Анубис

То, что вчера напророчил Мерсер, сбылось на удивление быстро: Могенс все еще чувствовал себя не особенно уверенно, когда спускался вниз по узкой лестнице, которая скрипела под их с Грейвсом общим весом, но все-таки он уже не так боялся, как накануне. Разумеется, главным образом потому, что никогда бы не показал Грейвсу свой страх, но, похоже, он и вправду приспособился к новым условиям.

Ну, и конечно, его любопытство.

После всего, что между ними произошло, он едва ли не стыдился своих чувств, однако не хотел признаться, что Грейвсу удалось его любопытство пробудить. Находка этого сооруженного под землей египетского храма — и всего в нескольких милях от Сан-Франциско — уже сама по себе была сенсацией. Какое же еще большее чудо хочет преподнести ему Грейвс?

По пути вниз, а потом через проход с росписями и рельефами, он несколько раз пробовал выпытать у Грейвса хотя бы намек, но постоянно получал в ответ лишь таинственную улыбку. И как бы это ни выводило Могенса из себя, он мог понять Грейвса. Он и сам на его месте, наверное, реагировал так же. Но что такого нашел Грейвс, что все это здесь было еще малостью?

Могенсу волей-неволей пришлось набраться терпения. Он брел по слабо освещенной штольне. Вчера он был слишком потрясен увиденным, чтобы обращать внимание на детали, и сейчас тем внимательнее рассматривал живопись и рельефы. Ему бросились в глаза значительные расхождения с образцами египетского искусства, которые были ему знакомы. Конечно, он не был тонким специалистом, что касалось эпох, но в годы учебы, естественно, не избежал того, чтобы заниматься культурой и искусством Древнего Египта. То, что вчера он лишь мельком отметил, сегодня получило свое подтверждение: отнести рисунки и резьбу по камню к какому-то определенному периоду не представлялось возможным. Однако это не слишком смущало его как ученого. В конце концов, они хоть и находились в египетском храме, но не в Египте же. Царства фараонов пришли к своему закату более чем две тысячи лет назад, а это сооружение могло быть много древнее — или гораздо более поздним. Все было так, как вчера сказал Грейвс: царства фараонов насчитывают многие тысячелетия — по человеческим меркам, невообразимо долгий промежуток времени, в который в буквальном смысле могло свершаться всё.

У Могенса закружилась голова, когда он представил себе, какое потрясение вызовет это открытие в научном мире — и не только в нем. И снова дала о себе знать его нечистая совесть. Не имело значения, как он негодовал, и неважно, что причинил ему Грейвс в прошлом, — он же клюнул, не смог устоять перед соблазном войти в анналы истории ученым, причастным к этому открытию.

— А как ты вообще смог открыть все это? — спросил Могенс, чтобы хоть что-то сказать. Ему было уже невмоготу молча тащиться позади Грейвса.

— Честно признаться, это был Том, — ответил Грейвс, правда, после того как они уже оставили штольню позади и вошли в усыпальницу. Красные рубиновые глаза обеих статуй Гора по правую и левую сторону от входа, казалось, неприязненно следили за ними с высоты своего роста, и Могенс поймал себя на мысли, что как-то не пристало вести праздные разговоры в таких святых местах, как здесь. — Это ему мы должны быть за все благодарны.

— Том?

— Ну, не конкретно эту пещеру, да он и сам не знал тогда, на что наткнулся, — поправил себя Грейвс. Он мотнул головой в сторону свода. — Мы сейчас практически под южной оконечностью заброшенного кладбища. Том открыл один из старых склепов и там наткнулся на странную полость. Ему показалось это ненормальным, и он позвал меня.

— Почему тебя? — спросил Могенс чуть не испуганно.

— Мы с ним знакомы уже много лет, — пояснил Грейвс. — Когда я бывал в Сан-Франциско, все время навещал его, а в мой последний визит…

— Я не это имел в виду, — перебил его Могенс. Его голос взвился. — Что ты сказал? Том открыл склеп? Зачем?

Джонатан хотел было ответить, но ограничился неопределенным пожатием плеч и взглядом искоса.

— По правде говоря, я его никогда не спрашивал, — признался он. — Я был слишком взволнован, когда мне стало ясно, чем по сути обернулась его находка. — Он пару раз тряхнул головой. — Можешь себе представить: тысячи исследователей всего земного шара, не считаясь с расходами, уже сотню лет ищут следы исчезнувших цивилизаций, а какой-то деревенский мальчишка, который толком и грамоте-то не разумеет, наталкивается на самую потрясающую сенсацию всех времен!

Могенс с трудом следил за ходом его мысли. Это не могло быть случайностью! Том открыл гробницу? Как? Почему?

Заброшенное кладбище уже много веков не использовали десятки поколений! И, как молнией, его пронзила беспокойная мысль, что Тому — именно Тому! — он поведал свою историю.

— Ты меня слушаешь?

Это был не просто вопрос: раздраженный, почти что сердитый тон, в котором он прозвучал, вырвал Могенса из раздумий и поверг в смущение. Он отделался ничего не значащей улыбкой, но ему стало очевидно, что рассерженный тон Грейвса имел под собой основания: он действительно не мог вспомнить, к чему относились его последние слова.

— Извини, — сказал он, — я… задумался.

— Да, и мне так показалось, — Грейвс со вздохом покачал головой. — Боже правый! Уму непостижимо, я тут, можно сказать, держу перед ним наиважнейший научный доклад этого века, а он даже не слушает!

Могенс смутился еще больше, когда заметил насмешливый огонек в глазах Грейвса и сообразил, что в устах бывшего сокурсника эти слова означали не что иное, как насмешку.

— Извини, — повторил он. — Так ты говоришь, мы сейчас прямо под кладбищем?

— Не совсем прямо, — возразил Грейвс и все еще с легким упреком глянул на него, но, к облегчению Могенса, больше не стал касаться этой темы. — Том тогда обнаружил только начало полуобвалившегося туннеля. Шахту, по которой сейчас идем, мы расчистили много позже. — Он повел головой. — Идем, надо пройти еще немало. По дороге поговорим.

«Еще немало?» — с удивлением отметил про себя Могенс.

Они находились как раз в центре подземного сооружения. Сегодня, как и вчера, он не дал себе труда сосчитать шаги, но они уже проложили под землей не меньше сотни метров, с тех пор как спустились с лестницы. Он вопросительно посмотрел на Грейвса, но, когда тот ничего не сказал, а просто пошел вперед, мимо огромной погребальной барки, безропотно последовал за ним. Могенс обошел это место по широкой дуге, которая и ему самому показалась чрезмерной. И все же его не оставляло странное чувство, что вырезанные глаза статуй, размером в человеческий рост, на корме и буге неотступно следят за ним.

Он подавил в себе и это впечатление, что на этот раз далось ему гораздо труднее. Чем дальше они углублялись в подземное царство, тем труднее ему давалось удерживать мысли в русле строгой логики, подобающей ученому его ранга.

Грейвс поднырнул под распростертые руки статуи выше человеческого роста, изображавшей божество с головой быка, которое Могенс не сразу узнал, выпрямился и нетерпеливым жестом поторопил Могенса. Могенс поспешил, но неприятное ощущение, что за ним следят, снова вернулось, как и иррациональный страх. Когда он, следуя за Грейвсом, согнулся под широко разведенными руками гранитной статуи, то содрогнулся от абсурдной мысли, что божество сейчас стиснет его в смертоносном объятии. Ему стоило напряжения сил, чтобы явно не вздохнуть от облегчения, оказавшись по ту сторону рядом с Грейвсом.

И снова Грейвс вопросительно посмотрел на него, и Могенс снова уклонился от его взгляда и попытался изобразить улыбку:

— Что дальше?

Грейвс подошел к узкой, однако выше человеческого роста нише, в которой помещалась белая мраморная статуя кошки, сидящей в грациозной царственной позе, типичной для представительниц этого семейства. Вместо того чтобы ответить на вопрос Могенса, он двумя руками ухватился за кошачью голову и так напряг мускулы, будто всерьез собирался оторвать ее. Однако ничего такого не произошло. Взамен этого раздался короткий глухой щелчок, а потом натужный скрежет, как будто два тяжелых мельничных жернова трутся друг о друга. Грейвс отступил с ухмылкой, которую можно бы обозначить как триумфальную улыбку, и в театральном жесте воздел руки. Могенс некоторое время смотрел на него столь же непонимающе, сколь и рассерженно, и собрался было съязвить, как скрежет усилился, к нему присоединилось дрожание земли под ногами, и на стене прямо перед ними образовалась щель толщиной в два пальца, которая быстро расширилась до прохода, не особо широкого, но достаточного, чтобы с некоторым усилием протиснуться в него.

Грейвс смотрел на Могенса как актер, ожидающий аплодисментов.

— Впечатляюще, — буркнул Могенс. Что соответствовало действительности, правда, относилось не к фиглярству Грейвса. — Как ты это обнаружил?

— С помощью древнейшего и самого верного союзника науки, — ответил довольный Грейвс. Могенс доставил ему удовольствие, подарив вопросительный взгляд, и Грейвс добавил: — Господина случая.

«Должно быть, за этим проходом и находится то, что Том назвал „святая святых Грейвса“», — подумал Могенс.

Он удержался от того, чтобы пуститься по поводу занимавшей его мысли в дальнейшие расспросы, но задал вопрос, который подспудно не давал ему покоя, с тех пор как они спустились вниз:

— А где Мерсер и другие?

— У них выходной, — ответил Грейвс. — Сегодня воскресенье, и они уехали еще до рассвета, чтобы провести этот день в Фриско. Но я-то думал, что тебя не слишком интересуют ни компания новых коллег, ни вульгарные развлечения, которым они предаются.

Могенс предусмотрительно пропустил это замечание мимо ушей и повел рукой в сторону открывшегося прохода приглашающим жестом, который Грейвс, однако, проигнорировал. Могенсу стало не по себе при мысли, что придется первому протискиваться в узкую щель и темный коридор за ней, и даже его природная любознательность ученого, все набиравшая силу, ничего не могла тут изменить. Он был исследователем, археологом и не должен бы бояться проникать в незнакомые места. Но он боялся.

Могенс подавил свой страх, еще раз глубоко вдохнул и прошел в темный ход. Грейвс следовал за ним на таком малом расстоянии, что Могенс затылком чувствовал его дыхание. Вдруг Грейвс — совершенно бессмысленно! — оттеснил его и пошел дальше первым:

— Подожди минутку!

Могенс послушно остановился и попытался внутренним чутьем угадать контуры и детали своего нового окружения. Грейвс отошел на несколько шагов и громко завозился где-то впереди. Минутой позже Могенс уловил чирканье спички, и внезапно вспыхнул яркий ослепляющий свет карбидной лампы.

В ее сиянии Могенс увидел стену из метровых тесаных камней, возведенную почти без стыков. В отличие от гробницы, здесь не было ни росписи, ни рельефов. Проход имел в высоту хороших шесть футов и был таким узким, что Могенс невольно задался вопросом, как здесь удается протиснуться Мерсеру с его внушительной тучностью, не говоря уж о том, что в узенькую потайную дверь он вообще не пролез бы. Он задал вопрос вслух.

— Ты первый, кто видит эти туннели, Могенс, — ответил Грейвс, обводя лампой пространство, и зашагал вперед по проходу. Лампа была настолько сильной, что ее луча хватало шагов на двадцать пять-тридцать, после чего он блекнул. По крайней мере, на этом отрезке Могенс не видел ничего нового, кроме гладких стен из ровных серо-бурых тесаных глыб.

— Ты не показал это Мерсеру и остальным? — изумился Могенс. — Почему?

— Потерпи еще немного, — сказал Грейвс. — Скоро поймешь сам.

Могенс недовольно скривился, но расспрашивать дальше не стал. По всей видимости, Грейвс решил доиграть до конца свою глупую пьесу. И все-таки на один вопрос, который занимал Могенса с тех пор, как он встретил Мерсера, Хьямс и Мак-Клюра, он получил ответ. Ему стала понятнее неприкрытая неприязнь к нему Хьямс. Она была археологом и, по словам Мерсера и самого Грейвса, одним из лучших в стране — и все же не ей Грейвс доверил самую сокровенную тайну этого места, а позвал постороннего человека, который к тому же хоть и работал в смежной области, но египтологом явно не был. Всякий на ее месте почувствовал бы себя уязвленным, а ученые — такой народец, который особенно чувствителен ко всему, что задевает их самолюбие и тщеславие.

— Осторожнее! — предупредил Грейвс, поводя лампой. — Тут впереди будет немножко труднее.

Прямо перед ними, очевидно, обвалилась часть свода, и обломки тесаных плит образовали баррикаду из каменных глыб, щебня и мелкой крошки; ее островерхий край поначалу показался Могенсу непреодолимым. Однако Грейвс в хорошем темпе направился прямо на него, проворно нагнулся, чтобы не пораниться о торчащие из потолка неровные острые осколки плит — что само по себе уже выдавало, как часто проходил он этот путь, — и в следующее мгновение просто исчез. С ним пропал и свет.

Могенс испытал короткий, но острый приступ паники, когда его обступила тьма, похожая на вал липкой черноты, но свет появился снова, раньше, чем страх окончательно овладел им.

— Ну, давай же, Могенс! — голос Грейвса звучал глухо. — Только смотри, куда наступаешь.

Могенс нагнулся под нависающим обломком и, сощурившись, глянул через неровную щелку в куче строительного мусора, заблокировавшую проход, откуда пробивался яркий свет.

Здесь поход доктора Мерсера наверняка был бы окончен. Лаз наверху оказался настолько узок, что Могенс поразился, как Грейвсу, который был выше его и много шире в плечах, удалось перебраться по нему. Могенсу стало не по себе при виде этой расселины между нагромождением камней и нависающей скалы. Был бы он один, не раздумывая, вернулся бы. Но перед Грейвсом он не мог ударить в грязь лицом, так что он опустился на карачки и пополз.

Щель оказалась еще уже, чем он предполагал, и ко всему этому Грейвс все время держал лампу так, что свет едва не ослеплял его, и приходилось на ощупь с неимоверным трудом проползать каждый сантиметр. Твердая скальная порода сдирала кожу на его затылке и царапала по плечам, так что совет Грейвса оказался как нельзя кстати. И хотя спуск был не более двух метров, и Могенс вскоре смог встать на ноги, однако, когда он поднялся, не только его руки были ободраны, но и рубашка висела клочьями, и брюки на правом колене разорваны.

— Не обращай внимания! — беззаботно сказал Грейвс. — Когда мы завершим все здесь, сможешь обеспечить себе лучшего портного в стране. — Он наконец-то опустил лампу, так что Могенсу уже не надо было беспрерывно мигать, чтобы стряхнуть выступавшие слезы, и указал в глубь туннеля. — Идем. Уже недалеко. Но не могу тебе обещать, что впереди не встретятся маленькие препятствия.

И то, и другое оказалось чисто субъективной оценкой, как Могенс вскоре выяснил, и к тому же далекой от истины — по крайней мере, по его собственным меркам. Проход становился все менее преодолеваемым. Кучи щебня и каменные глыбы, частью разбитые, частью выпавшие целиком, преграждали путь. Повсюду валялись мелкие обломки и зияли ямы, иногда в метр глубиной, иногда мелкие выбоины, но так вероломно объявлявшиеся, что приходилось внимательно смотреть, куда ступать, чтобы не провалиться или не переломать ноги, что здесь, внизу, было бы чревато тяжелыми последствиями. Им уже не приходилось пролезать через стискивающие грудь щели, однако не раз и не два ползти на локтях и коленях и заниматься отчаянным скалолазанием. В этом мрачном месте Могенсу не представлялось возможным определить путь, который они уже проделали. Возможно, это было всего лишь пятьдесят-шестьдесят ярдов, но, когда они снова остановились, ему показалось, что они прошли не одну милю.

— Ну вот, мы почти на месте! — Они подошли к отвалу породы, который почти полностью загораживал проход, и Грейвс махнул своей лампой к верхнему краю нагромождения. Свет так сумасшедше скакал, что Могенс лишь на второй или третий раз разглядел узкую щель между горой и сводом туннеля. — Подожди здесь!

Могенс почти машинально протянул руку и подхватил карбидную лампу. Грейвс повернулся и быстро, по-паучьи, принялся карабкаться на завал, пока Могенс старался держать его в скачущем круге света. Маленькие камешки скатывались вниз, и эхо от их грохота странным образом раскатисто долго и как-то искаженно отражалось в пустоте пещеры, позади него. Скрытно в этом шуме ему вдруг почудился другой гораздо более жуткий звук: будто шлепают тяжелые грубые подошвы ног по твердыне скалы.

Он испуганно вздрогнул и направил свет лампы в заваленный камнями и щебнем туннель. Его сердце громко забилось. Не мелькнуло ли там нечто, какое-то украдкой прошмыгнувшее движение, как будто огромная волосатая тварь метнулась в сторону от луча света?

— Забирайся сюда, Могенс! — Грейвс уже вскарабкался на каменную гору и почти скрылся в узком проеме между ее вершиной и сводом туннеля. — Это последнее препятствие. И оно того стоит, обещаю тебе!

Еще секунду профессор с бешено колотящимся сердцем всматривался в глубь туннеля позади, потом отвел перепуганный взгляд от пустоты и мысленно обозвал себя дураком. Позади никого и ничего не было. Если там и в самом деле происходило какое-то движение, не порожденное его воспаленным воображением, то, скорее всего, это пробежала крыса. Он крепче сжал в руках лампу, развернулся преувеличенно равнодушно в сторону Грейвса и решительно принялся за не слишком легкий труд восхождения, стараясь не выронить лампу или не сверзнуться самому вместе с каменной лавиной.

Грейвс не стал его ждать, он уже полз дальше. Могенс слышал где-то впереди, во тьме, шум его передвижений, но, когда он поднял прожектор и направил его сильный луч в том направлении, то ничего не увидел. Очевидно, по ту сторону завала располагалась значительно более пространная пещера, потому что луч карбидной лампы просто исчезал, не проницая тьму.

— Оставайся там, наверху, — послышался из темноты голос Грейвса. — Я зажгу свет.

Какое-то время снизу его ушей достигал шум возни, потом он расслышал ни с чем не сравнимый звук, который вызвал на его губах мимолетную, но язвительную ухмылку: удар головы о камень, а следом град едва сдерживаемых проклятий. В следующее мгновение чиркнула спичка, и фигуру Грейвса выхватил теплый свет керосиновой лампы, фитиль которой разгорался все ярче. Могенс увидел тесаные каменные стены, похожие на те, что находились в проходе, только здесь они были покрыты наскальной живописью и рельефами. Когда Грейвс обернулся к нему, он мельком увидел вторую массивную фигуру, стоящую неподалеку от Грейвса.

— Оставь прожектор наверху, — крикнул Грейвс. — Только погаси. Картушный заряд держится недолго, а он нам еще потребуется на обратном пути.

Пока Могенс исполнял это поручение, Грейвс зажег еще один фонарь. Круг света, в котором он находился, стал ярче, но ничуть не расширился. Одну из ламп он передал Могенсу, когда тот добрался до него, вторую оставил себе. После этого он, не говоря ни слова, развернулся и зашагал вперед.

Могенс следовал за ним с нарастающим удивлением, которое все интенсивнее смешивалось с недоверием, даже с неким ощущением нереальности, чем дальше они углублялись в пещеру и чем больше его глаза привыкали к переменившемуся освещению.

На первый взгляд ему показалось, что они перешли в следующую гробницу или храм, похожий на оставленное позади помещение, но это впечатление продержалось недолго. Палата была несравненно больше верхней, к тому же даже близко не стояла к ней по сохранности. Многие толщиной с человеческую фигуру колонны, поддерживавшие свод, растрескались или разрушились, и сам свод — по крайней мере, на одном месте уж точно — обвалился, а каменные глыбы и осыпавшаяся земля вперемешку со щебнем возвели мощную баррикаду. Настенные росписи и рельефы тоже были не в лучшем состоянии. Краски так выцвели, что значение большинства изображенных сцен только угадывалось, а высеченные на камне линии почти повсюду сгладились и прерывали свой бег. Здесь находилось множество больших статуй, изображавших владык и египетских божеств, но едва ли не все они были обрушены со своих пьедесталов или расколоты на какой-то другой манер. И что-то во всем этом было… ложное, хоть он и смог бы облечь свои ощущения в слова.

Но самым странным представлялась форма самого помещения. Света обоих штормовых фонарей не доставало, чтобы осветить его, но Могенс через какое-то время распознал, что помещение имело в плане восьмиугольник — что было абсолютно нетипично для египетских культовых сооружений.

Они едва ли достигли середины пещеры, когда Могенс остановился. Грейвс сделал по инерции еще несколько шагов, потом тоже прервал свое целенаправленное движение и обернулся к нему.

— Ну? — сказал он. — Я не слишком много тебе наобещал?

— Это невероятно, — пробормотал Могенс. — Но почему ты держишь это в тайне от всех, Джонатан? Мой Бог, доктор Хьямс заложила бы душу дьяволу, чтобы одним лишь глазком увидеть все это!

— Сьюзен здесь, внизу, мне не нужна, — сухо ответил Грейвс. — Так же, как и все остальные.

— А я? — опешил Могенс. — Я зачем?

Вместо прямого ответа Грейвс посмотрел на него таким пристальным взглядом, что у Могенса пробежал холодок по спине. Быстрым шагом он пошел дальше и остановился у следующей прилегающей стены многогранника. Он все еще не произнес ни слова, но с явным нетерпением обождал, пока Могенс не приблизится к нему, и высоко поднял лампу. Могенс уже собрался обрушиться на него с вопросами.

Но не смог выдавить и слова. Его взгляд все сосредоточеннее блуждал по стене, и сердце забилось сильнее. И эта стена была усеяна рисунками, а кое-где и расписанными цветными рельефами. Тут были представлены образы традиционной египетской мифологии, фараоны и сцены битв, картуши[7] и иероглифы, а также другие относительно знакомые символы — но здесь было и кое-что другое. Среди знакомых изображений Гора, Сета и Анубиса были и иные, необычным образом преображенные фигуры, которые даже приблизительно не напоминали Могенсу ничего из виденного до сих пор, но которые возбуждали в нем странное ощущение, что все они находятся в неуловимом глазом, и тем не менее существующем в действительности движении.

— Что… это? — прошептал он.

Правда ли, что во всем был повинен только его страх? Но ему показалось, что окружающие его изображения каким-то образом реагировали на его вопрос.

— Я надеялся, что ты сможешь мне это открыть, — сказал Грейвс.

В его тоне не слышалось настоящего разочарования. Более того, это звучало как тщательно обдуманный ответ на заранее предусмотренный вопрос. Могенс не в первый раз убедился, что Грейвс продолжает игру с ним. Эта мысль разъярила его.

Но Грейвс не дал ему возможности выплеснуть негодование, он оторвался от стены и зашагал дальше. Следуя за ним, Могенс намеренно старался не смотреть на жуткие картинки по стенам. Но ничего не помогало. Все представлялось так, будто он осквернил себя, только коснувшись взглядом отвратительных росписей. В нем остался какой-то осадок, от которого он не мог избавиться, сродни тому дурному привкусу во рту, после того как он надкусил испорченное печенье, который ничем невозможно было выполоскать. То же касалось и разбитых статуй. Многие из них имели знакомые очертания, но не все, а некоторые были таковыми, что Могенс предпочел не концентрировать на них внимания.

Скорее для того, чтобы отвлечься, он позволил своему взору блуждать в другом направлении и попытался осмыслить симметрию этой церемониальной палаты. Но и это ему не удалось. Он уже не был уверен, что его первая оценка была правильной. Покои каким-то непонятным образом не поддавались определению их форм, словно были построены по законам нечеловеческой геометрии.

Грейвс подошел к широкой лестнице с полудюжиной ступеней — все не только разной вышины, но и неописуемым образом вывернутые и деформированные, так что на них даже смотреть было невозможно — они вели к высоким, почти до потолка, воротам. Что-то в душе Могенса сжалось, когда он допустил ошибку, посмотрев на мрачные линии и символы, выгравированные на древнем металле.

Сам того не замечая, он замедлил шаг, у него закружилась голова, когда он вслед за Грейвсом начал подыматься по лестнице. Черный камень ступеней ощущался обычным, но выглядел не так, будто предназначался для человеческих ступней или каких-либо других из известных Могенсу существ.

Грейвс не давал выхода своему нетерпению, но Могенс его явно чувствовал. Он просто стоял и ждал, когда Могенс подойдет, а потом поднял фонарь и осветил две чудовищные статуи, стоявшие по бокам двустворчатых врат.

Могенс едва не вскрикнул.

Статуи, высеченные из черного камня, были семи футов в вышину и, несмотря на древность, блестели, как отполированный мрамор. Каждая изображала двуногое существо, сидящее на корточках на неправильном, усеянном устрашающими картинами и символами кубе, — искаженных пропорций, раздутое, как у жабы, туловище; мускулистые руки и ноги заканчивались лапами с перепонками, а руки были к тому же снабжены и жуткими когтями, да еще, словно в насмешку, молитвенно сложены ниже живота гротескной твари. Массивный череп обрамлял венец из дюжин змееподобных щупалец, из-под которого Могенса сверлил взгляд выпуклых величиной с ладонь глаз над жутким, как у попугая, клювом.

— Боже правый, — прошептал Могенс.

Грейвс поднял фонарь еще выше, так что и статуя по другую сторону ворот на мгновение яснее проглянула из тени. Ее поза отличалась, но это было такое же абсурдным образом извращенное существо.

— Бог? — покачал головой Грейвс. — Возможно. Весь вопрос, чей.

Его слова вновь бросили Могенса в холодную дрожь. Возможно, это было просто острое словцо, а может, своеобразная манера ободрения. Но на Могенса они произвели совершенно противоположное действие. Если до этого каменные колоссы вызывали в нем только чувство отвращения, то сейчас его охватил страх, который с каждым биением сердца становился сильнее. Ему все труднее было избавиться от абсурдного впечатления, что оба каменных демона молчаливо и угрожающе пронзают его взглядом. Пусть они были сработаны искусно, но не оставалось ни малейшего сомнения, что это всего лишь черный камень — и все-таки что-то в Могенсе знало с непоколебимой уверенностью, что они только ждут момента, когда он допустит малейшую оплошность, чтобы восстать от своего вековечного сна и наброситься на него.

Ему с огромным трудом удалось отгородиться от этой детской фантазии, но не прогнать окончательно; мысль застряла где-то глубоко внутри, схоронившись в каком-то уголке его сознания, как паук, который терпеливо ждет в сплетенной им паутине момента, когда сможет накинуться на ничего не подозревающую жертву.

— Ты спрашивал меня, почему я не показал этого другим, — нарушил Грейвс молчание тихим, почти благоговейным голосом. Продолжать он не стал, но в этом и не было нужды. Могенс и так знал ответ. Представшее его взору не было тем, чем выглядело. Палата, несомненно, несла отпечаток религии древних египтян, но тут были возвеличены не только Ра и Бастет, а молитвы тех, кто стоял здесь коленопреклоненным, возносились не только Изиде и Озирису. И это были не только жуткие росписи и рельефы, и не только вид ужасных тварей на страже ворот. Здесь поклонялись кощунственным богам, и противоестественные обряды и ритуалы оставили свой след, как зловещее эхо, одолевшее времена и все еще невнятно витающее в воздухе.

— И зачем… зачем я здесь? — спросил он осипшим голосом.

— Я думал, ты уже понял, — едва слышно ответил Грейвс.

Долю секунды он смотрел на него проницательным взглядом, а затем отвернулся и подошел к гигантским вратам. Колеблющийся свет его керосиновой лампы оживил жуткие статуи стражей, Могенсу даже показалось, что высеченные щупальца зашевелились, как гнездо кишащих змей и червей. Грейвс медленно поднял руку, чуть помешкал, а потом коснулся матового металла почти что с благоговением. Пламя его штормового фонаря заколыхалось сильнее, и по створкам заскакал каскад пляшущих теней, сопровождаемый чем-то другим, злейшим, что еще не вполне проснулось, но вот-вот проснется.

— Оно там, — сказал Грейвс. Его голос перешел на шепот, едва ли более слышный, чем дыхание; шепот смешался с эхом давно отзвучавших кощунственных молитв и заклинаний, превратившихся в нечто новое и в то же время древнее, и это добавило Могенсу страху. — За этой дверью. Неужели ты не чувствуешь? Я чувствую. Оно там и ждет нас.

Могенс не мог отвечать — страх сжал его гортань. Но он чувствовал, что Грейвс прав. За этими вратами находилось нечто. Нечто древнее и бесконечно могущественнее, что было заперто и заковано от начала времен, но не потеряло своей силы. Одной только мысли, чтобы отпереть эти врата и оставить их открытыми — неважно, что за ними поджидало, — было больше, чем он мог вынести.

— Ты… ты хочешь открыть… это? — не веря собственной догадке, прошептал он.

— Я уже пытался, — ответил Грейвс. Нота ужаса, прозвучавшая в голосе Могенса, казалось, не была им расслышана, а может, это его просто не волновало. Обтянутые черной кожей пальцы скользили дальше по зловещим изображениям и символам, выгравированным на поверхности серого металла — врата в другой, запретный мир, где обитают смерть и безумие. Пламя заколебалось сильнее, и у Могенса возникло жуткое впечатление, что под черной кожей нечто среагировало на прикосновение. — Какие только средства я не перепробовал! Все впустую. — Он наконец опустил руку, отступил на шаг и, тяжело вздохнув, снова повернулся к Могенсу.

— Этот металл, Могенс, не человеческих рук дело, — сказал он. — И никакому человеческому инструменту с ним не справиться.

— А что… — Могенс нервно облизнул губы, а потом зашел с другого конца, не глядя Грейвсу в глаза. — И какова моя роль?

Ответ он знал. Он давно понял, почему Грейвс привел его сюда. Понял в тот самый момент, когда ступил в эту палату.

— Есть другой путь, чтобы открыть эту дверь, не зубилом или взрывчаткой, Могенс, — сказал Грейвс чуть ли не ласково.

— Ты же знаешь, что я… этими вещами больше не занимаюсь, — запинаясь, вымолвил Могенс.

Он хотел сказать совсем другое, может быть, заорать, затопать ногами, пустить в ход кулаки — но ничего такого сделать не мог. Наглое требование Грейвса было настолько вопиющим, что лишило его всякой способности на какую-либо реакцию, он был не в состоянии даже думать.

— Ты не брал в руки своих книг с той ужасной ночи, знаю, — спокойно продолжал Грейвс. — С той самой ночи ты отрекся от всего, что прежде ревностно — и не без оснований — защищал. — Он покачал головой. — В глубине души ты знаешь, что это неправильно.

— И чего ты теперь ждешь от меня? — Голос Могенса мало отличался от сдавленного хрипа, но в его собственных ушах он звенел криком отчаяния. — Что я эту дверь расколдую?

— Если хочешь, да, — невозмутимо подтвердил Грейвс. — Хотя ты так же хорошо, как я, знаешь, что это чепуха. — Он поднял руку, когда Могенс хотел возразить, и слегка повышенным резким тоном продолжил: — Мне что, прочитать тебе тут лекцию, которую я неоднократно слышал от тебя?

— Нет! — решительно запротестовал Могенс. — Я больше ничего не желаю слышать об этом вздоре! Никогда!

— Вздоре? — Грейвс рассерженно, почти яростно помотал головой. — Почему ты вдруг стал отрицать все, во что раньше верил? Оно здесь! Ты это чувствуешь так же явственно, как я. Каждый, вошедший в это помещение, почувствовал бы это. Не спорь!

— Я больше не желаю об этом слышать! — теперь Могенс кричал по-настоящему. — Никогда! Я немало причинил вреда!

— Твое самобичевание не оживит Дженис, — тихо произнес Грейвс. — То, что тогда произошло, не было твоей виной, Могенс. Если кто-то и был виноват, так это в первую очередь я.

Могенс не стал ему возражать. Если Грейвс привел его сюда, чтобы получить отпущение грехов, то он понапрасну проделал этот путь.

— И ты вправду думал, что я в порыве благодарности стану тебе помогать стать знаменитым вот этим? — зло спросил он. — Не рассказывай мне, что ты здесь ради высоких идеалов науки, Джонатан! Ты ревностно охраняешь свое сокровище. Ты скрыл находку от Хьямс, Мерсера и Мак-Клюра не потому, что они не специалисты в этой области, а потому, что ты не хочешь ни с кем делиться своим открытием! Ты жаждешь его только для себя! Слава, научное бессмертие! Бог мой, уверен, если бы это была гробница где-нибудь в египетской пустыне, ты бы без зазрения совести разграбил ее и нажился на этом! Когда тебе пришло в голову позвать на помощь меня? После того как ты убедился, что одному тебе никогда не открыть эту дверь?

— А если и так, то что? — нимало не смутившись, спросил Грейвс.

— Что натолкнуло тебя на мысль, будто я стану помогать тебе? Даже если бы и мог?

— А то, Могенс, что для тебя это шанс себя реабилитировать. — Грейвс по-прежнему хранил невозмутимость. — Тебе никогда не вернуть Дженис и никогда не вернуть к жизни двух других, но ты можешь вернуть себе честь и славу! Никто из тех так называемых «серьезных ученых», которые тогда глумились над тобой, больше не посмеет пикнуть против тебя, когда увидит это здесь. Все, кто тогда называли тебя помешанным, бросятся перед тобой извиняться! Они будут пресмыкаться перед тобой, ползать и лизать сапоги, лишь бы получить дозволение бросить сюда один-единственный взгляд! — Его голос понизился до шепотка совратителя рода человеческого и так же, как тот, оказывал свое воздействие, хоть и стоящие за ним замыслы не были завуалированы. — Ты будешь первым, Могенс. Первым в мире ученым, который докажет, что магия действительно существует!