Анубис

Несмотря на тьму, обступавшую его, Могенсу было нетрудно идти по следу твари. Ее лапищи оставили глубокие отпечатки в раскисшей земле, в которых уже потихоньку начала собираться вода. Но Могенс и тогда не потерял бы след, если бы этого не было. Он ориентировался скорее по следу, который оставило одно лишь присутствие бестии, как будто само ее существование нанесло реальности такую рваную рану, которая не скоро залечится.

Вскоре след повернул к западу от лагеря, и вновь обретенная решимость Могенса снова была поколеблена — он понял, что след ведет прямиком к кладбищу. Он не был уверен, хватит ли у него мужества последовать за монстром туда, потому что преодолеть кладбищенскую стену значило не только предстать перед чудищем лицом к лицу, но и сделать это на его исконной территории, территории, где он властвовал и где жили все страхи Могенса из его прошлого. Но судьба избавила его от тяжкого выбора. Прямо возле кладбищенской стены, которая в этом месте была проломлена, след резко брал влево, и, пройдя по нему несколько шагов, Могенс оказался на дороге, шедшей вдоль кладбища. Здесь глубокие отпечатки с лужицами воды кончались, но другой, невидимый след бестии все еще витал над землей. И вел он дальше по дороге, прочь от лагеря.

Могенс опять заколебался. Страх, граничащий с паникой, напавший было на него, не вернулся, но его место заняло иное, имеющее чисто интеллектуальное обоснование опасение: не может ли быть так, что тварь сознательно заманивает его туда, где легче напасть? И тут же он понял, насколько смехотворна сама эта мысль. Монстр мог бы его убить, если бы хотел, а главное, где бы захотел. Если бы твари нужна была его смерть, его уже не было бы в живых.

Но возможно, есть вещи и пострашнее смерти…

Могенс отогнал эту мысль и зашагал дальше. Он нарочно не задавался вопросом, что он станет делать, если ему и впрямь удастся настигнуть бестию. У него с собой не было ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия, не говоря уж о том, что и сама мысль напасть на монстра была смешна. И все-таки он продолжал идти и даже ускорил шаг, время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться. Слышно ничего не было, но он, как прежде, чуял, что жуткое существо где-то впереди, и не так уж далеко. Его бросило в холодную дрожь, когда он представил себе, что и оно временами останавливается, чтобы вперить во тьму свои горящие злобой глаза и убедиться, что расстояние между ними не слишком велико и Могенс не потерял след. И все-таки он шел дальше. Он уже не был уверен, что сможет вернуться назад, даже если захочет. Он чувствовал себя человеком, который легкомысленно взялся за штурм все набирающей крутизну вершины и никак не может остановиться.

Сейчас укрытая теменью и стужей — каждая из которых на свой лад действовала Могенсу на нервы — дорога казалась ему намного длиннее, чем в тот день, когда они проезжали здесь с Томом. Он потерял счет времени, но ему казалось, что уже многие часы он марширует вдоль стены. Но если здраво рассудить, он и впрямь прошел уже с полмили, если не больше. Никогда он не думал, что кладбище так велико, слишком велико для городка, которому принадлежало!

Могенс остановился, услышав какой-то шорох. Это не было рыком бестии, нет, какой-то другой звук, который он не мог определить, но который задевал в нем какую-то струну и беспокоил. Со всем вниманием, на какое только был способен, он вгляделся во тьму. Узкая асфальтированная дорога перед ним круто поднималась на склон и переходила в едва ли более широкую главную. Где-то на середине этого отрезка она резко виляла, и Могенс заново ощутил то нехорошее чувство, которое подступило к горлу именно на этом месте, когда он ехал сюда. Не сразу он осознал, что не одно лишь это воспоминание покрыло его лоб испариной. Это, кроме всего прочего, было то самое место, о котором говорил Грейвс. Место, где «форд» потерпел аварию.

Однако Могенс медлил совсем по другой причине. Он никогда не относился к зевакам, которые сбегались к месту аварии или на пожар, чтобы только поглазеть. А это конкретное место он тем более не хотел видеть. Потому что, если и не было к этому ни малейшего повода, он все-таки чувствовал себя сопричастным тому, что постигло Хьямс и двух других. Он даже спрашивал себя, не само ли страшное событие привлекло его на это место, и не его ли фантазия создала образ чудища с лисьими ушами и горящими красными глазами, чтобы заманить его сюда. Одно только представление, что его подсознание могло быть способно на такое болезненное состояние, повергло его в такой ужас, что он на месте повернул бы назад, если бы как раз в этот момент снова не услышал тот же стонущий звук, и теперь он был уверен, что на самом деле слышал его, а не воображал себе. Это был стон, что-то вроде дуновения ветерка, только много жалобнее. И это однозначно был человеческий голос.

Невольно Могенсу вспомнились слова мисс Пройслер: «А если дама еще жива и лежит где-то там беспомощная?» Но такого просто не могло быть. Так жестоко судьба не могла распорядиться!

Словно насмехаясь над ним, ветер сменился, и тихий стон донесся до него еще отчетливее. Возможно, Могенс это только приписывал в своем воображении, но ему слышалась в этом стоне разрывающая сердце мольба женщины, так что путь назад был отрезан. Он пошел вперед и остановился на том месте, где дорога переходила в крутой подъем. С бьющимся сердцем он склонился над пропастью.

Вопреки всякому разуму, он до сих пор еще отчаянно надеялся, что это не то самое место, однако авто находилось там. В слабом свете и на значительном расстоянии все же было четко видно, как раздавленная и выгоревшая машина лежит там на боку. Вообще-то скат не был таким глубоким, как он полагал — пятьдесят-шестьдесят футов, не более — но при этом страшно крут и усыпан обломками скал в мелкой заросли. Наверное, эти валуны и были тем, что привело дорожное происшествие к такой трагедии, подумалось Могенсу. Повсюду в мокрой траве поблескивали осколки стекла и клочья разлетевшегося в стороны металла, и, несмотря на прошедший дождь, в воздухе стойко держался запах гари.

Если бы автомобиль просто проскользил по траве, он, возможно, остался бы на колесах или, в крайнем случае, перевернулся в конце падения, что, насколько известно Могенсу, больше выглядело страшно, чем было опасно на самом деле. Но весящие тонны, с острыми краями обломки скал сделали свое дело и превратили почти безобидное скольжение в смертоносный обвал, круша автомобиль гигантскими кулаками, в результате чего он в конце концов разбился и загорелся.

Сердце Могенса забилось чаще, когда он проследил взглядом обрывистый склон, задаваясь вопросом, как ему, ради всего святого, спуститься по нему и при этом не сломать себе шею.

И все-таки он должен это сделать! Стонов и плача больше не было слышно, но от этого легче не становилось. Пусть даже тело Хьямс никогда не найдут, или если даже найдут и установят, что к этому моменту она уже была мертва, его до конца жизни будут преследовать эти жалобные стоны, если он туда не спустится.

И он попытался.

Предупреждение Грейвса, что это место опасно и при свете дня, явственно звучало у него в ушах, и уже после первых шагов он понял, насколько оно соответствовало истине. Склон оказался еще отвеснее, чем выглядел, и весь порос густой травой, которую пролившийся дождь превратил в скользкую горку. Могенс больше соскальзывал, чем спускался, несколько раз он чуть было не свалился, но в последний момент зацеплялся за торчащую ветку или обломок скалы. К тому же кувыркавшийся автомобиль оставил в траве глубокие борозды, в которых зияла слякотная кашеобразная земля, которая еще меньше давала его ногам устойчивости, а, напротив, грозила торчавшими из нее острыми обломками. Могенсу это показалось маленьким чудом, когда он добрался до дна пропасти, не сверзнувшись и не поранившись об осколки стекла и металла. Вопросом, как он потом будет подниматься по этому склону, он намеренно не задавался.

Остов выгоревшего автомобиля теперь находился в нескольких шагах перед ним. Даже при таком освещении Могенс видел, как чудовищно он пострадал. В нем с трудом можно было узнать бывший «форд»: то, что не разрушило, разбило, покорежило, раздробило падение, разорил огонь. Хотя огонь бушевал много часов назад, сплавленная груда металла все еще излучала ощутимый жар. Даже земля, по которой он шел, была сухой и теплой.

Могенс с трудом оторвал взгляд от остатков «форда» и отошел на пару шагов в сторону, чтобы осмотреться прищуренными глазами. Сейчас он был бы рад услышать плач, но между тем стих даже шелест ветерка, и было до ужаса тихо.

— Хьямс! — позвал он.

Разумеется, никто не отозвался. Он сделал еще два медлительных шага, снова остановился и опять двинулся дальше, инстинктивно соблюдая дистанцию от машины, даже большую, чем того требовал исходивший от нее жар. Автомобиль стал могилой двух, а может, и трех человек, и одно только соседство с ним внушало Могенсу страх. У него, наверное, не хватило бы мужества отправиться на кладбище, так вот, на тебе, кладбище угналось за ним!

Нога наступила на что-то шуршащее. Могенс задержался, чтобы поближе рассмотреть смутные продолговатые контуры предмета, накрытого черным брезентом. Он осторожно присел на корточки и протянул руку, чтобы откинуть полотнище.

И в следующий же момент с таким остервенением отшатнулся, что не удержал равновесия и завалился на спину. Затылком он ударился о камень, и его пронзила такая острая боль, что на какое-то мгновение у него потемнело в глазах. Опасности потерять сознание не было, но бессчетные секунды под его прикрытыми веками вертелась карусель, и он просто не рисковал открыть глаза из страха, что прямо на месте его вытошнит. И еще больше времени потребовалось для того, чтобы найти в себе силы подняться на ноги и посмотреть на то, что милосердно скрывал от взора брезентовый покров.

Это были два до неузнаваемости обгоревших тела. Могенс предположил, что Мерсера и Мак-Клюра, однако мог об этом только гадать, и никогда не сказал бы, кто есть кто. Пламя сожгло одежду, выжгло волосы, брови и ресницы и уничтожило все знакомое в их облике. Тела стали заметно меньше, как будто страшный жар, который обуглил их члены, скрючил руки и ноги, одновременно и съежил всё. Больше не было различий между аскетического сложения Мак-Клюром и тучным Мерсером — по крайней мере, на первый взгляд, — будто огонь вытопил весь жир, словно масло на раскаленной сковороде.

И хотя вид этого был страшнее всего, что Могенс видел в своей жизни, он заставил успокоиться свой бунтующий желудок, насильственно удерживая его в повиновении ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы справиться с дурнотой. Какая-то часть рассудка Могенса была возмущена тем, что Уилсон попросту оставил лежать здесь тела обоих ученых, как будто они также были не более чем обломками автомобиля, но другая отчетливо осознавала, как тяжело ему самому было спуститься сюда. А в условиях сильнейшей грозы, которая разразилась прошедшим днем, по всей вероятности, было совершенно невозможно поднять обоих погибших по крутому склону. Очевидно, шериф и его люди, прикрыв останки, оставили их лежать, чтобы забрать на следующий день, не рискуя собственными жизнями.

Однако здесь только два тела. А где же Хьямс?

Могенс снова покрыл трупы брезентом, потом, медленно поворачиваясь, огляделся, пытаясь извлечь хоть какой-то смысл из хаоса окружавших его теней и неясных расплывчатых очертаний. Он постарался представить себе, как здесь все выглядело раньше, не только в подобной же темноте, но и еще под проливным дождем, в бушующем урагане. Скорее всего, шериф и его люди не различали и собственной руки перед носом. Но Могенс считал Уилсона — хоть и почти не знал его — добросовестным малым, который тщательно обшарил, по меньшей мере, ближайшую территорию вокруг автомобиля, даже если он и не мог знать, что в машине находилось три человека. Так что эту окружность можно было не брать в расчет.

Но именно в том и заключалась проблема. Автомобиль лежал на довольно ровной небольшой поверхности, окруженной обломками металла и хаотичным нагромождением кусков скал с острыми, как бритва, краями. Некоторые из них были размером не больше собачьей будки, другие — величиной с дом, и все они, без исключения, поблескивали остриями сколов и были определенно опасны. Даже если Хьямс выбросило из машины до того, как она загорелась, упасть на такие скалы и остаться в живых не оставалось ни малейшего шанса.

Тем не менее Могенс, карабкаясь, полез между разбросанными во все стороны ледниковыми валунами, чтобы обыскать окрестность. Пусть здравый смыл и твердил ему, что никто не в состоянии выжить среди таких скал, он с каждой минутой становился увереннее, что жалобы и стоны ему не послышались.

А как далеко может забросить тело, выброшенное из переворачивающегося на ходу автомобиля? Определенно, не слишком далеко. Может быть, на двадцать пять-тридцать футов. Если Хьямс и была еще здесь, то непременно где-то поблизости. Иначе он едва бы расслышал мольбу о помощи с дороги наверху.

Могенс облазал территорию радиусом шагов в тридцать. Хьямс он не нашел, зато обнаружил кое-что другое.

Почти по прямой за выгоревшим автомобилем и едва ли шагах в десяти от него валуны нагромоздили своего рода каменный балдахин, и в пределах треугольной зоны ливень не промочил землю. И тем не менее там чернело пятно, которого в принципе не должно было быть. Могенс нагнулся, наклонился вперед и нащупал под рукой что-то теплое и влажное. Когда он отдернул ее и поднес к глазам, в свете звезд его пальцы и ладони поблескивали черным, но Могенс знал, что на самом деле это красное. Ему даже не требовалось специфического запаха, чтобы определить, что земля пропиталась кровью. И это была теплая кровь. Так что Хьямс еще жива! И еще кое-что: оставленное пятно крови, над которым он склонился, доказывало, что, как бы тяжело ни была ранена Хьямс, она оказалась в состоянии передвигаться. К несчастью, дождь, пощадивший маленький кусочек земли, всю окружающую территорию превратил в сплошную топь, которая была не менее зыбкой, чем настоящее болото, и следы на ней держались всего лишь несколько секунд, так что узнать, в какую сторону поползла Хьямс, не представлялось возможным.

Могенс поразмыслил, как бы действовал человек с такими серьезными повреждениями. Как угодно, только не благоразумно. Скорее уж, как смертельно раненный зверь, который ищет темного, скрытого от глаз местечка, чтобы там умереть. Хотя с другой стороны, именно тяжело раненные люди способны подчас на невозможное. Короче: это была загадка, которую одними спекулятивными размышлениями не разрешишь. Оставалось только надеяться на удачу и попытаться найти Хьямс, прежде чем будет поздно.

Систематически выкрикивая имя археологини, Могенс принялся концентрическими кругами обшаривать местность. Ответа он не получил, равно как и не наткнулся ни на новые следы крови, ни на саму Хьямс. Могенс осмотрел каждую расселину, ощупал каждую тень, проверил каждую щель за камнями, достаточно широкую, чтобы туда мог заползти человек, — и в конце концов сдался. Как ни тяжело ему было это признавать, таким манером дальнейшие поиски были бессмысленны. Как никогда, ему было не по себе бросать Хьямс в беде. Но оставалось только одно, что он еще мог для нее сделать: вернуться в лагерь и поднять по тревоге Грейвса и Тома. Через несколько часов начнет светать, Том мог бы съездить на грузовике в город и привезти на подмогу Уилсона и как можно больше его людей, чтобы продолжить поиски при дневном свете и более благоприятных условиях. Если только это уже не будет слишком поздно для Хьямс!

С тяжелым сердцем он пустился в обратный путь. Времени, чтобы вернуться к руинам «форда», потребовалось больше, чем он рассчитывал — видимо, он удалился значительнее, чем полагал. Зато теперь чуть-чуть посветлело, так что опасности напороться в темноте на скалу было меньше. На все про все он потерял более получаса, пока снова доковылял к выгоревшему автомобилю.

Оба трупа исчезли.

Могенс находился от того места еще на расстоянии пятнадцати-двадцати шагов и тем не менее в тусклом свете звездной ночи опознал его сразу. Брезент, который он добросовестно натянул на обуглившиеся тела, валялся разодранный в клочья, а бренные останки Мерсера и Мак-Клюра словно испарились. Могенс стоял как громом пришибленный и пялился на драное черное полотнище, не вполне отдавая себе отчет в том, что он видит. Потом на ватных ногах поплелся дальше и опустился возле него на корточки. Он нерешительно протянул руку, но тут же отдернул ее, не доведя движения до конца. Его пальцы дрожали.

Искромсанное полотно было еще не всем ужасом. Прямо от него, с места, где прежде лежали тела, вели прочь два глубоких следа-волочения, которые терялись среди скал, а между ними Могенс заметил огромный расплывающийся отпечаток ступни. На первый взгляд его можно было бы принять за след человека, но Могенс слишком хорошо знал, какая тварь в действительности оставила его. Обуреваемый с трудом подавляемым страхом и отвращением, он поднял голову и проследил за волочащимися бороздами. Хотя они вскоре и пропадали за скалами, видны они были отчетливо. И только рассеянный свет нарождающейся луны позволил ему обнаружить еще две вмятины от гигантских ступней.

Могенс прямо на корточках развернулся и поднялся. И в этот самый момент ему в лицо ударил такой ослепляюще яркий свет, что он испуганно вскинул руку, чтобы защитить глаза.

— Не двигаться! — приказал свирепый голос.

Могенс и не смог бы двинуться, даже если бы хотел. Яркий белый свет буквально парализовал его и так буравил глаза, что он с трудом подавил стон. Он поспешно поднял и вторую руку, чтобы плотнее прикрыть глаза, и, прищурившись, через завесу слез смотрел на бьющий луч. Позади него задвигались тени, и вместо того чтобы погаснуть этой мучительной пытке, к первому добавился еще один прожектор.

— Какого черта вы здесь делаете, профессор Ван Андт?! — загремел усиленный рупором голос шерифа Уилсона.