Афганский рубеж 3

Глава 25

В кабине по-прежнему только шум работы двигателей, а над головой мелькают вращающиеся лопасти. Выполняю очередной круг над аэродромом, но так никто и не дал внятного и чёткого ответа на моё предложение. Пару раз начальник Центра Медведев с командиром полка сказали в эфир, что думают над иными способами посадки.

На этом все разговоры и закончились. Уже пять минут в наушниках молчание, прерываемое иногда запросами об остатке топлива и давлении в грузовой кабине.

— Саныч, людей прибавилось, — обратил Пётр моё внимание на скопление инженеров на том месте, где я уже зависал сегодня.

— Решают что-то. Вон даже схемы и формуляры притащили, — сказал я, заметив, что инженера привлекли к решению проблемы даже представителей КБ Миля.

Прошло ещё пять минут. Топлива осталось на час работы. Если дадут добро садиться на домкраты, процесс будет небыстрый.

— 001й, 330му, — запросил я.

— Слушаю, 330й, — быстро отозвался Медведев.

— Надо садиться на домкраты. Из всех плохих вариантов это наименее плохой, — повторил я слова Геннадия Павловича.

— Потерпи. Думаем.

Чего думать? Если исходить из требований инструкции экипажу Ми-24, то нужно сажать на брюхо. Но вот только в этой «умной» книжке не написаны возможные последствия.

А они будут такими, что новый вертолёт будет разбит, сломан и, с большой долей вероятности, загорится.

— 330й, ответь 917му, — запросил меня по радиосвязи знакомый голос.

Это был Андрей Вячеславович Евич. Старший лётчик КБ Миля, с которым мы работали в Афганистане, сейчас возвращался на Ми-28УБ с полигона. Видимо, им уже рассказали о моей нештатной ситуации.

— Ответил, 917й.

— Шасси не выходит?

— Точно так, — ответил я.

— Садиться на пузо не хочешь? — уточнил он, но в голосе слышно, как он это говорит с улыбкой.

— Больно будет. И мне, и вертолёту. Хочу на домкраты.

Воцарилась пауза в эфире, а со стороны полигона уже приближается пара Ми-28. Летят быстро, будто торопятся посмотреть на мою посадку.

Выполнили очередной вираж над лесом, пока Евич вышел на связь с Медведевым и выслушал его. Всё же, Андрей Вячеславович знает Ми-24 лучше многих. Был бы сейчас в Торске Гурген Карапетян, то стоило бы и его послушать.

— 001й, я сейчас сяду и ему буду подсказывать. Пока тащите домкраты, — сказал Евич, в то время, когда Ми-28 уже прошли торец полосы.

Слова лётчика-испытателя, всё же, не руководство к действию. По большому счёту, решение по посадке должен принять только один человек. К счастью, это я.

— 330й, 001му, — запросил меня Медведев. — Сможешь посадить на домкраты?

Заниматься бравадой и бить себя в грудь, что это для меня раз плюнуть, не буду. Надо сказать как есть.

— Гарантировать не могу. Попасть-то попадём на домкраты, но может потом нас с них сорвать. Ветер сильный. Но если просто на бетон садиться, вероятность загореться и переломаться больше.

Небольшая пауза в эфире. Внизу на стоянку уже зарулили Ми-28. Лётчики быстро побежали в сторону «кризисного штаба», который организовали рядом.

— 330й, отдохни. Тащим домкраты.

— Принял, — ответил я.

Петруха вновь взял на себя управление, пока я собирался с мыслями. Придётся сейчас очень точно работать и много потеть.

На рулёжку подъехал ещё один ГАЗ-66. Большое количество человек мигом подбежали и начали стаскивать вниз оранжевые стойки. Не прошло и пяти минут, как на бетоне были выставлены домкраты.

Чем-то похожи на автомобильные. Винтовые, с выдвигающимся из середины стержнем с шарообразной законцовкой. Вот именно на эти «шарики» мне и нужно будет сесть.

— Управления взял, — сказал я и начал выполнять заход на рулёжку.

Мы быстро развернулись и начали медленно снижаться. Встречный ветер вносил свои коррективы в устойчивость управления. Приходилось парировать отклонения не только быстро, но и как можно плавнее.

— Саныч, подходи ближе. Вон тебе уже машет кто-то. Евич, вроде, — удивился Пётр.

И действительно! Напротив расчётной площадки приземления, где выставили домкраты, стоял с радиостанцией Андрей Вячеславович в песочном комбинезоне.

— Наблюдаю тебя. Снижайся. Тебе нужно попасть сначала на два домкрата. Потом подставим ещё два и будем пробовать снижать мощность, — услышал я Евича.

У него очень шумела радиостанция. Ещё бы! Он ведь стоял в непосредственной близости от вертолёта.

Мы зависли над домкратами, отбрасывая мощный воздушный поток вниз.

— Командир, а ты точно попадёшь? — переспросил меня Алексей, из грузовой кабины.

Похоже, что он только что открыл дверь и глянул вниз, пока я снижался.

— У меня глаз под днищем вертолёта нет, поэтому я не уверен. Давайте на выход из вертолёта, — скомандовал я Петрухе и Андрею.

Дольше всех сопротивлялся лётчик-оператор. Ни в какую не хотел, так что пришлось приказывать.

— Готов? — спросил у меня в эфир Евич, подошедший к вертолёту слева.

— Точно так.

Андрей Вячеславович встал передо мной, а техники нырнули под фюзеляж. С двух сторон встали ещё два представителя инженерно-авиационной службы, выполняя роль ориентиров для висения. Вроде всё готово. Я сжал и разжал пальцы на руках, чтобы снять небольшое напряжение.

Пару раз выдохнул и начал работать.

— Снижайся. Много! Влево-влево. Нет, вправо и чуть на меня. Ещё чуть влево и от меня, — командовал Евич.

Движения совершаю даже не то что миллиметровые, а микроскопические. При этом крайне тяжело держать вертолёт, чтобы его не качнуло очередным порывом ветра.

Ощущение, что у меня выросло ещё две головы, как у Змей Горыныча. Смотришь перед собой, но не упускаешь из виду ориентир слева и справа от себя.

С каждым смещением, я всё больше начинал чувствовать вертолёт. Будто слился с ним. Но и напряжение нарастает. Долго так висеть и «моститься» у меня не получится.

При этом опускаться тоже нужно медленно, преодолевая каждый сантиметр высоты с особой осторожностью. Рычаг шаг-газ ходит очень плавно. Вроде и опускаю его, но вертолёт продолжает висеть. Сильно придавливать нельзя. Иначе коснусь не так, как надо.

— Уже почти. Сантиметров 15 осталось, — сказал Евич.

Я и сам почувствовал, что вот-вот и штыри домкратов войдут в специальные отверстия в фюзеляже. Спускаюсь ещё ниже. Андрей Вячеславович показывает, что нужно ещё немного. Шаг-газ опускаю, педалью парирую разворот. Остаётся совсем немного…

— Мимо! Вверх-вверх! — скомандовал Евич.

В последнюю секунду подул порыв ветра, которые не позволил мне удержать вертолёт на нужной высоте. Я приподнялся на полметра над домкратами и начал снова.

Снижаюсь по указаниям Евича. Выравниваюсь. Он продолжает руководить мной, но и у меня уже рука наработала определённый порядок. «Щупаю» эти домкраты и тут приходит оно — ощущение, что коснулся чего-то.

Время сразу пошло по-другому. Уже не так быстро жестикулирует Евич. Кажется, что лопасти крутятся чуть медленнее. Но солёный привкус пота на губах никуда не ушёл.

Если я сейчас коснулся домкрата как надо, то нужно ещё на пару сантиметров вниз. Тогда первая часть выполнена. Но если хоть один из двух упоров прошёл мимо специального отверстия, то домкрат пропорет обшивку. Тогда надо будет резко взлетать.

Но характерных жестов от Евича, запрещающих снижение нет. А старшим товарищам надо верить!

Ещё слегка придавливаю рычаг шаг-газ. Тут же ощущение устойчивого упора.

— Попал! Хорош! — громко сказал Андрей Вячеславович.

Я будто в мутной воде поймал золотую рыбку. Причём двумя руками.

Техники справа и слева показали мне поднятые вверх большие пальцы. Но ещё не всё.

Свалится с домкратов никак нельзя. Если такое произойдёт, люди вокруг меня могут погибнуть. А под фюзеляжем, прямо скажем, обречены.

Пока техники выставляют ещё два домкрата, держу вертолёт не шевельнувшись. Наземному составу понадобились секунды, чтобы закончить приготовление.

— Медленно. Педаль, а затем шаг-газ. Ручку сильно не тормоши, — сказал Евич.

Я опять осторожно опускаю вертолёт и чувствую касание задней частью домкратов. Совсем немного и вертолёт «сядет» задней частью. Очередное ощущение упора. Да! Вертолёт на четырёх опорах!

— Сидишь. Молодцом! — замахал руками радостный Евич.

Но и это ещё не конец. Не знаю, что они там все видят снаружи, а я чувствую вибрацию. Будто я на тонких спичках сижу.

— Все в стороны! Буду полностью опускать рычаг шаг-газ и выключать двигатели, — громко сказал я в эфир.

Евич всё понял и быстро разогнал всех на безопасное расстояние. Как только двигатели начнут выключаться, пойдёт разбалансировка. От вибрации вертолёт может свалиться с домкратов. И я уже никак не смогу на это повлиять.

В наушниках прозвучал голос Андрея Вячеславовича, что все отбежали. Сил удерживать вертолёт почти нет. Надо заканчивать.

Медленно убираю «коррекцию» на рычаге шаг-газ. На указателе оборотов несущего винта показания уменьшаются. Пока всё нормально, но теперь буду выключать правый двигатель. Схватился за стоп-кран и закрыл его.

И тут вертолёт резко дёрнуло влево. Рефлекторно начал давить на правую педаль, но рулевой винт в данном случае уже мне не помощник. Ми-24 начал ходить ходуном на домкратах. Вот-вот свалится!

— Стоять, — громко сказал я, будто это сейчас поможет.

Но вертолёт устоял. Теперь левый двигатель нужно выключить. Рывок будет гораздо сильнее.

Выключаю стоп-краном и второй двигатель. Вибрация и разбалансировка пошла ещё сильнее. Рвануло в левую сторону так, что я уже начал щупать ручку аварийного сброса входной двери справа. Мгновение и Ми-24 успокоился.

Сразу стало так тихо. На ручку управления упали две капли пота. Над головой несущий винт уже замедляет вращение.

Я выдохнул и расслабился.

— Леденец, 330й посадка. Всем большое спасибо, — доложил в эфир.

— Мы старались! — радостно сказал руководитель полётами.

Ещё с минуту никто не решался подойти. Все выглядывали из-за машин, пытаясь оценить насколько устойчиво стоит вертолёт на домкратах.

Да я и сам боялся резко пошевелиться или тронуть что-то лишнее в кабине. Аккуратно отстегнул парашют, выключил аккумуляторы и быстро вылез из вертолёта. А точнее спрыгнул на бетон, отошёл на несколько шагов и посмотрел на Ми-24.

Винты ещё вращались, а сам вертолёт спокойно стоял на четырёх домкратах. Посадка, хоть и выдалась нервной, но того стоила. Не помешало бы в инструкцию экипажу внести мой случай как вариант действий при невыпуске шасси. Правда, только как возможный, а не основной.

Со всех сторон к вертолёту начали подходить люди. Многие аплодировали и подбадривали меня. Но у меня было ощущение, что вертолёт ещё нас сейчас удивит.

— Стоять! — крикнул я и был прав.

Несущий винт медленно вращается и останавливается. В этот момент сами начали открываться створки. Показались потёртые пневматики колёс. Шасси просто «вывалились» из убранного положения.

Очередная молчаливая пауза, нарушаемая дуновением ветра и шумом двигателей машин. Я повернулся и посмотрел на зама по инженерно-авиационной службе.

— Ну вот, а мы ломами били, домкратами подпирали. Сами вышли, — улыбнулся я и смахнул пот с лица.

Теперь уже меня начали поздравлять вовсю. После техники установили стойки шасси на фиксаторы и медленно уменьшили длину домкратов. Вертолёт опустился на бетон и застыл.

Началось бурное обсуждение произошедшего, а ко мне уже на полном ходу шли Евич и Медведев с командиром полка.

— Упало давление в гидросистеме, и, естественно, упало «противодавление», — объяснил один из инженеров молодому технику за моей спиной, пока я ждал начальство.

Как только Геннадий Павлович подошёл, я приложил руку к голове и начал докладывать.

— Видел всё. Молодец, Сан Саныч, — пожал мне руку начальник Центра и приобнял за плечи. — Завтра ты и экипаж на работу не приходите.

Неплохое поощрение. Особенно если брать во внимание, что на завтра намечен очередной парко-хозяйственный день.

Следом за ним поздравили и командир полка вместе с Евичем.

— Вам, Вячеславович, спасибо огромное за подсказки, — поблагодарил я.

— Пустяки. Мне самому было интересно, справишься или нет. Случай уникальный. В моей практике такого не было, — ответил Евич, подойдя ближе к вертолёту. — Осталось найти дефект.

Андрей Вячеславович подошёл ближе к Медведеву, и они начали о чём-то шептаться. Я снял шлем и начал прислушиваться, но голос командира полка заглушал переговоры Геннадия Павловича и Евича.

— Пока не найдём, эти вертолёты к полётам не подпускать, — дал команду Медведев, но Андрей Вячеславович решил его переубедить.

— Геннадий Павлович, вы же знаете, куда пойдут эти машины. Задача очень важная. Аппаратура на борту и сами вертолёты должны пройти обкатку в боевой обстановке.

— Вот найдёте причину тогда и будем разговаривать. А пока никаких полётов. Не вы, Вячеславович сидели в кабине, а мой лётчик.

Евич кивнул, а к Медведеву подошли военный представитель завода-изготовителя и представитель с КБ Миля.

Разговор они продолжили уже рядом с командирской машиной. Видно было, что они пытаются унять гнев Геннадия Павловича.

— Не получилось договориться? — спросил я у подошедшего ко мне Евича.

— Нет. У нас сроки уже горят. Неделя, как мы должны быть в Афганистане, а мы только тут закончили. Ты же видел новое оборудование. Развиваем линейку Ми-24.

Евич дело говорит. В этом времени в Ми-24ВП раньше, чем в моё время появились такие вещи, как управляемые ракеты «Атака» и её модификация «воздух-воздух» 9М2200.

— Ночью тоже? — спросил я, намекая на очки ночного ви́дения ОНВ-58В.

— Конечно. Новое бортовое радиоэлектронное оборудование, вооружение и приборы должны пройти обкатку. Но как видишь, Геннадий Павлович «встал в позу».

Вообще-то, я на стороне Медведева. На этом вертолёте не только испытателям придётся летать. Не каждый из строевых лётчиков рискнёт сажать Ми-24 без шасси на домкраты.

— Думаю, вы быстро найдёте дефект и устраните его, — сказал я, но видно, что Евич не разделяет моего мнения.

— Ты так и не понял. Из-за какой-то случайности мы сейчас завалим задачу, которую поставили на самом верху. Получат все. И ваш Центр тоже, — указал на здание штаба Андрей Вячеславович.

Если он не разделяет моего мнения, то я совсем не понял его рвения. Очень странно всё выглядит.

— Зато люди и техника целые будут. Ещё раз спасибо, но я, пожалуй, пойду.

Только отошёл от Евича, он догнал меня. И предложил пройтись со мной до КПП. Переодевшись и оставив снаряжение в раздевалке, я попрощался с коллегами и ещё раз поздравил Петю и Алексея с успешным вылетом. Пускай и с таким напряжённым.

По пути к выходу из части, Андрей Вячеславович уже строил гипотезы, что могло послужить причиной отказа.

— Где-нибудь стружка попала между клапаном и цилиндром. Заело намертво. На заводе разберутся, — продолжал мне объяснять Евич.

Я же предположения не собирался строить, хоть и был согласен с лётчиком-испытателем.

Так мы и добрались до КПП. Андрей Вячеславович не умолкая, а я молча. Уже за территорией части, он меня остановил и огласил самый важный вопрос.

— Сань, а если я тебя попрошу ничего не писать в рапорте. Согласишься?

Даже не знаю, как ему и ответить — грубо или кратко.

— Вячеславович, вы же понимаете, что это невозможно. Весь аэродром видел мой цирковой номер, а я напишу, что было всё чудесно? Вы же помните, что врать нехорошо.

— Только не надо морали. Затормозить испытания по-твоему лучше?

До сих пор не пойму, чего он так спешит. Ему звезду Героя уже дали. Евич — лётчик-испытатель первого класса. Молод и красив. Может, ему надо чеков заработать в Афганистане? Так ненадолго его туда отправляют. Обычно такие командировки на две недели. Максимум на месяц.

— Не лучше. Но мне непонятно, почему так спешить?

Евич покачал головой и достал сигареты.

— Мы с американцами вступаем ещё в большую конфронтацию. Семимильными шагами развивают палубную авиацию. Самолётостроение тоже идёт вперёд. Вертолёты отставать не должны. Иначе, зная руководителей пар… на самом верху, могут махнуть шашкой, и всё! Мол, нам вертолётов достаточно.

Есть что-то правильное в его словах. Но в данном случае ситуация некритичная.

— Дождитесь, что скажет Медведев. Наверное, ваши коллеги его уже «обработали», — ответил я.

К остановке рядом с частью подъехал городской автобус ЛиАЗ.

— Это мой автобус. Ещё раз спасибо за помощь, — пожал я руку Евичу и пошёл к открытым дверям «лунохода», как в народе называли этот городской транспорт.

Только я поставил ногу на нижнюю ступень, как меня окликнули. Это был солдат с наряда по КПП. Он стоял за моей спиной и пытался отдышаться.

— Что случилось? — спросил я.

— Командир… там… вас… ждёт.