожно сказал я.

— Вы динамовец? — оживилась Анна.

— Натурально, динамовец. Вам понравился Ташкент?

— Зал неплохой, общежитие на троечку. Города мы толком не видели. Утром прилетели, тренировка, вечером игра, на следующий день улетели. Нас повозили в автобусе, кое-что показали, но голова-то другим была занята.А вы там были?

— Доводилось, — коротко ответил я.

— Давно?

— В прошлом году.

— Наверное, на соревнования ездили?

— Нет, там мою оперу ставили. Музыка моя, узбекский текст либретто — Шарафа Рашидовича. Теперь-то, наверное, оперу снимут с репертуара…

— Вашу оперу? Вы сочиняете оперы?

— Можно и так сказать. Я композитор, да.

— Но… вы ведь шахматист?

— Одно другому не мешает. Шахматы — это спорт, композитор — это профессия. Член союза композиторов, и всё такое.

— А какая опера? Как называется?

— «The Desert», то бишь «Пустыня».

— У меня есть пластинка, вернее, двойной альбом, ансамбля «АББА». С таким же названием.

— Она самая. Только проект с «АББА» — международный, а в Узбекистане — локализованный.

— Это… Это ваша опера? С «АББА»? — она посмотрела недоверчиво. Ладно, в Узбекистане, но чтобы с «АББА»?

— А вы посмотрите, там написано, кто автор музыки.

— Обязательно посмотрю.

Ну да, далеко не все обращают внимание на то, кто автор музыки, кто автор либретто. Даже авторов книг порой не знают, хотя на обложке и написано.

Алле Георгиевне, наверное, рассказали, что Чижик — чемпион, или она сама посмотрела в подшивке «Советского Спорта». А о моих музыкальных делах пишут в других изданиях, «Советской Культуре», например. И пишут о Чижике-композиторе много реже, чем о Чижике-шахматисте, потому что в музыке-то я ни разу не чемпион. Советский тираж «The Desert», выпущенный по лицензии, разлетелся в момент, не дойдя толком до прилавков, и альбом не покупали, а доставали. Чего проще — подпиши допсоглашение, штампуй пластинки, удовлетворяй культурные запросы трудящихся, да загребай деньжищи! Но дополнительное соглашение советская сторона заключать не стала: и музыка-де не наша (как не наша, если я — автор?), и поёт невозвращенка, Соколова-Бельская, партия ночной царицы Пустыни, а прибыль, что прибыль, мы прибыль во главу угла не ставим!

Ну и ладно. Мировые продажи до сих пор неплохие. Но этого я говорить Алле Георгиевне не стал.

— Мне нужно идти, — вздохнула Алла, — но мы ещё увидимся.

— Разумеется, — ответил я. Как не увидеться, если она здесь физрук, а я — оздоравливаемый.

Сейчас пойдёт смотреть альбом. Увидит, что автор музыки действительно я, Михаил Чижик, и не только музыки: партию Улугбека исполняю тоже я. Это же просто подарок судьбы! Начнет копать дальше, спрашивать, и узнает, что Чижик орденоносец, Герой Советского Союза, за границей бывает каждый год! А вот о личной жизни не узнает, вряд ли. О личной жизни Чижика советское радио, телевидение и пресса ничего не пишут, да и западные радиостанции не касаются, принципы у них. Кольца на руке нет. Сделает вывод: не женат, известен, обласкан властью, при деньгах — надо брать! Шахматист, он ведь не от мира сего, порхает в облаках, держится преимущественно на вершинах высоких деревьев, спускаясь на землю только изредка. Приманить его канареечным семечком, и цап-царап! Он потом спасибо скажет, век благодарен будет.

Прямо такими словами не думает, а подсознательно — очень может быть.

Прошёлся по сосновому лесочку. Лес молодой, такой лес Чехов называл «оглобельным». Но этот и на оглобли не годился, стволы и наклонные, и крученые, то ли от балтийских ветров, то ли от колдовства. Дошёл до небольшой лагуны, которая зовется озером, да не просто озером, а озером Лебедь. И в самом деле, водоплавающие имелись: отсюда, с вершины дюны я разглядел с полдюжины лебедей. Но спускаться к озеру не стал, иногда издали лучше видно, чем вблизи.

Так я стоял час, наполняясь пустотой. Пустота в сознании очень важна, она дает мыслям простор. Где лучше заниматься физической работой, в заставленной мебелью комнате, или в комнате, обставленной по минимуму? То же справедливо и для работы умственной.

Всю мебель не убрал, не такое это простое дело, но стало посвободнее. Уже хорошо.

Озеро Лебедь, Лебединое Озеро. Балет оборотней. Может, и здесь есть легенда, что в полнолуние лебеди обращаются в людей? Царевна-лебедь и её свита?

И очень может быть.

После обеда я пошёл принимать работу. Клавир хорошо темперирован, или не очень? Проделана большая работа…

Расплатился, и Пятрас Винаускас сел в «Москвич — 412» и уехал, усталый, но довольный.

А я пошёл вздремнуть. Сытое брюхо к Бетховену глухо.

Проснувшись, включил телевизор. И в самом деле, передача из Гданьска принималась уверенно, только порой по экрану пробегала рябь, видно, где-то неподалеку локаторы работают. Я посмотрел, послушал.

Польша хоть и много лет как социалистическая страна, но от буржуазного духа избавиться так и не смогла, нет. Фильмы показывает такие, каких в Союзе не увидеть. Американские, французские, всякие — это диктор объявление сделал, мол, смотрите, не пропустите. Ну, и шуточки себе позволяют на грани.

— У советских лозунг дня «Народ и партия едины», пан Кройчик.

— А у нас, у поляков?

— «Мухи отдельно, котлеты отдельно!»

Это показали отрывок развлекательной программы, которая полностью выйдет ночью. С подковыркой юмор. У нас за такое из института исключают, дело кавээнщиков в чернозёмском политехническом, как же.

Бродя в дюнах перед ужином, мы с Тиграном Вартановичем перебрасывались мыслями о том, о сём. О том, что мельчайшие капельки морской воды поднимаются на высоту в пять километров и более, и разносятся на расстояние в сто километров от берега моря, и дальше, так что гулять непосредственно у воды особого смысла и нет. Но хочется смотреть на море.

— А что вы, Михаил, думаете о законе «о десяти тысячах», — спросил Петросян. Проект закона ещё не публиковали, но слух разлетелся, утечку допустили. Может, и специально допустили.

— Населения у нас двести шестьдесят миллионов, но я не знаю, сколько из них получают десять тысяч в год через кассу. Думаю, немного. Думаю, очень немного. В писательской среде, к которой я некоторым образом причастен, будут брать в соавторы жен или мужей, или детей, или просто подставных. Да и не знаю я таких писателей из ныне живущих, чтобы больше десяти тысяч получали. Прежде были, Горький, Алексей Толстой, а сейчас не знаю.

— Важен не сам закон, а подзаконные акты. Думаю, для жителей Крайнего Севера, работников особых производств, других групп будет сделано исключение. Ленинскую премию тоже, наверное, включать не будут. Посмотрим. А вот наши призовые?

— Так их уже снижают, какие десять тысяч, откуда? В прошлом году на первенстве Союза за первое место — три тысячи, — скромно умолчав, что чемпионом стал я, в пятый раз.

— Это верно, но заграничные турниры? — Тиграну Вартановичу играть в Рио-де-Жанейро, там призовые побольше будут.

— Не знаю, — не стал раскрывать дебютную заготовку я. Ни к чему. Уверен, что Петросян уже что-то придумал.

Мы стояли не вершине дюны, дышали целебным воздухом, и смотрели, как узенький серп луны постепенно клонится к воде.

Тихо, торжественно.

И тут до нас донёсся вой.