Афганский рубеж 3

Глава 22

Присутствовать на переговорах или при обмене пленными мне ещё не доводилось. Совсем не моего поля деятельности задача. Поэтому и слова Максима Евгеньевича меня удивили.

— Надеюсь, у вас есть гражданка? — спросил у меня Виталий Иванович.

— Разумеется.

— Тогда переодевайтесь.

Абрамов дал мне команду идти в модуль и готовиться. Заодно передать Кислицыну, чтобы готовился к вылету.

— Почему без оружия? — спросил я у представителей конторы, когда мы вышли в коридор.

— Иначе с нами разговаривать не будут, — ответил Максим Евгеньевич.

— А у духов оружие будет? — продолжил я.

— Обязательно, — подмигнул он мне.

— Супер! — поднял я большой палец вверх и ускорил шаг.

Меня привезли к клубу, где проводил политинформирование наш замполит Сергей Владимирович Кислицын.

Он вещал не хуже чем генсек с трибуны мавзолея.

— И чтобы каждый помнил, что он исполняет в Афганистане свой интернациональный… Клюковкин! — воскликнул замполит, когда я приблизился к нему.

— Товарищ майор, есть задача, — тихо сказал я.

— Сан Саныч, я тебя уважаю, но у меня политинформирование, — ответил он.

— Понимаю. Сам бы послушал, но это очень важная задача. Комэска сказал.

Кислицын кивнул и объявил, что продолжит завтра доводить информацию. Не прошло и часа, как мы уже набирали высоту и заняли курс на посадочную площадку в Панджшере.

На борту был представитель афганской службы безопасности ХАД, а также ещё пара оперативников из КГБ. Они же сопровождали и того самого высокопоставленного соратника Масуда. Максим Евгеньевич сидел рядом со сдвижной дверью с надетой гарнитурой.

В свете внутреннего освещения грузовой кабины я заметил, как пленный внимательно смотрит на меня. Выглядел он гораздо лучше, чем советские солдаты, которых вызволяют из плена. Душман улыбался, показывая мне, что он в себе уверен.

— Чем он тебя так заинтересовал? — спросил у меня Виталий.

— Слишком чистый для пленного.

— Не волнуйся. Сотрудники ХАД над ним «хорошо» поработали после пленения, — заверил меня Виталий.

— Столько людей погибло, чтобы взять его в плен.

Виталий промолчал. Он сам прекрасно понимал, что иногда советский солдат хочет мира в Афганистане больше, чем солдат афганской армии.

Вертолёт через несколько минут выполнил посадку недалеко от кишлака Руха. Бортовой техник вышел из кабины экипажа и открыл сдвижную дверь. Максим Евгеньевич показал всем выходить. Я спрыгнул на каменистую площадку. В столь тёмную ночь что-то разглядеть сложно. Если бы не включённые фары УАЗа рядом с вертолётной площадкой, то и сориентироваться было сложно.

Двигатели вертолёта выключились. Несущий винт постепенно остановился.

— Нам туда, — показал мне Виталик в сторону машины.

Я был несколько удивлён присутствию здесь полковника Кувалдина Валерия Ивановича. Высокий и мощный командир 109й дивизии поприветствовал нас. Пленному афганцу рукопожатия, естественно, не досталось.

— Не понимаю. Совсем, — односложно говорил Кувалдин, потирая кулаки.

— Всё в рамках договорённостей. Без большой охраны, вертолётов и прикрытия. Тебе и без меня известно, что этот человек заслуживает определённого уважения к себе, — спокойно отвечал Максим Евгеньевич.

— На твоём месте, автомат бы я взял, — сказал Кувалдин.

Максим Евгеньевич достал из кармана гранату Ф-1, показывая её командиру дивизии.

— Валерий Иванович, мне это ни к чему, — одобрительно похлопал он Кувалдина.

Пока мы занимали места в УАЗе «таблетке», они ещё о чём-то разговаривали. Затем пожали друг другу руки и разошлись. Как только Максим Евгеньевич сел в машину, мы поехали по просёлочной дороге в сторону окраины кишлака Руха. Следом за нами двинулись два БТР. По словам Виталия, они сопровождают нас до Паси-Шах-Мардан, где находится пост наших войск. Дальше мы поедем самостоятельно.

Ехать по горной дороге пришлось долго. В кромешной темноте не так просто ориентироваться. А ещё можно легко нарваться на мину.

Через продолжительное время мы въехали в Паси-Шахи-Мардан. Чем ближе приближались к обусловленному месту, тем становилось опаснее. За пределами этого населённого пункта начиналась территория, где не было наших караулов. Сюда пехота выезжала только на бронетехнике и в светлое время суток.

Как только мы проехали последнюю линию глинобитных дувалов, БТРы от нас отстали и мы свернули к реке.

Не проехав и пары километров по просёлочной дороге, мы остановились.

— Поезд дальше не идёт, товарищи, — объявил Максим Евгеньевич, и нам пришлось покинуть транспортное средство.

Все вышли из машины. Оказавшись на берегу реки, я почувствовал запах сырости и гари. Здесь совсем недавно ещё шли бои. Шум воды заглушал тихий гул двигателя и шаги членов нашей небольшой группы.

Максим Евгеньевич дал команду всем оставаться около УАЗа, а водителю не выключать свет. Он достал приспособление для отстрела сигнальных патронов ПДСП и прошёл вперёд на пару десятков метров. Через секунду он выстрелил вверх. В небо взмыл яркий красный огонь.

— Теперь ждём, — сказал Максим Евгеньевич.

Фары освещали пространство перед нами, а красный свет от ракетницы придал оттенок зловещности моменту ожидания.

Как только красный огонь начал опускаться, из-за скалы в ста метрах от нас взлетела зелёная ракета. За спиной послышалось, как пленный афганец начал судорожно читать молитву.

Я даже и не понял, что его так испугало — ракета или предстоящая встреча с Масудом? Сомневаюсь, что Ахмад Шах будет присутствовать при обмене.

Максим Евгеньевич смотрел в сторону выпущенной ракеты. Похоже, что сейчас должны появиться душманы.

В темноте послышались приближающиеся шаги. До меня доносились голоса на дари и других незнакомых языках.

И вот на свет вышли духи. Скажу так, что их было гораздо больше, чем нас.

К нам приближалась большая группа душманов. Все в различных одеяниях. На голове чалма или паколь. У каждого нагрудник китайского производства, а в руках различное стрелковое оружие. Присмотревшись, я даже смог увидеть западные G-3 и М-16. Похоже, американцы стали поставлять оружие афганской «умеренной оппозиции» гораздо раньше.

— Не переживайте, Александр. Мы обо всём договорились, — сказал Максим Евгеньевич и пошёл навстречу духам. — Не отставайте.

Последние слова наш старший произнёс весьма настойчиво. Никакого страха перед духами у меня не было. Но я предполагал, что постою в сторонке.

— Держитесь рядом. Не вступайте в разговор. Слушайте мой перевод, — шепнул мне Иванович.

Когда мы прошли пару шагов, он посмотрел на меня и слегка улыбнулся.

— Переживаете за столь обширный спектр оружия? — тихо шепнул мне Виталий.

— Вообще-то, за его отсутствие у нас.

— Ну, у Максима Евгеньевича есть граната на всякий случай.

— Вот-вот! А я то не взял.

Толпа духов остановилась. Выражение лиц у всех очень серьёзное. Есть ощущение, что кто-то один сейчас подаст им команду и они расстреляют нас. Из толпы душманов вперёд выдвинулся один и поприветствовал Максима Евгеньевича.

Главный из душманов погладил бороду, внимательно осмотрел приведённого на обмен душмана, обернулся назад и что-то сказал одному из своих подручных.

Из толпы вынесли человека на носилках и положили рядом с нами. Это был Иван Васюлевич.

Голова у него перебинтована, лицо посечено осколками. Ещё и ампутирована часть руки. Досталось Ивану очень серьёзно.

Я присел рядом с ним, чтобы посмотреть на него ближе. Иван узнал меня и начал с трудом говорить.

— Долго шли, командир. Я уж сам собирался домой идти, — улыбнулся он.

Было видно, как Ваня с трудом сдерживает слёзы. Не представляю, через что Васюлевич прошёл за эти дни.

— Как это понимать? Почему наш человек в таком состоянии? — спросил Максим Евгеньевич.

— Этот шурави дрался как лев. К сожалению даже личный врач Амирсаиба не спас ему руку. Этому офицеру была оказана вся необходимая помощь. Даю вам слово.

— Мне это слово давал Ахмад Шах. И мы условились с ним говорить, а не с вами

Тут же духи начали расступаться в стороны. Среди толпы шёл невысокого роста человек в паколе. Медленно, хромая, но очень уверенно. Через несколько секунд в свете фар можно было разглядеть того самого Амирсаиба.

Точнее, Ахмад Шах Масуд.

Один из самых известных лидеров афганских душманов, знаменитый «Панджшерский лев». Пожалуй, среди полевых командиров Масуд был самым сильным и опасным противником.

По команде Максима Евгеньевича, двое человек из нашей группы сняли с пленного афганца наручники и отпустили. Соратник Масуда что-то сказал в нашу сторону и подошёл к Ахмад Шаху. Полевой командир широко улыбнулся и обнял своего освобождённого соратника. Толпа духов вскинула вверх автоматы и радостно загалдела.

Носилки с Иваном в это время отнесли в машину. Я уже собирался пойти следом, но Виталий меня остановил.

— Вам надо быть рядом с нами.

— Зачем? — шёпотом спросил я.

— Надо, — повторил Виталий.

Масуд закончил говорить с освобождённым душманом и слегка подтолкнул его к толпе.

Глупо было полагать, что на этом встреча должна была закончиться. Максим Евгеньевич через Виталика начал общение с авторитетным полевым командиром. После вступительных слов о погоде и здоровье, перешли к обсуждению более серьёзных тем. Масуд разговаривал спокойно, перебирая в руках чётки. Говорил вкрадчиво, держался сдержанно. Ничто в нём не выдавало харизматичного лидера.

Разговор Максима Евгеньевича был весьма содержательным. Судя по переводу, говорили о прекращении огня со стороны Масуда и… перемирии.

И даже в моменты обсуждения столь серьёзных тем, глаза Ахмад Шаха оставались холодными. Надо сказать, что и Максим Евгеньевич ему не уступал. Никаких угроз с его стороны я не слышал. Он просто констатировал сложнейшую обстановку для полевого командира.

— Несколько стратегических поражений вы уже потерпели. Много потерь и много каналов поставки оружия перекрыто, — произнёс Максим Евгеньевич, а Виталик быстро перевёл Масуду его слова.

— От советских «шайтан-арба» непросто спрятаться, даже в укрытии. Но у нас есть «Стингеры», — ответил ему Ахмад Шах.

— С ними мы тоже научились бороться.

— А мы их применять более эффективно. На войне как в шахматах. Каждый ход может быть частью очередного гамбита.

— Или началом проигрыша в партии, — парировал Максим Евгеньевич.

Масуд взял паузу и продолжил.

— Если вы приехали уговаривать меня сдаться Кармалю, то вы потратили зря время, — спокойно сказал Ахмад Шах. — У меня каждый день есть подобные предложениями от посланцев из Кабула. Они то предлагают мне высокие должности, то грозятся уничтожить и расчленить. Но как видите, я до сих пор здесь и неплохо себя чувствую.

— Вы были ранены. Это ли не знак того, что в следующий раз вам может не повезти.

— Мы родились в этом ущелье и никуда отсюда не уйдём. Я буду воевать до тех пор, пока не будут достигнуты поставленные мной цели, — произнёс Масуд.

Теперь Максим Евгеньевич взял паузу. Я же заметил, что подручный, который первым приветствовал нас, как-то странно на меня смотрит. Он шептался с кем-то из толпы и кивал в мою сторону. Может, у меня лицо грязное?

Максим Евгеньевич сделал шаг и оказался вплотную с Масудом.

— Мы не уйдём. Наша армия второй «Джелалабад» выдержит. А ваша?

Говорил Максим Евгеньевич не на дари, и не на арабском. Виталик шепнул, что его шеф перешёл на таджикский. Это был родной для Масуда язык.

— На всё воля Аллаха, — ответил Ахмад Шах и махнул рукой своим подчинённым.

Через толпу вели человека. Издалека было видно, что он измождён и очень напуган. Руки дрожат, а голова слегка дёргается из стороны в сторону. Он что-то говорил, но его подталкивали в спину.

Когда он вышел на свет, в личности этого гражданина у меня сомнений не осталось.

Одетый в рваные лохмотья, обутый в галоши, которые советская армия раздавала населению Афганистана, шепчущий что-то между «спасите» и «заберите меня», перед нами появился Кузьма Иванович Баев.

У меня перед глазами пробежала вся сцена с обожжённым телом в госпитале. Только сейчас понял, что кроме слов санитаров, подтверждения личности Баева не было.

Теперь ясно, почему так сильно ратовал за проведение операции его тесть. Была надежда, что Кузьма Иванович жив. Либо, что его имя сможет очистить Ваня.

— Не думайте, что мы пытали этого человека. Он уже был такой, когда его ко мне привели. Надо сказать, этот офицер оказался не таким смелым, как другой, — сказал Масуд.

К Баеву подошли двое сопровождающих и взяли под руки.

— Ку… курить. Дайте закурить. Там у них н… не было, — шептал Баев.

— Вы не говорили, что у вас двое наших людей, — сказал Максим Евгеньевич.

— Я не могу быть в долгу у шурави. Потому и попросил привезти с собой на обмен этого человека, — сказал Масуд и указал на меня.

Не думал, что Ахмад Шах знал, что я вообще существую. А тут, выходит, он ждал именно меня.

— Для меня печально не иметь друзей, а не иметь врагов ещё грустнее, — улыбнулся он.

Цитата Эрнесто Че Гевары. Очень хороший ход!

— Тогда приготовьтесь потерять всё, если хотите добиться большего, — ответил я.

Масуд изменился в лице. Не ожидал он, что кто-то кроме него может цитировать или интерпретировать слова знаменитого команданте Че. Насколько я помню, Эрнесто Гевара был одним из кумиров Ахмад Шаха.

Выходит, меня не просто для опознавания взяли с собой.

Ко мне ближе подошёл Масуд и обратился с речью. Виталик быстро переводил.

— Аккобир Мухаммад видел тебя и твоего соратника, когда вы прятались за дувалом и отстреливались. Ты бы мог выпрыгнуть из вертолёта, но рискнул жизнью, чтобы горящий «шайтан-арба» не упал на дома моих родственников и дом, где были дети Аккобира. Почему ты так поступил? Они в будущем возьмут в руки оружие и будут стрелять в шурави.

Шайтан-арба, так духи называли Ми-24. Видимо, Масуд вспомнил о вынужденной посадке в кишлаке, когда мы чуть не сгорели с Кешей. Похоже, в наступающей в тот день толпе духов был этот Аккобир.

— Я не воюю с женщинами, стариками и детьми, а только с солдатами. Ни один советский лётчик бы не выпрыгнул, зная что это приведёт к гибели мирных людей.

Ахмад Шах кивнул и продолжил.

— У нас ценят силу, честь и достоинство. Но это ничего не меняет. Я лишь вернул долг, — сказал Масуд и скрылся в толпе своих подчинённых.