Афганский рубеж 3

Глава 10

Десятая минута полёта. В эфире по-прежнему тишина. Освещение кабины действует несколько успокаивающе в столь напряжённой обстановке. А по-другому и быть не может, когда выполняешь столь специфические задачи.

Весь полёт до цели проходит в режиме радиомолчания. Бортовые аэронавигационные огни выключены, чтобы не привлекать внимание. Ориентироваться можно только по строевому огню ведущего и по естественным «осветителям». В данном случае это луна. Сегодня она как никогда красива.

— Командир, если вы не заняты, посмотрите, какая красота! — восхитился по внутренней связи Кеша.

— Разумеется не занят! Во время полёта у меня всегда полно свободного времени. Что и где ты увидел? — спросил я, осматриваясь по сторонам.

— Ночь сегодня слишком красивая. Романтика прям!

Трудно с Кешей не согласиться. Ночное афганское небо совсем чистое. Звёзды будто совсем рядом. Кажется, что протянешь руку и дотронешься до одной из них.

Малая медведица с Полярной звездой видны отчётливо. И вся карта звёздного неба как на ладони, как в планетарии.

— Арабская нооочь, горяча словно день! — затянул я песню из одного мультфильма.

Ну невозможно сдержаться и не пропеть строчку из «Алладина».

— Не слышал такой песни, — сказал Кеша.

— Да это так… экспромт. За курсом следишь? Не отклоняемся? — уточнил я.

— Хорошо всё. До точки выхода на боевой курс 5 минут.

Время уже подходит к началу выполнения пуска. Скоро начнём сбрасывать скорость, а Ми-28 лётчика Евича и его оператора выйдет вперёд, чтобы выполнить пуск.

— Командир, подходим к точке выхода на боевой курс.

В свете луны хорошо видно, как река Панджшер петляет среди гор. А слева тёмной стеной стоят предгорья Гиндукуша. Севернее нас находится город Махмудраки.

Не хочется вспоминать, что здесь мы уже теряли два вертолёта после попадания ракет ПЗРК. Однако забывать это нельзя.

Начинаем снижаться, чтобы быть ближе к реке и прикрыться холмами. В этих местах по берегам нет кишлаков. Значит, и к населённому пункту Ниджраб можно выйти скрытно.

Один поворот, второй, медленно перелетаем через очередную сопку. Точка выхода на боевой курс достигнута.

— 302й, режим 3. Готовность минута, — произнёс в эфир Евич.

— Понял.

Медленно отклонил ручку вправо, увеличивая интервал между мной и летевшим сзади МИ-28. Упускать из виду нашего коллегу нельзя, но ему сейчас предстоит выполнить пуск. На мне задача прикрывать его справа, а у Рогаткина — слева. Только я не вижу, переместился ли Семён.

— 305й, на месте слева.

— Понял, — принял я доклад от Семёна.

До выхода в точку пуска меньше минуты. Луна освещает контуры кишлака Ниджраб. Разглядеть можно только само место расположения населённого пункта. Надеюсь, что с помощью своего перспективного комплекса Евич попадёт куда надо.

— Режим 31, 40 секунд, — произнёс Евич, давая нам понять, что оружие на борту включено и оператор начал прицеливаться.

Его Ми-28 вылез ещё немного вперёд. Прибавляю скорость и выравниваюсь с ним. Конечно, могут ударить и снизу, но когда по бокам два вертолёта, ещё попробуй попади в кого-то конкретного.

В этот момент над кишлаком взлетела красная ракета. Вот и условный сигнал целеуказания от агентуры! Только бы они не ошиблись.

— Режим 31, 30 секунд! — чуть громче произнёс Евич.

Пока цель не в захвате.

— Что-то не так, — тихо сказал Кеша.

С пуском красной ракеты штурман-оператор должен был выполнить захват гораздо быстрее. Либо с аппаратурой, что-то не то, либо…

— Режим 36! Режим 36! — громко произнёс Евич.

Похоже, что оператор не наблюдает цель. Именно это и означает команда «режим 36».

— Манёвр! Надо прекращать, — произнёс Кеша.

— Есть ещё 15 секунд. Не торопись.

Времени на манёвр выхода из атаки у нас почти не осталось. А ракета выпущена! Пара минут и нас обнаружат. Но мы продолжаем приближаться к Ниджрабу.

— Командир, 10 секунд!

— Спокойно. Они знают, что делать.

Представляю какая работа идёт на борту Ми-28. На готовность к пуску ракеты у Евича осталось меньше 10 секунд.

Тишина в эфире продолжается секунды, а кажется, что целую вечность. Да, нам нужно выполнить задачу и уничтожить цель. Но пока мы просто летим на встречу с духами.

Секундная стрелка отсчитывает время. Каждый её шаг совпадает с ударом пульса. Такое ощущение, что это я должен пустить ракету.

— Ре…режим 33! Внимание! Пуск 1! — громко произнёс Евич.

Небольшая вспышка с правой стороны Ми-28. В лунном свете видно, как вперёд устремилась ракета.

Идёт отсчёт до встречи ракеты с целью. Всё внимание по сторонам, чтобы не появились пунктиры от очередей пулемётов или яркие вспышки от пусков ракет.

Тут же в районе кишлака произошёл взрыв. Да такой, что я засомневался в характеристиках цели.

— Пуск 2!

Ещё одна ракета устремилась к цели. Повторный взрыв произошёл теперь уже слева от места попадания первой ракеты.

— Непростой домик! — удивился Кеша.

Так взрываться может только склад с вооружением. Яркая вспышка и моментально всё вокруг дома попало под световой ореол взрыва.

— Режим 4! Влево выходим, — спокойно сказал Евич и Ми-28 начал отворот в сторону Семёна.

— Добавляем, Кеша, — сказал я, отклоняя ручку влево и одновременно набирая скорость.

Евич обозначил себя миганием бортовых огней, чтобы я мог пристроиться. Надо быстрее нырять обратно в расщелину, где протекает река Панджшер. Но маршрут нужно менять. На нас могут и засаду сделать.

— 305й, принимай влево. Пройдём над притоком, — подсказал я Семёну.

— Понял.

Но прошло несколько секунд, а он не отворачивал. Информацию он принял, но не выполняет.

— 305й, 302й передал влево уходить, — повторил Евич мою команду, но никакой реакции.

— П… понял, — нервозно ответил Семён.

Не похоже это на моего коллегу с ростом баскетболиста. Я начал искать глазами силуэт вертолёта Рогаткина, но в тени холмов разглядеть было сложно. Но у нас появился неожиданный «помощник». И лучше бы его не было.

В воздухе появился яркий жёлтый огонь. И это были явно не мигающие лампы аэронавигационных огней.

— Горишь, 305й, — произнёс в эфир Евич.

— Борт номер 18, пожар левого двигателя! — зазвучал голос «печально известной» РИты.

— Подтвердил. Правый… нет, левый. Тушить не выходит. Иду на вынужденную, — почти прокричал в эфир Семён.

Плохи дела! Под нами одни сопки, а сколько может быть духов неясно. Выбор у Семёна небольшой — прыгать или пытаться посадить. Что одно, что другое — опасно. Особенно когда не видно земли.

— 305й, площадку не видишь под собой? — запросил я, но это было не нужно.

— Эм… нет. Иду на вынужденную.

Дилемма такая, что если подсветить Семёну площадку, вся округа набежит сюда. Не подсвечу — разложит вертолёт на части. Шансов выжить мало.

Но тогда под удар попадает Ми-28. Вот она проблема выбора в военной философии! Как по мне, у Евича в воздухе шансов больше.

Да и согласно заданию, в случае необходимости, он должен лететь сам. А мы прикрываем.

— 917й, следуй на базу обратным маршрутом. Я за 305 м.

Отвернул влево, чтобы не попасть осветительными НАРами в Ми-28. Задираю нос. Выполняю небольшую горку и пускаю С-8О.

Загорелись факелы от осветительных снарядов. Но всё это на короткое время.

Над нашим районом нависает небольшая люстра из десятка спускающихся световых снарядов. Прекрасно видна поверхность и то, как на неё заходит вертолёт Рогаткина.

— Вижу площадку. Подхожу к земле… — произнёс Семён.

Выхожу из разворота и наблюдаю, как с земли уже рассекают ночное небо пунктиры ДШК.

Ухожу влево и пускаю очередь из пушки по обозначившим себя духам. Несколько снарядов выпущено и на земле видны несколько вспышек. Но продолжает работать «сварка», как называют иногда ДШК из-за характерного цвета очереди в ночи.

— Забирай! Прикрываю! — услышал я ответ от Евича.

Ух, Андрей Вячеславович! Вижу, как он заходит на цель и пускает очередь из своей пушки 30го калибра. Отворачивает в сторону, но огни так и не выключил. Такое ощущение, что отвлекает духов на себя.

— Кеша, садимся! — скомандовал я, зацепившись взглядом за стоящий на земле вертолёт.

Чем быстрее заберём Семёна, тем меньше вероятности, что попадут по вертолёту Евича.

Ручку управления отклоняю вправо, вертолёт слегка скользит снижая скорость. Внимательно смотрю на место приземления, чтобы не упустить ровную площадку из виду.

Вверх уже летят сигнальные огни от патронов ПСНД. Ярко-малиновое пламя на фоне оранжевого огня вертолёта выделяется хорошо.

— Высота 20, 15, 10, площадку наблюдаю. Препятствий нет, — доложил Кеша, хотя сомневаюсь, что он смотрел вниз.

Есть касание! На фоне яркого огня от горящего вертолёта бегут наши товарищи. Надо, чтоб они это делали быстрее.

По фюзеляжу застучали пули, летящие с холмов. Времени на земле находиться совсем нет, но по нашим парням сейчас могут попасть.

— Кеша, пригнись! — скомандовал я.

Слегка оторвал вертолёт и развернул его боком к направлению стрельбы. Так мы хоть прикроем Семёна и его оператора.

Стреляют уже плотнее. Тут над головой пронёсся Ми-28. Да так низко, что наш вертолёт слегка покачнулся.

Евич отработал по противнику и ушёл в левую сторону, продолжая кружиться над нами. Так и не выключает огни!

— На месте! — крикнул мне в ухо Семён, запрыгнувший с товарищем в грузовую кабину.

— 302й, взлетаем, — произнёс я в эфир и начал отрывать вертолёт от земли.

Ми-24 Рогаткина продолжал догорать на земле. Евич пристроился к нам справа, и мы продолжили полёт в сторону базы.

— Целы? — уточнил я по внутренней связи.

— Да. У товарища царапины. На посадке стрелять начали и блистер пробили, — ответил по внутренней связи Семён.

У меня назревал вопрос о случившемся, но пока я решил повременить.

— 917й, борт порядок? — спросил я.

— Порядок! Но кое-что и в нас прилетело. Специалисты разберутся, — ответил Евич.

Главное — все живы. Правда, сомневаюсь, что двое моих товарищей отошли от шока. Кеша, который непробиваемый и чересчур «стойкий» и то молчит.

— Кеша, чего притих?

— Ночью. В горах. Среди духов! Неа, к такому меня училище не готовило, — ответил мне Петров. — Ещё и нашего коллегу не сберегли. Нахватал пробоин.

— Починят. Самолёт или вертолёт становятся боевыми только после первых попаданий по нему. Так что, проверку новому «вертикальному» устроили знатную.

Не совсем это хорошо, но таковы испытания в боевой обстановке. Всё может приключиться.

— Командир, разговор есть, — тихо сказал Семён по внутренней связи.

— На базе?

— Да можно и тут.

Рогаткин рассказал, что произошло. Оказывается, ему в двигатель попали ещё в процессе разворота на обратный курс. Вот только он не доложил.

— Думали, что дотянем. Левый двигатель всё барахлил и барахлил. Температура скакала. А потом и загорелся, — добавил Семён.

— И чего ты переживаешь?

— За вертолёт могут предъявить. Сам же знаешь, что сейчас начнётся со стороны Баева, — сказал Рогаткин.

— Главное, что я твоей семье не буду смотреть в глаза на похоронах. Машину жаль, но советская промышленность построит нам ещё. Может уже и новые вертолёты скоро будут, — посмотрел я в сторону Ми-28.

До Баграма оставались считаные километры. Руководитель полётами только и успевал передавать запросы Евичу от инженеров-испытателей.

— Пустой! Вот так и передайте, что почти пустой иду. Даже из «тридцатки» поработал, — отвечал на вопросы про работу вооружения Андрей Вячеславович.

Несколько секунд спустя очередной запрос от руководителя полётами.

— 917й, земля интересуется… будьте на приёме! — что-то не понял РП, но такие вопросы начали Евича злить.

— Окаб, 917му. Передайте коллегам, что ждать осталось недолго. Сами всё посмотрят, — сердито произнёс Андрей Вячеславович.

Настолько инженерам не терпелось узнать подробности Ми-28, что задолбали Евича ещё в полёте. Но это только показывает, что люди, создающие для нас — простых военных технику, болеют за своё дело всей душой.

Вышли на посадочный курс. Полоса отличная видна уже как несколько километров.

— 917й, прошу посадку к ангару, — запросился Евич отвернуть в сторону и сесть рядом с капониром.

Разумное решение, чтобы меньше светить вертолёт на полосе.

— 917й, разрешил. Видимость площадки подскажете, — ответил руководитель полётами.

— Понял вас. 302й, спасибо за работу. До встречи! — радостно произнёс Евич.

— Вам спасибо! Выручили. До встречи!

Несколько минут спустя, наш экипаж произвёл посадку и начал заруливать. Не успели мы подрулить к месту стоянки, как нашему взору предстала целая делегация.

— Три человека рядом с УАЗом, — произнёс Кеша, когда мы остановились на стоянке.

Как только мы выключились и вышли на улицу, Семён снова затеребил меня. Ему надо было выстроить, как он выразился, «схему защиты».

— Ничего не бойся и почаще мойся, — успокоил я его.

— В смысле? От меня воняет? — переспросил Рогаткин, обнюхивая себя.

— Это шутка. Всё хорошо. Ты же не сам разбил вертолёт, а тебе «помогли». Не дрейфь, Сёма! — похлопал я его по плечу.

Чтобы это сделать, пришлось сильно потянуться рукой.

Было ощущение, что встречающая нас троица — Баев и ещё кто-то. Но это оказался Карапетян и двое инженеров. Странно, что он не поехал встречать Ми-28, а рванул сначала к нам.

— Гурген Рубенович, нас ждёте? — спросил я, пожимая руку будущему заслуженному лётчику-испытателю.

— Конечно. Спасибо вам, мужики! Слышал, что пришлось нелегко. Как вам вообще работа «изделия 280»?

— Эффективно отработал по цели. По крайней мере, взорвалось сильно, — ответил я.

Карапетян кивнул, а потом посмотрел на наш Ми-24. Мы вместе с ним подошли к вертолёту, и он начал его поглаживать.

— Отличная машина. Запас прочности большой. Вообще, задумывали его как «летающую БМП». Подходит такое прозвище ему? — повернулся ко мне Карапетян.

— Мы привыкли называть их «шмели». Кто-то называет «полосатыми» или «крокодилами», — произнёс я.

Гурген Рубенович несколько раз погладил фюзеляж и отошёл.

— Один из моих товарищей — заместитель генерального конструктора КБ Миль, рассказал мне удивительную историю. Мол, ему кто-то в Баграме подсказал идею с новыми двигателями. Не знаете, кто бы это мог быть? — улыбнувшись, спросил Карапетян.

Вспоминаю! Подобный разговор у меня был. Обсуждали с одним из инженеров мы как раз двигатель ТВ3–117МТ, который стоит на Ми-8. Выходит, со мной говорил непростой инженер.

— Вы можете не отвечать, — улыбнулся Карапетян. — Но может есть какие мысли по поводу улучшения нового вертолёта?

Поразмыслив, я решил выдать информацию о тепловизионных системах. Вдруг раньше появятся!

— А что вы скажете насчёт тепловизионной тематики? — спросил я.

— Тепловизионной? Думаете, это лучше, чем телевизионная система?

Надо хоть слегка показать себя не самым умным. Могут чего и заподозрить.

— Наблюдение на больших расстояниях. Работа в сложных условиях видимости. Возможность наблюдения при полном отсутствии освещения. Более высокий контраст объекта с фоном. Думаю, достаточно причин, — ответил я.

— Я как-то пересекался с представителями одного научно-производственного объединения. НПО «Орион» вроде. Они что-то собираются делать подобное.

— Мне кажется, НПО «Геофизика» должна помочь. Всё же там достаточно интересный сплав используется по задумке «Ориона». Называется КРТ — кадмий, ртуть, теллур.

— Ну одного тепловизора мало. Как тебе идея насчёт новой пилотажно-навигационной системы? — улыбнулся Карапетян.

— Если в неё войдут ещё и оптико-электронная система и лазерный дальномер, то будет отлично.

Гурген Рубенович ещё раз меня поблагодарил. Но ощущение такое, что ещё кто-то к нам спешит.

Рядом с вертолётом остановился УАЗ. На бетонную поверхность стоянки вышли трое. Один из них Баев.

— И что у нас тут за дела, Клюковкин? Куда летали? — подошёл к нам Кузьма Иванович.

— Товарищ подполковник, задание на специальный вылет выполнено. В процессе выполнения был сбит вертолёт ведомого. Экипаж был эвакуирован. Сбитый вертолёт сгорел, — подошёл я к комэска и доложил как полагается.

— Угу! А вы уверены, что вас сбили? — вышел из-за спины Кузьмы Ивановича незнакомый мне человек.

Вид у него был, как и у Баева — зализанный, хитрый взгляд, в отглаженной форме и с чёрной папкой подмышкой. Ему даже не нужно свою должность называть.

— Это полковник Мальцин. Новый начальник службы безопасности полётов. Приехал нас проверить перед предстоящими событиями, — представил коллегу командир эскадрильи.

Такое ощущение, что в Баграме для начбезов «мёдом намазано».

А насчёт Баева, Рогаткин прав. Копать начнёт с книжек, а закончит нашим внешним видом.

— Пойдёмте, расскажете куда летали и как вертолёт был потерян по вашей вине, — сказал Мальцин, поджав губы.