Анубис

Уже из одного чисто детского упрямства Могенс появился на своем рабочем месте не ровно по истечении получаса, а выждал, пока не пройдет вдвое больше времени. Однако это было не единственной причиной. Точнее сказать, не главной причиной. На самом деле причина его опоздания заключалась в том, что он боялся снова встретиться с Джонатаном Грейвсом.

Могенс тщетно пробовал посмеяться над своими страхами. Не было повода бояться Грейвса. Еще неделю назад это имело смысл, но тот момент прошел; он отдался во власть своей личной Немезиды, и теперь нечего дрожать перед Грейвсом. Он мог его ненавидеть, мог презирать и испытывать отвращение — всего этого было в нем предостаточно, — но страх перед Грейвсом должен был пройти. Но именно страх и охватывал все его существо.

Движения Могенса все замедлялись, когда он спускался вниз по лестнице. И пока он шел по проходу к первой пещере, все пытался разобраться в своих ощущениях. Разумеется, он знал, что лицо Грейвса на самом деле не менялось. Возможно, причина была в игре света, или в его собственной усталости и нервозности, а может, в сочетании того и другого. Люди не превращаются в… нечто, которое в сумерках расплывается, а потом соединяется в новое жуткое существо. И с Джонатаном Грейвсом такого не происходило, даже если Могенс без зазрения совести приписывает ему подобную мерзость. Проблема была в том, что он сам готов поверить в такую чепуху, да, собственно говоря, в любую чепуху, если она порочит Джонатана Грейвса.

Задним числом он понял, что фактически какая-то часть его — и немалая — жаждала, чтобы шериф Уилсон не только высказал нелепые подозрения, но и доказал их правоту. По большому счету, он должен волноваться не из-за Грейвса, а беспокоиться по поводу себя самого. Он никогда не мог простить Грейвса, более того, значительный промежуток своей жизни ненавидел или, по меньшей мере, презирал его — это было видно как на ладони. И Грейвсу тоже. И все-таки Могенс был потрясен до глубины души силой своей ненависти. Возможно, психологи и правы, когда говорят, что значительная доля мыслей о мести и даже ненависть — в принципе нормальное чувство, помогающее человеку преодолеть последствия психических травм. Однако то чувство, которое поднималось в нем, Могенсе, совершенно очевидно, не было из этого разряда.

Он почти дошел до конца штольни, и его шаги еще больше замедлились, когда он разобрал голоса — вначале Грейвса, а потом доктора Хьямс, взвинченный, почти на истерических нотках. Могенс сделал еще пару шагов и остановился, когда сообразил, что попал в разгар спора.

— …честно говоря, не вполне понимаю вашего возбуждения, — говорил Грейвс. — Чего вам не хватает, Сьюзен? Отсутствуют какие-то материалы? Требуются дополнительные субсидии? Большая свобода действий?

— Не в этом дело, черт побери! И вам это прекрасно известно, Грейвс! — вопила Хьямс. — Мы полгода надрываемся на вас, как рабы! Света божьего не видим! Слова не можем обронить о нашей работе! Хоть и сделали сенсационнейшие открытия века!..

— Не «хоть», моя дорогая, — прервал ее Грейвс, — а «потому что».

— Та-та-та! — не унималась Хьямс. — Дело не в этом, а в том, что мы уже год не разгибаем спины, чтобы добиться серьезных научных результатов, а вы притаскиваете какого-то… какого-то колдуна!

Могенс услышал достаточно. Ему было ясно, что он угодил в самый неподходящий момент, но и это стало ему вдруг безразлично. Не было смысла ходить на цыпочках, когда вокруг бушевал ураган. Он пошел дальше, решительным шагом направляясь к Грейвсу и Хьямс, и только краем глаза зарегистрировал, что двое других тоже находились здесь. Мак-Клюр — по всему было видно — чувствовал себя не в своей тарелке и при виде Могенса совсем сник. Мерсер же настолько погано себя чувствовал, что даже с трудом улавливал смысл спора.

— И давно вы стоите там и подслушиваете?! — обрушилась на Могенса Хьямс.

— Подслушивать не было необходимости, — парировал Могенс. — Вы высказывались достаточно громко.

Он бросил на Грейвса беглый, но внимательный взгляд и снова обратился к археологине. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не сорваться. Сдерживаться, чтобы не сказать или не сделать чего-то, что бы спровоцировало ее дальнейшие нападки. «Колдун» было еще не самым худшим словом, которым его награждали за последние годы. И все-таки оно его страшно разозлило.

— Мне искренне жаль, доктор Хьямс, что вы обо мне такого мнения, — сказал он подчеркнуто спокойно. — Я, по правде говоря, думал, что вы поняли то, что я пытался объяснить вам вчера вечером. Я не имею никакого отношения ни к черной магии, ни к шарлатанству. Я ученый, как и вы.

— И, между прочим, один из лучших из всех, кого я знаю, — вставил Грейвс. Хьямс была готова снова вспылить, но Грейвс пресек эти поползновения властным жестом и продолжил на повышенных тонах: — Довольно! Я не потерплю этой детской ревности! На эти глупости у нас нет времени. Могу вас заверить, Сьюзен, что профессор Ван Андт здесь не затем, чтобы урвать кусок от вашей заслуженной славы, равно как и вашей, господа. Скоро вы поймете, почему я привлек профессора к нашей работе. А до той поры я требую от вас дисциплины, которую вправе ожидать от исследователей вашего калибра, не так ли?

К вящему удивлению Могенса, никто не возразил. Даже Хьямс только посмотрела на Грейвса долгим испытующим взглядом и отвернулась, по-детски поджав губы. Мак-Клюр и Мерсер каким-то образом исхитрились инсценировать жуткую занятость, хотя по-прежнему стояли с пустыми руками.

— Идем, Могенс! — Грейвс махнул ему с властностью, не меньшей, чем в жесте, заставившем Хьямс умолкнуть. — Нас ждут дела.

Могенс совершенно машинально повиновался ему и последовал за ним, когда тот развернулся и направился к деревянной двери, ведущей к туннелю с иероглифами. Потом смущенно обернулся к Хьямс и двум остальным. Поскольку он сам принадлежал к этой породе, то слишком хорошо знал, как аллергически ученые в целом и корифеи особенно реагируют на такие ситуации. Тем более невероятным ему показалось то, что Хьямс, Мерсер и Мак-Клюр позволили Грейвсу отчитать себя, как нашкодивших школяров. С другой стороны, ведь и сам он, беспрекословно подчиняясь, выполнил его распоряжение.

Они в таком темпе преодолели проход, что Могенсу не хватило времени собраться с мыслями, как они уже стояли перед решетчатой дверью на другом его конце. Она стояла открытой, однако Грейвс остановился и подождал, пока Могенс пройдет мимо него, потом запер дверь на висячий замок, а ключ положил в карман жилета. Могенс глянул на него вопросительно и немного встревоженно. Он не выносил запертых помещений.

— Просто хочу быть уверен, что нам никто не помешает, — ответил на его взгляд Грейвс. — Обычно я отпираю потайную дверь только по воскресеньям, когда Хьямс и остальные в городе.

— И ты еще удивляешься, почему другие перестают тебе доверять, — буркнул Могенс.

Грейвс лишь пожал плечами и двинулся дальше. Очевидно, он не был готов продолжать этот разговор. Они взяли курс на потайную дверь, чего Могенс, собственно, и ожидал. К его изумлению, и она не была заперта; и только подойдя вплотную, он заметил, что по земле тянется толстый электрокабель и исчезает за ней.

Следующим — и наибольшим — потрясением явилась тонкая фигурка, выступившая им навстречу, как только они протиснулись в туннель.

— Том?

Том мимоходом кивнул Могенсу и обратился к Грейвсу:

— Я почти закончил, доктор Грейвс, — доложил он. — Осталось принести и ввернуть лампочки.

— Сделаешь это сегодня к ночи, — ответил Грейвс. — У тебя будет время, когда разнесешь ужин. А сейчас иди и отдохни пару часиков.

Том благодарно кивнул и убежал. Грейвс смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду и его шаги не затихли вдали, потом пояснил, мотнув головой в ту сторону:

— Парень работал всю ночь.

— Мне казалось, для тебя много значило, чтобы никто не узнал об этом проходе.

— Так и есть, — согласился Грейвс. — Никто, кроме тех, кто и без того знает о его существовании и о том, куда он ведет. — Он коротко хохотнул. — Никогда не стоит недооценивать детское любопытство, Могенс. Хьямс и двое других могут ломать себе головы, что еще я здесь нашел, а Том узнал это сразу вслед за мной. — Он пожал плечами. — Для нашей работы необходим свет. Мне было не до того, чтобы самому прокладывать кабель и подсоединять лампочки, не говоря уж о том, что я этого и не умею делать. Может, ты?

Могенс покачал головой.

— А ты доверяешь Тому?

— У меня есть выбор?

Грейвс засмеялся, но тут же снова посерьезнел:

— Да нет, я доверяю Тому. Возможно, он здесь единственный, кому я по-настоящему доверяю. Естественно, за исключением тебя, — добавил он с хитрой улыбкой.

— Естественно, — сказал Могенс.

Они пошли дальше, после того как Грейвс опять вынул из ниши в стене карбидные лампы и зажег их. Черный электрический кабель, толстый, с руку Могенса, змеился перед ними и указывал путь; у баррикады, перекрывшей проход непосредственно к церемониальной палате, он обрывался. Как и накануне, Грейвс преодолел ее первым. На этот раз включенную лампу он оставил наверху завала, так что, по крайней мере, яркий свет не ослеплял Могенса до слез, пока он карабкался за ним.

Сегодня Грейвс зажег в палате целых четыре штормовых фонаря. Когда Могенс добрался до нее, освещение там было вдвое ярче, но тьму тем не менее не разогнало, скорее даже акцентировало черноту по ту сторону шаткой границы. Могенсу снова почудились ненормальным образом двигающиеся тени, приближавшиеся к границе света, не осмеливающиеся, однако, соприкоснуться с ней.

— Раз ты здесь, мне, полагаю, не надо спрашивать, к какому решению ты пришел? — сказал Грейвс, протягивая ему две из четырех ламп. — Так что давай начинать. Времени у нас не вечность.

Могенс взял фонари и последовал за Грейвсом, который целеустремленно шагал к лестнице с вывернутыми ступенями, ведущей к жутким вратам с их еще более чудовищными стражами. Яркий свет должен бы смягчить устрашающий эффект, однако все было с точностью наоборот: лучи четырех прожекторов даже усилили зловещую игру теней и мнимое движение монстров. Нельзя идти туда наверх! Эти громадные ворота из нерушимого металла были поставлены здесь не без причины, так же, как и стражи-демоны с осьминожьими щупальцами вокруг голов. Они не были случайным порождением фантазии их создателей.

— И чего конкретно ты ожидаешь от меня? — Могенс чувствовал себя абсолютно беспомощным и, более того, неуместным здесь. В прямом смысле. Они были на месте, где не должны были быть. Где вообще не должно быть человека.

Грейвс вырвался было вперед, но, как и Могенс, застыл, когда лучи его ламп выхватили из тьмы статуи монстров, которые спали — и поджидали? — тысячелетия.

— Если бы я знал ответ на этот вопрос, тебя бы здесь не было.

Он поднял фонари, однако свет не смог дотянуться до гигантской спрутоподобной головы твари и даже до черного куба: создавалось впечатление, что страж отшатнулся от них в последний момент, как рука, чуть было не угодившая в пламя, отдергивается, чтобы не обжечься. Казалось, каменные демоны изготовились наброситься на них, но не смогли преодолеть дрожащую преграду, когда свет отодвинул тени. Но они не отодвинулись обратно, а на самой грани впились когтями в черноту и затаились, чтобы выждать момент и проглотить его. Так от начала времен тьма подстерегает свет — осада в извечной войне, исход которой предрешен.

Вместо того чтобы добрести до лестницы и подняться к вратам, Могенс свернул к ближайшей стене, чтобы подвергнуть росписи и иероглифы на ней первому тщательному обследованию.

То, что ему открылось, было жутко.