Анубис

Хотя Могенс и не собирался следовать совету Грейвса и ложиться спать, но внезапно, пока он возвращался к себе, усталость сморила его так, что он упал на постель, даже не раздеваясь — не для того, чтобы спать, а просто отдохнуть и привести мысли в порядок. Однако едва голова коснулась подушки, он провалился в глубокий сон без сновидений, от которого очнулся далеко за полдень, бодрый и свежий, каким давно себя не чувствовал, но жутко злой на самого себя. Естественно, его тело всего лишь взяло свое, то, что требовалось после напряжения и страхов прошлой ночи, но он-то не хотел спать, уже потому, что именно это и советовал ему Грейвс, и то, что он пошел на поводу у усталости, он ощущал как собственное поражение.

Могенс почувствовал голод. Взгляд на часы сказал ему, что Том уже как час задерживается с обедом, и это только обострило его раздражение.

Картины прошедшей ночи все еще терзали его измученную память, и он не решался выйти, чтобы поискать Тома, поэтому довольствовался только глотком воды и снова взялся за книги, лишь бы себя чем-нибудь занять.

Это не помогло.

И дело было не только в урчавшем животе и внутреннем беспокойстве, перешедшем из сна в реальность, которые мешали ему сосредоточиться на работе. Что-то изменилось. Символы, знаки и рисунки, совсем недавно являвшиеся ему открытыми, вдруг стали недоступны пониманию, как клинопись. Еще день назад он с удивительной легкостью расшифровывал тексты в книгах, которые Грейвс доставил ему из Мискатоникского университета, а сейчас они были тайной за семью печатями, которая не желает себя открывать. Как будто знание, с таким трудом приобретенное им за последние дни, выполнило свою задачу и больше не давалось в руки; словно оно являлось инструментом, который одолжили на время, а потом отняли. Это было донельзя неприятно, но в то же время и странным образом пугало, что он едва ли мог себе объяснить. Способность понимать незнакомую письменность у него пропала, но осталось кое-что, что наводило жуткий страх: в нем засело знание, что они коснулись того, чего касаться ни в коем случае было нельзя.

Битые два часа он листал книги, пока наконец не пришел к решению: плевать на то, что произошло, и на то, чего Грейвс от него требовал и чем грозил, он больше никогда не спустится под землю, а, наоборот, покинет это проклятое место, и не позднее, чем сегодня.

Могенс захлопнул последнюю книгу, аккуратно поставил ее назад на полку и вышел из дома, чтобы пересечь площадку к дому Грейвса и поставить того в известность о своем решении.

И, как водится, он снова попал в разгар жутчайшей ссоры.

Грейвс был не один. Дверь в его хижину стояла — что было крайне необычно — широко раскрытой, и уже за дюжину шагов от дома до Могенса долетали возбужденные голоса.

По голосам он узнал Хьямс — почему это его нисколько не удивило? — и, как ни странно, Мак-Клюра. На секунду Могенс задумался, стоит ли идти дальше. В том, что отношения Грейвса с коллегами были не безоблачными, он имел возможность убедиться уже в первый час своего пребывания здесь, но пока что ему удавалось не втягиваться в склоки и держаться особняком. Однако теперь и это было поздно. Момент, когда еще можно было не влезать во все, что связано с этим жутким местом раскопок, безвозвратно упущен.

Не удосуживаясь постучать, Могенс переступил порог и обвел присутствующих беглым взглядом еще до того, как Грейвс и остальные повернулись к нему. Он еще никогда не бывал внутри, но благодаря скупому и тем не менее точному описанию Тома по дороге от Сан-Франциско все здесь показалось ему знакомым. Целая стена была занята массивным стеллажом, доверху заполненным книгами и пергаментными свитками, а массивный стол, за которым сидел Грейвс, был в беспорядке заставлен стеклянными колбами, трубками, горелками Бунзена, тиглями — Могенсу это напомнило скорее кабинет средневекового алхимика, чем лабораторию серьезного ученого начала двадцатого века.

Могенс пробежался по всему рассеянным взглядом. Он не только отдавал себе отчет, что ворвался в разгар спора, но и ясно почувствовал, насколько он здесь неуместен — особенно в данный конкретный момент. Мак-Клюр, который как раз в момент прихода Могенса старался убедить Грейвса, не только на повышенных тонах, но и взволнованно размахивая руками, оборвал себя на полуслове и смущенно оглянулся на него, Хьямс сверкнула на него злобным взглядом, Мерсер просто смотрел в сторону.

— Я не вовремя? — спросил Могенс.

— Вовсе нет, — сказал Грейвс.

Мерсер и Мак-Клюр упорно смотрели сквозь и мимо него, а Хьямс, которой одного воинственного взгляда показалось мало, дала себе труд ответить однозначным «да».

— Заходите, профессор, — как ни в чем не бывало пригласил Грейвс. На его тонких губах играла подчеркнуто приветливая улыбка. — Твои многоуважаемые коллеги говорят как раз о тебе, профессор. Но я полагаю, им лучше поговорить с тобой.

Могенсу было не до риторических изощрений.

— В чем дело? — резко спросил он.

— Разве я не объяснил только что? — продолжал Грейвс в том же тоне. — Дело в тебе, профессор.

Это было уже в третий раз, когда он обращался к Могенсу не по имени, а по его академическому званию, и Могенс понимал, что не без оснований. Однако стрелы не попадали в цель: чем преувеличеннее Грейвс подчеркивал его профессорское звание, тем уязвимее становились позиции Могенса.

— Ерунда! — среагировала Хьямс, прежде чем Могенс успел что-то ответить. — Дело не в вас, профессор.

«В ее устах слово звучит оскорбительно, — снова отметил Могенс. — К тому же хватило бы и его одного, без этой презрительной ухмылки на губах».

— Не считайте себя такой уж важной птицей! — она демонстративно отвернулась от него к Грейвсу. — Ну, так каков будет ответ?

Грейвс покачал головой.

— Воспитание не позволяет дать вам достойный ответ, моя дорогая. Хотя вы его заслуживаете, — сказал он. — К тому же полагаю, он вам прекрасно известен. Я не позволю себя шантажировать. Даже такой привлекательной женщине, как вы, доктор Хьямс.

— Шантажировать? — Хьямс мгновение сверлила его взглядом, потом передернула плечами. — Ну, если вы это так называете… — Теперь ее ледяной взгляд коснулся Могенса. — Даю вам час подумать над тем, что я сказала, доктор Грейвс. Примите правильное решение!

— То же самое я посоветовал бы вам, доктор Хьямс. — В его голосе льда было не меньше. — У нас подписан договор.

— Так подайте на меня в суд. — Хьямс с минуту вызывающе смотрела на него, явно ожидая возражения, а не дождавшись, резко развернулась и кинулась через открытую дверь вон. Мак-Клюр последовал за ней по пятам, Мерсер же, как всегда, колебался и, по всему, чувствовал себя не в своей шкуре, когда, наконец, решился последовать примеру коллег, и то после того, как украдкой посмотрел на Могенса почти умоляющим о понимании взглядом.

— Болваны! — прорычал Грейвс. — Если ты никогда не задавался вопросом, Могенс, что такое «синий чулок», то посмотри на Хьямс.

— Что все это значит? — не поддержал разговор Могенс. — Что здесь произошло?

Грейвс вздохнул.

— То, чего я уже давно опасался, — признался он. — Мисс Хьямс не самая приятная особа, но она далеко не дура. Она с самого начала подозревала, что там, внизу, находится нечто большее, чем просто ушедший под землю храм, воздвигнутый потомками египетских мореплавателей. — Он снова вздохнул. — Землетрясение, Могенс. Ей что-то попало в руки. Не знаю, что. Я всем запретил спускаться вниз. Только надо было думать, что Хьямс наверняка ослушается. — Он пожал плечами. — Ну, ладно. Ты хотел знать, чего они добивались? Хьямс мне поставила ультиматум. Но я никому не позволю давить на меня.

— Что за ультиматум?

— Ну, она поставила меня перед выбором: или я показываю ей, что мы нашли на самом деле, или она и двое других слагают с себя обязанности и уезжают.

— И?

— Пусть едут — холодно сказал Грейвс. — Они нам больше не нужны.

Он встал из-за стола, обошел его и распростер руки, намереваясь обнять Могенса за плечи, но в последний момент сдержался, когда тот невольно отшатнулся. Могенс не вынес бы, если бы его коснулись эти жуткие руки.

Могенс смущенно откашлялся:

— Джонатан, ты…

— Мы у цели, Могенс! — не дал ему договорить Грейвс. — Неужели ты не понимаешь? Нам здесь эти болваны больше не нужны!

— Они не станут молчать о том, что видели здесь, — предостерег его Могенс.

— И что? — пренебрежительно отмахнулся Грейвс. — Пусть себе болтают! Какое это теперь имеет значение! Мы это сделали, Могенс, неужели ты не понимаешь? Пусть говорят! Пожалуйста, пусть бегут к Уилсону и все ему расскажут, или даже к этому дураку Стеффену. Мне нет до этого дела. Больше нет.

— Пару часов назад ты говорил совсем другое, — напомнил ему Могенс.

— Тогда я еще не осознавал, как близко мы подошли к цели, — неожиданно разволновался Грейвс. Он больше не мог стоять на одном месте или хотя бы не жестикулировать. — Том закончил свою работу. Не позже чем через час мы уже можем спускаться и продолжить начатое.

Могенс смотрел на него в полной растерянности.

— Ты не слышал меня, Грейвс? — с содроганием сказал он. — Я больше не спущусь в это проклятое подземелье! Никогда! Ни за что на свете!

Он демонстративно сделал шаг назад и расправил плечи. Грейвс смотрел ему в лицо ничего не выражающим взглядом, однако в его глазах начал разгораться тот самый пылающий гнев, с которым он окидывал взглядом Хьямс и двух других.

— Подумай хорошенько, Могенс! — холодно предупредил он.

Что-то под маской его лица зашевелилось. Оно начало меняться неприметным, но жутким образом, и Могенсу все труднее становилось видеть его, не говоря уж о том, чтобы выдерживать его взгляд.

И тем не менее он настаивал на своем:

— Я уже подумал, Джонатан. И мое решение твердо. Я исчезну отсюда, еще сегодня. Мне вообще не надо было приезжать.

— Ты, жалкий дурак! — прошипел Грейвс. — Ну так давай, уходи! Беги к остальным, да поторопись! Может, у них еще найдется для тебя местечко в их колымаге!

Могенс хотел ответить, но больше не смог выдерживать взгляд Грейвса и выносить жуткий вид его меняющегося с каждой секундой лица. Да и к чему? Грейвс не относился к людям, на которых действуют аргументы, если уж они что-то вбили себе в голову.

Не говоря ни слова, Могенс развернулся и отправился в свое жилище укладывать чемоданы.