Анубис

Тьма была всепоглощающей. Все, что Могенс думал до этого о темноте, здесь, внизу, касалось и всякого рода шорохов. Как тьма являлась первичным состоянием всех вещей, еще до их существования, так безмолвие царило во всей вселенной, до того как появился первый шорох, и так же, как тьма, оно воцарится снова, когда все кончится, и короткая интермедия, которую люди называют вечностью, будет окончена.

При этом безмолвие было еще хуже, чем тьма. Тьму можно было разогнать лучом их ламп, который, как ощупывающая рука слепого, шарил впереди. А вот безмолвие упорно сопротивлялось любому звуку, который они производили.

Возможно, с трепетом думал Могенс, потому что оно, собственно, не безмолвие, а нечто совершенно другое, грозное и неумолимое. Тьма была здесь всегда, прежде, чем здесь возникли ходы и пещеры. Теперь в безмолвии таилось новое качество, и оно значило куда больше, чем Могенс готов был допустить. Даже под землей никогда не бывало совсем тихо. Должны были слышаться потрескивания скальных пород, шелест копошения крошечных существ, которые жили и здесь, внизу, шорох воздушных потоков, которые перемещались по лабиринту возникших естественным образом пустот, да даже едва ощутимое, но постоянное дыхание самой земли, чьи жизненные циклы не так уж сильно отличаются от человеческих, только бесконечно замедленные.

Ничего этого не было.

Тишина стояла вовсе не потому, что здесь не было ничего, что могло производить звуки. Совсем наоборот. Здесь что-то было. Безмолвие стало некой субстанцией, которая попросту ничего другого не терпела возле себя.

Путь показался Могенсу много длиннее, чем он помнил. Ему никогда не приходило в голову сосчитать шаги от входа до первой пещеры, и все же он был почти уверен, что уже проделал их, по меньшей мере, вдвое больше. Мисс Пройслер шла так близко к нему, что грубая ткань ее платья время от времени касалась его плеча — такое простое человеческое участие в этом враждебном человеку безмолвии. И Могенс невольно задавался вопросом, догадывается ли она, сколько сил ему придает одна ее близость — и, наоборот, испытывает ли она то же самое?

Грейвс и Том давно ушли вперед, а теперь остановились, так что дистанция между ними заметно сократилась. Луч лампы Грейвса заскользил по каменным стенам, медленно и как-то нерешительно, будто искал что-то, но не знал, что хочет найти, и в то же время боялся это пропустить. Том, в принципе, делал то же, что и Грейвс, разве что еще поднял свою винтовку и перезарядил ее. Могенс с задержкой уловил металлический звук, с которым патрон вошел в патронник, и был уверен, что это не было эхом. Теперь дрожащий круг света шарил по стене.

— Что ты ищешь? — спросил Могенс Грейвса, подходя вместе с мисс Пройслер.

Грейвс дал ему знак молчать и повел лучом фонаря по стенам с действующей на нервы медлительностью. Луч выхватывал из черноты целый паноптикум из скальных наростов и высеченных фигур богов, которые мгновенно снова погружались во тьму. Блуждающий луч создавал иллюзию жизни, которой не было, и еще более усиливал безмолвие. Могенс напрасно пытался избавиться от стесняющего грудь чувства, которое надвигалось шаг в шаг с этим молчанием. Сердце его билось медленно, но жестко и тяжело.

— Здесь что-то есть, — прошептал он.

Грейвс снова махнул, чтобы он замолчал, но сам тем не менее ответил:

— Надеюсь.

Том опустил винтовку — не совсем, но все-таки это немного успокоило Могенса, — едва заметно кивнул и двинулся дальше вслед за Грейвсом, но не в направлении прохода с иероглифами, как ожидал Могенс, а совсем в противоположном. Могенс обменялся удивленно-вопросительным взглядом с мисс Пройслер — какого он ждал от нее ответа, он и сам не знал — и поспешил за Томом и Грейвсом. У него и мисс Пройслер тоже было по маленькой, но сильной рудничной лампе, только они договорились, что, пока не появится чего-либо примечательного, не будут зажигать их в целях экономии топлива.

Они продвигались медленно, останавливаясь, когда останавливался Грейвс, чтобы осветить стены, пол, а пару раз и потолок, потом снова шли дальше в огромную подземную залу. Наскальных росписей становилось все меньше, чем больше они отдалялись от входа, и вскоре их глазам предстала только голая морщинистая скальная порода, которой никогда не касался резец человека. Луч проскользнул через низкий, неправильной формы провал, за которым потерялся в абсолютной черноте.

— Что это, профессор? — прошептала мисс Пройслер.

Могенс однажды уже был здесь и знал, что лежит по ту сторону лаза, но и он не понимал, почему Грейвс вел их именно сюда, поэтому он просто пожал плечами и двинулся дальше.

Хоть в памяти и хранилось предостережение, тем не менее он дважды ударился головой о низкий свод, прежде чем снова смог распрямиться. Насколько он ориентировался на слух, мисс Пройслер позади него приходилось не легче, хотя он подозревал, что главной ее заботой было не застрять в узком проходе.

Протиснувшись в небольшую пещеру, простиравшуюся за проходом, он широким шагом отступил в сторону, чтобы дать ей место, и остановился. С каждой минутой ему становилось все больше не по себе. Он не должен быть здесь. Он не хотел быть здесь.

Грейвс впереди тоже остановился и повел лучом рудничной лампы по стене с наскальным рисунком догонов. После всего, что Могенс за все прошедшие дни видел здесь под землей, эти рисунки показались ему примитивными и неумелыми — но в то же время они словно охватывали в себе все иероглифы, барельефы и скульптуры по другую сторону пещер. Могенс не мог сказать что, но что-то в них было.

Грейвс еще раз ощупал светом лампы камни, а потом на короткое мгновение направил его на вполне определенное место и… потушил лампу.

— Том, — шепнул он, — выключи свет.

Том послушался, и мгновенно воцарилась абсолютная тьма. Мисс Пройслер с шумом втянула в себя воздух, Могенса тоже охватило недоброе предчувствие.

— Доктор Грейвс, вы считаете удачной мыслью…

— Тихо! — оборвал ее Грейвс, и Могенс, несмотря на темноту, словно увидел, как он резко дал рукой отмашку. — Смотрите!

В первое мгновение Могенс ничего не увидел. Темень была беспросветной. Но это только казалось.

Перед ними затеплилось еле заметное голубоватое мерцание, неровное, вроде светящегося насекомого, и такое же слабое. Даже во всеобъемлющей тьме, окружавшей их, понадобилось несколько секунд, чтобы его глаза достаточно перестроились и он смог распознать определенную систему в произвольном танце крошечных светящихся пылинок.

— Это оно, доктор Грейвс? — Голос Тома дрожал от волнения. — Это оно?

— Да, Том, — подтвердил Грейвс. — Это оно. — Его голос звучал не взволнованно, а в высшей степени благоговейно.

— Что за «оно», Джонатан? — спросил Могенс. Он занес ногу, чтобы встать перед Грейвсом, но тот резко схватил его за руку и одернул назад.

— Нет! — воскликнул он. — Не касайся. Только смотри. Неужели не узнаешь?

Могенс сосредоточился, но поначалу совершенно безуспешно. Светящиеся точки остались тем, что и были: дюжиной различной величины и яркости искорки, танцующие, словно пылинки, которыми играет ветер. И тем не менее что-то в этом рисунке показалось ему знакомым, на своеобразный жутковатый манер.

И тут он понял. Он уже видел этот танец, только исполняемый не свободно кружащими в пространстве дразнящими светящимися точками, а в виде темного двухмерного наскального рисунка, неумелого, но точного, вырезанного на древних камнях пещеры.

И не только там.

— О Боже! — едва выдохнул он. — Это… это же… Сириус!

— Да, в том положении на небосводе, которое он занимал пять тысяч лет назад, — подтвердил Грейвс. Теперь его голос был исполнен гордости. — Древняя родина догонов.

Могенса внезапно охватило чувство, будто темнота в пещере так же закружилась вокруг него, как вращаются вокруг друг друга крохотные светящиеся копии констелляции давно минувших веков. Астрономом он не был, но Сириус был слишком заметной звездой, чтобы не узнать ее на небе даже с начальным образованием. Сейчас он бы и сам узнал эту констелляцию, без помощи Грейвса. То, что невесомо плясало в воздухе в трехмерном пространстве, было точной моделью движения Сириуса и его спутников.

— Но это… совершенно невозможно! Как может…

— Порождение дьявольских козней! — едва слышно воскликнула мисс Пройслер возле него, и, хотя Могенс не мог различить ее даже как тень на фоне черноты, он почувствовал, как она крестится.

— Это прекрасно! — прошептал Грейвс. — Только посмотрите на чистоту движения! Его точность и изящество! Уверен, будь у нас возможность проверить, оказалось бы, что орбиты планет не отклоняются от образца ни на миллиметр!

— А я уверена, что это дело рук дьявола! — не сдавалась мисс Пройслер. Хоть ее голос и дрожал, в нем звучала твердость и непоколебимость, и Могенс не мог уловить в нем даже нотки истерики или паники. — Мы немедленно уходим из этого нечестивого места! Идемте, профессор!

Она схватила Могенса за рукав и с почти невероятной силой заставила его повернуться. Могенс чисто машинально уперся, но внезапно мисс Пройслер получила поддержку с совершенно неожиданной стороны.

— Вы правы, моя дорогая, — сказал Грейвс. — Самое время уйти. Только погодите еще минуту. Не хватало еще, чтобы кто-то пострадал.

В темноте перед ними что-то задребезжало, потом раздался звук, будто чиркнули спичкой, и Могенс, к своему удивлению, испытал мимолетное, но глубокое разочарование, когда танец звезд растаял в свете фонаря Грейвса. Ослепленный его светом, Могенс защитил глаза рукой, а мисс Пройслер крепко зажмурилась и поспешно отвернулась. Чуть не бегом она бросилась вон из пещеры, и Могенс так же торопливо последовал за ней, тем не менее не преминув оглянуться, чтобы через плечо бросить взгляд на наскальный рисунок. Вот только луч фонаря Грейвса так ослепил его, что он не видел ничего кроме цветных бликов и звездочек совсем другого свойства, которые плясали на его сетчатке и заставили глаза слезиться.

Выйдя в большую залу, Грейвс прошел еще дюжину шагов, потом остановился, поджидая Тома, которому с трудом удалось протиснуться в узкое отверстие с объемистым рюкзаком за спиной да при этом еще тащить две винтовки и лампу. Худо-бедно он все-таки сделал это, чуть не упал, заработав недовольный взгляд Грейвса.

— Я был прав, Могенс, — в голосе Грейвса звучал триумф. — Боже милостивый, я был прав! С самого начала!

Могенс напрасно искал подходящих слов для подобающего ответа, чтобы выразить хаос мыслей, чувств и ощущений, теснящихся в его черепной коробке, но мисс Пройслер и на этот раз опередила его.

— Не поминайте имя Господа всуе, да еще в таком богопротивном месте, доктор Грейвс! — возмутилась она.

— Но мисс Пройслер, прошу вас! — Грейвс так резко обернулся назад, что беспощадный свет его лампы ударил в лицо Могенса, ослепив его. Заметив это, Грейвс слегка изменил наклон фонаря и мягко сказал: — Мисс Пройслер, поверьте, все, что здесь происходит, не имеет никакого отношения ни к Богу, ни к черту. И уж ни в коей мере к богохульству.

— И не пытайтесь мне… — начала мисс Пройслер, но на этот раз Могенс перебил ее:

— Боюсь, на этот раз доктор Грейвс прав.

Мисс Пройслер подчеркнуто медленно повернулась к нему, в ее глазах стояло выражение неподдельного презрения.

Могенс тем не менее продолжал тем же тоном, кивнув головой в сторону пещеры, из которой они только что вышли:

— Могу понять, как вас напугало все, что мы только что наблюдали. И, поверьте, мне было так же не по себе. Однако боюсь, сейчас вы заблуждаетесь. Это не имеет ничего общего с фокусами или дьявольским коварством…

— А с чем же тогда?

Могенс поразился, сколько спокойствия и убежденности звучало в его собственном голосе. И все-таки… То, что Могенс говорил, на самом деле говорил не он. Те слова произносил ученый, хоронящийся в нем. Который был не просто убежден в их правдивости, а знал, что так оно и есть. Но там было и большее. Тихий и проникновенный голос вещал, задевая не правильную логическую часть разума Могенса, а нечто более глубинное и темное…

— Профессор! — услышал он голос мисс Пройслер. — Что вы там бормочете?

Могенс потряс головой.

— Есть вещи превыше нашего понимания и потому пугают. Но они не обязательно должны быть порождением сатаны.

— Вот она, правда, — встрял Грейвс, — даже если она и пугает. То, чему мы только что были свидетелями, является доказательством, что во вселенной есть и другие существа. Проявление этой жизни может нагонять страх, но, поверьте, это не козни Рогатого!

— Прекратите! — возмущению мисс Пройслер не было предела.

— Могу вас понять, — усмехнулся Грейвс. — Не поверите, но я действительно понимаю, что вы сейчас чувствуете, моя дорогая. Даже мне было не по себе, когда я наткнулся на доказательства их существования. И должно было пройти время, чтобы у меня открылись глаза. Наши с вами верования и убеждения могут разительно отличаться, но я, как и вы, верю во всемогущего Творца, создавшего вселенную и поныне наблюдающего за нами.

Мисс Пройслер растерянно посмотрела на него.

— Я вам не верю, — сказала она без особой убежденности. — Ни один христианин не позволит себе таких еретических рассуждений.

— Но разве не станет изумительнее Божье творение, если верить, что он создал и другие миры? — едва ли не кротко спросил Грейвс. — Много тысяч. Миллионы, с миллионами народов, которые верят в него?

Мисс Пройслер казалась совершенно потрясенной. Машинально она еще приготовилась к ответу, а потом безнадежно покачала головой. Вместо того чтобы что-то сказать, она бросила Грейвсу гневный взгляд, Могенсу — укоризненный, резко развернулась и пошла к Тому, стоявшему на некотором отдалении.

Грейвс посмотрел ей вслед, не раздраженно и не надменно, как ожидал Могенс, а скорее сочувственно, потом поднял лампу и повернулся.

— Идем, Могенс, — сказал он. — Пойдем впереди. Думаю, мисс Пройслер хочет пока побыть одна. Не волнуйся, с Томом ей ничего не грозит.

Могенс немного поколебался, потом решил, что Грейвс, пожалуй, прав. Никогда еще не видел он мисс Пройслер такой убитой, даже утром, когда ее привез шериф.

Он молча присоединился к Грейвсу, и они отправились в обратный путь. Только спустя довольно значительное время и не преминув оглянуться через плечо и удостовериться, что мисс Пройслер и Том далеко отстали и не услышат его слов — он продолжил прерванный разговор.

— Это было гениально, Джонатан. Никогда бы не подумал, что кто-нибудь сможет разыграть мисс Пройслер.

Обманывался ли он или действительно в глазах Грейвса промелькнул озорной огонек?

— А кто говорит, что я ее разыграл?

— Снова меняешь правила игры, да?

Грейвс покачал головой:

— Ни в коем случае. То, что я сказал, — мои истинные убеждения.

Теперь Могенс выглядел озадаченным.

— Не станешь же ты утверждать, что веришь в Бога?

— Я сказал, что миры там, наверху, сотворены Богом, — согласился Грейвс, и на сей раз его голос вдруг прозвучал интригующе. — Но не сказал каким.