Афганский рубеж 3

Глава 9

После слов Турина, перестроиться на работу сразу не получилось. Да и сам майор не торопился вести меня в кабинет и начинать разговор.

Вячеслав Иосифович взглянул на некролог, но на его лице ни одна эмоция не проскочила.

— Растут потери. Как вы думаете, в чём причина? — спросил у меня особист.

А вопрос-то с подвохом! Так и продолжает Турин через меня пытаться выяснить обстановку в эскадрилье.

— Какой-то одной нет, но это точно не вина погибших. Пулю или ракету сложно обмануть.

Вячеслав Иосифович показал мне на открытую дверь, и мы с ним направились в кабинет.

— Это верно. А руководство, планирующее операции? Вы лично всем были довольны перед сегодняшним вылетом? — спросил он.

— Меня никто не спрашивал. Да и готовился я к специальным вылетам.

— Но вы же не могли не заметить ошибки командования. Почему не предупредили вашего нового командира? Не считаете себя виноватым?

Вот оно как! Такое чувство, что особист заделался адвокатом Баева.

Ловко он задал вопросы. Сейчас мне нужно будет назвать фамилию замполита, с которым случился конфликт у командира эскадрильи. Пожалуй, Турин с каждым разом всё сильнее интересуется делами в нашем подразделении.

— Этого не требовалось. До меня майор Кислицын высказал те же соображения.

— И их во внимание не приняли? Почему не настояли? А сами почему не решили сказать Вячеславу Иосифовичу? — уточнил особист.

Я остановился и повернулся к Турину.

— Товарищ майор, вы и без меня знаете, что подполковник Баев за человек. Никто в эскадрилье ему «палок в колёса» не вставляет. Не стоит искать среди нас врагов.

— Хороший человек, примерный семьянин, член партии. К тому же вы ещё не видели список его наград. Побольше чем у вашего предыдущего комэска. Но вот незадача! Такой заслуженный человек и был снят с должности начальника службы безопасности полётов армии. И теперь командует эскадрильей.

— Карьерист!

— Не смешно, лейтенант. У меня была одна головная боль, а теперь две — духи и ваш командир.

Закончив на этом наш разговор, Турин завёл меня в кабинет. Здесь уже находились Максим Евгеньевич и Виталий, а рядом с картой, разложенной на столе, стояли в серых комбинезонах Карапетян и его коллега.

— Клюковкин, как вы? — спросил у меня Виталий, похлопав по плечу.

— Всё хорошо, если сегодня это слово вообще актуально.

Ко мне подошёл Карапетян и пожал руку.

— Александр Александрович, примите наши соболезнования. Понимаю, что не самый удачный момент для разговора. Если мы можем отложить операцию, то я готов всё отменить. Думаю, Максим Евгеньевич войдёт в положение.

Главный «конторщик» кивнул.

— Если есть острая необходимость, то да. Но уж слишком долго мы ждали эту возможность.

Не думаю, что мои погибшие друзья хотели бы откладывать выполнение специальной задачи.

— Спасибо, но мы должны идти вперёд. Пара на прикрытие будет готова. Задача какая у нас? — спросил я.

Карапетян подвёл меня к карте и начал объяснять задачу.

— Всё весьма просто. Нашему экипажу необходимо выйти вот в этот район и нанести удар управляемыми ракетами по одному из домов в кишлаке. Естественно, в тёмное время суток.

Обозначенный мне район был изучен хорошо. Основной ориентир в этом предгорье Гиндукуша — река Панджшер и её рукав Ниджраб.

— Гористая местность, зачисток здесь почти не проводилось. Вдоль реки идёт дорога, которую и в лунном свете будет видно. Какой из кишлаков является целью?

— Вот этот, — указал Гурген Рубенович на населённый пункт Нагуман.

— Я понял. Как будет обозначена цель?

Карапетян улыбнулся и предложил своему коллеге рассказать дальше. Это тоже оказался лётчик-испытатель. Звали его Евич Андрей Вячеславович.

— Точку пуска рассчитаем. Начало боевого пути будет здесь, — указал он на одну из высот в районе соседнего кишлака.

— Андрей Вячеславович, он хочет, чтобы мы ему рассказали про целеуказание, — прервал Евича Карапетян.

Коллега Гургена Рубеновича повернулся ко мне с полным непониманием вопроса.

— Мы и так всё хорошо увидим. Не знаю, уполномочен ли я рассказывать о нашем оборудовании, — улыбнулся Евич.

— Ему можно. Подписку давали, Клюковкин? — посмотрел на меня Максим Евгеньевич.

Что-то такое я подписывал в первый день работы на прикрытии Ми-28. Так, что сейчас мне расскажут что-то очень секретное.

— На борту установлен первый вариант низкоуровневой телевизионной прицельной системы НТПС «Плутон».

Неплохо для 1980 года! Я всегда думал, что первые экземпляры данной системы появились в 1984 году в виде громоздкого контейнера для Су-25Т. Уже потом КБ Камова установила на изделие В-80 такую же НТПС «Меркурий».

— И наша промышленность уже создаёт такие штуки? — удивился я.

— И не такие создаёт. Дальность обнаружения и захвата цели через «Плутон» несколько меньше 10 км. Видеоинформация с ночного канала этой прицельной системы узким полем зрения отображается на монохромном дисплее в кабине штурмана-оператора и лётчика, — объяснил мне Карапетян.

Проще говоря, предлагают нанести удар, используя изображение с «телевизора». Но про 10 километров дальности — перебор. Да и нет пока ракеты на вертолёт с такой дальностью. И даже взявшись пускать «Штурм», я бы дал не больше 3х километров на дальность пуска в идеальных условиях. Хотя…

— А ночь будет лунная? — спросил я.

— Соображаешь, Сан Саныч, — сказал Карапетян. — Лунная. Погода простая, так что на экране сможем очень хорошо разглядеть цель.

— На полигоне мы танк распознавали с 3х километров. Здесь нам обещали обозначение цели. Да и само здание несколько больше танка.

В будущем, повсеместно использовали иную систему прицеливания, основанную на тепловизионной тематике. Возможно, в 1980 м году ещё сложно создать прототип. Подождём следующего витка модернизации Ми-28.

Обсудив план раннего вылета, я направился в строевой отдел. В коридоре мимо меня прошёл старший лейтенант Галдин, с которым у меня случилась перепалка несколько минут назад. В руках у парня был исписанный листок, с которым он спешил куда-то.

Вообще, мерзкий взгляд у этого старлея. Морда так и просит кирпича.

— Не переживаешь, Клюковкин? Извиниться не хочешь, пока есть время?

— Совсем нет. И времени тоже.

— Но я это поправлю. Лицо моё запомнил, надеюсь?

— А чего мне его запоминать⁈ Если интеллектом лицо не обезображено, то помочь может только косметика, — подёргал я за щёку слащавого старлея.

— Вот и посмотрим, у кого и что обезображено. Я про тебя всё знаю! Есть у меня выход туда, где тебе особист не поможет.

Пугать меня вздумал? Ой и глупый!

— Знаешь, парень, я в своей жизни боюсь двух вещей — случайного триппера и раннего слабоумия. Так вот, со вторым я тебе точно могу помочь, если ещё раз увижу твоё слащавое лицо рядом со мной. А дальше фронта не пошлют! — похлопал я Галдина по плечу.

Парень притих. Их его рук выпал листок. Из любопытства я взял прочитать написанный им рапорт. Ну ещё бы! Это была кляуза на меня.

Тут и про неподобающее поведение офицера, и про неуважение к стране, и про оскорбления. Хорошо хоть в гибели группы Дятлова ещё не обвинил.

— Ты про слабоумие добавь. А то мало как-то, — отдал я ему листок, и Галдин быстро зашагал по коридору.

Куда он собрался с ним, не понимаю.

Времени на написание представлений на награждение погибшего экипажа я затратил немного. Быстро прошёлся по кабинетам и всё подписал. В это время как раз и Глеб Георгиевич пришёл в штаб.

— Сашка, молодец! Я бы сам так быстро не успел придумать. Теперь пойду их отправлю в Кабул.

— Удачи вам, Глеб Георгиевич, — ответил я и пошёл на выход.

— Клюковкин, постой! — остановил меня начальник штаба эскадрильи.

— Стою, товарищ майор.

Бобров подошёл ко мне как можно ближе и зашептал.

— Тебя пока не было, дама пороги палатки оббивала. Ты там разберись. Мне кажется, она в тебя влюбилась. Везёт же некоторым, — подмигнул мне Глеб Георгиевич и убежал по делам.

Похоже, постоянно меня будет преследовать слава Клюковикина по прозвищу «Счастливый конец». Надо бы уже воспользоваться ей. Исключительно в рамках поддержания мужского здоровья.

Вернувшись в палатку, я предупредил Кешу и экипаж Семёна Рогаткина, что через несколько часов подъём и выезд на аэродром. Маршрут обсудили перед сном и легли отдыхать.

Вот только не очень мне хорошо спалось. Храпы и звуки выделения повышенного газообразования были привычным делом. Но меня не покидало чувство, что кто-то ходит рядом с палаткой. Ещё и стойкий запах табака тянет с улицы.

Не выдержав терзаний, из любопытства я встал и вышел на свежий воздух. Нарушителем спокойствия оказался Кузьма Иванович.

Он мирно сидел в нашей беседке, смотря вдаль отрешённым взглядом.

— Клюковкин, чего тебе? — спросил он у меня, выкидывая окурок в урну.

— Не спится.

— А чего пришёл? — поинтересовался Баев.

Действительно! Живу здесь и пришёл.

— Вообще-то, это наша палатка. Тут большая часть лётчиков эскадрильи спит. И вы сейчас в нашей беседке, — объяснил я.

Кузьма Иванович осмотрелся. В свете фонаря рядом со скамейкой я рассмотрел его потерянный взгляд.

— Перед сном решил воздухом подышать, — отмахнулся Кузьма Иванович и встал со скамейки.

Ради интереса я посмотрел на часы. Время было уже 2 часа ночи, а подъём обычно в 4. Так что недолго осталось спать командиру эскадрильи.

— Если вы не против, я пойду. Мне уже собираться надо.

— Я тебя ещё не отпускал, лейтенант, — возмутился Баев.

— А я ещё и не ухожу. Если вы против, могу постоять. Но у меня вылет назначен в определённое время…

— Успеешь. Со мной постоишь, — рявкнул Кузьма Иванович и подошёл ближе.

Запах спиртного от Баева ощущался знатный. Я уже и не рад, что решил удовлетворить своё любопытство. Утренний спор с командиром эскадрильи — не лучшее начало дня.

— Ну раз мы стоим, ответите мне на вопрос? — спросил я.

— Давай.

— Вам самому не надоело напрягать всех? Вы реально верите, что тетрадки помогут в бою?

— А ну! Хочу послушать, что мне скажет целый лейтенант. Что реально поможет во время боя?

— Слаженность действий экипажа и группы, техника пилотирования и быстрая работа в кабине вертолёта, знание местности и тактики действий противника. И знаете, как это всё называется? Верно — практика, которая без теории слепа, но не мертва. Учить теорию необходимо, но некогда. Личному составу нужно отдохнуть или готовиться к вылету.

— Ты лучше меня знаешь, как нужно к полётам готовиться? Я делаю так, как положено. Есть постулаты, которые написаны кровью. Ни тебе, ни мне их нарушать нельзя!

Посмотрел я на Баева, и расхотелось мне с ним разговаривать. Теория нужна, но не в том качестве и количестве, в каком требует этот человек.

— Знаете, вот именно сегодня вы одно из правил, написанное кровью, и нарушили. Вы не рискнули сказать правду начальству. Итог трагичный, а вы — исполнительный офицер. Всё по закону!

Больше находиться с Кузьмой Ивановичем я уже не мог и не хотел. Да и он меня не останавливал.

Через полчаса мы уже запустились и вырулили группой на полосу. Огни на аэродроме выключены полностью, чтобы нас никак нельзя было обнаружить.

Вокруг темно, но рядом с капониром Ми-28, словно светлячки, кружатся с фонарями техники. Аэронавигационные огни наш коллега пока не включает.

— Саныч, а у меня вопрос. Если придётся, мы новый вертолёт собой будем прикрывать? — по внутренней связи спросил у меня Петров.

— 917й, режим 12, — доложил Евич, который был лётчиком на борту Ми-28.

По переговорной таблице это означало готовность к взлёту.

— 302й, принял, — ответил я и проверил время на часах.

— Саныч, ещё минута до взлёта. Так что насчёт прикрытия? — повторил вопрос Кеша.

Я внимательно проверил кабину, осмотрел пространство вокруг вертолёта и параметры на приборах. Всё в полном порядке.

— Это перспективный вертолёт. Будущее и труд многих людей. И для нас, и следующих поколений вертолётчиков, важно сохранить этот образец. Стоит нам из-за него рисковать? — спросил я.

Такое ощущение, что нервничает даже сам вертолёт перед столь ответственным вылетом.

На часах стрелка отсчитывала оставшиеся секунды до взлёта. Вертолёт вибрировал и дрожал. Левая рука мягко лежала на рычаге шаг-газа, готовясь оторвать Ми-24 от полосы.

— Думаю, стоит. Если надо, прикроем, командир, — ответил Кеша.

— И я про тоже.

Секундная и минутная стрелки сомкнулись на цифре 12.

— Внимание, режим 2! — скомандовал я, и мы втроём одновременно оторвались от полосы.