Элирис. Книга 1. Должник

Глава 28

Открыв пластиковую дверь я из светлого стерильного коридора попал в помещение, в котором свет практически отсутствовал. Когда я был здесь еще неделю назад палата выглядела совершенно типично - бежевые стены, койка с горой подключенных приборов и узлами проводов, светло-кофейного цвета тумбочка, на которой я оставлял матери букет ее любимых гладиолусов. Они почти не пахнут, так что персонал разрешил тогда этот маленький каприз.

Теперь же передо мной предстало помещение, почти полностью погруженное во тьму, рассеиваемое лишь парой лучиков дневного света из-за плотно зашторенного окна, да странным небольшим светильником, стоящим на тумбе, возле вазы с давно высохшими и мертвыми цветами, которые почему-то так и не убрали.

—Не дает. - словно прочитав мои мысли шепнула на ухо выскальзывающая из палаты медсестра. —Мы предлагали убрать букет, но она кричит и ругается, запрещает убирать. Вы ее погромче позовите.

Мать не обратила на меня внимания. Сильно исхудавшая, она лежала, закутанная в больничный белый пододеяльник с головой, повернутой прямо к странному светильнику. Руки ее плетьми вытянулись вдоль туловища, голову украшал лишь короткий ежик русых волос - их периодически сбривают для проведения каких-то нужных сканирований.

Хоть мама выглядела и довольно изможденной, но за ней явно хорошо ухаживают, лицо ее весьма опрятно, а на губах блуждает легкая улыбка.

—Мама, привет. - вновь окликнул я, уже громче. —Это я, Семен. Как ты тут?

—Что?.. А?.. А, Семен. Здравствуй!

Она обернулась ко мне, и усталое лицо озарилось искренней радостью. Впрочем, довольно скупой - мама никогда не была щедра на проявление чувств, но я давно привык к этому и научился читать их по обрывкам мимики и жестов.

—Да, Надежда говорила, что ты приедешь обсудить мое лечение. Ты выглядишь усталым.

—Надежда?.. А, медсестра. - вспомнил я мельком увиденный бейджик на груди вышедшей девушки. —Да, мне с утра позвонили, рассказали о твоем состоянии, попросили приехать. Я просто не выспался, ранний звонок разбудил. Ничего такого. Лучше о себе расскажи.

Начинать встречу с удивительных историй о моем реальном самочувствии, смахивающем на сумасшествие, точно не стоит. Да и в целом я сомневался, что вообще нужно об этом упоминать. Лучше уж потом отдельно пообщаюсь со специалистами, раз уж я здесь.

—Я очень устала, Семен. До вчерашнего дня мне просто было тут очень скучно, так что я развлекала себя чтением. А со вчерашнего дня почти все время я… Словно нахожусь не здесь, где-то в другом месте. И мне там всегда плохо.

—В каком смысле «находишься в другом месте»? Кошмары снятся?

Голос матери звучал действительно очень устало, а от того несколько отстраненно. Я приблизился к ней и внимательней рассмотрел стоящий на тумбе маленький светильник. Странный он. Хрустальный шарик, словно в глубине которого мерцает малиново-красный свет, переливающийся всполохами и бросающий на все в палате зыбкие дрожащие тени. Красным было озарено и мамино лицо, от этого казавшееся зловещим. Глаза прятались в тенях, улыбка, которая должна бы быть приветственной, выглядела в этих тенях блуждающей, искажающей нижнюю половину лица.

Мама задумалась над ответом и, в ожидании, я подошел поближе. По началу, войдя в палату, я не ощутил никаких исходящих от матери эмоций, или запахов - и уж было обрадовался прошедшему помешательству. Но теперь я, видимо, перешел некую незримую черту. И я почувствовал.

Словно сквозняки тихо, на краю слышимости, засвистели по палате. Мгновение спустя я понял, что этот легкий ветерок дует куда-то в сторону матери, к ее груди. Меня и самого будто тянуло… куда-то, но совсем слабо, еле ощутимо. Нос наполнил слабый, также еле различимый, запах чего-то сухого, застойного… Я не знаю, как ощущается запах тлена, но готов поклясться, что ощутил именно его. Словно передо мной лежит старая мумия.

И эти тени… Я моргнул. Показалось вдруг, что это не тени и складки морщин, а непроглядно черные дыры и трещины в лице, шее, груди, на руках и плечах. Что именно в них что-то отсюда незримо утекает. Я вздрогнул и дотронулся до черного пятна на мамином виске. Нет, просто тень. Как только я сделал это, мама чуть дернулась, и наваждение рассеялось. После томительной паузы, она заговорила.

—Я бы не назвала это кошмарами. Я будто… Представь, что ты стоишь перед дверью. С одной ее стороны - вот эта палата. А затем, открыв дверь и пройдя в соседнюю комнату, ты оказываешься в совершенно другом месте, при этом сам ты точно не уснул, место тебе не мерещится. Будто другая комната, повторюсь. Похоже на погружение в виртуал, только без капсул и прочих штук. Это трудно объяснить. И вот, я, не вставая с этой дурацкой койки, словно проваливаюсь в дверь. Миг - и я, совершенно точно бодрствующая, уже в другом месте. А доктора говорят, что по записям камер мое тело просто обмякает, я засыпаю, а потом начинаю бредить и метаться во сне.

Говорила она неторопливо, повернув лицо влево, к красному светильнику, следя зрачками за всполохами в глубине хрустального шара. Похоже, лекарства и общее состояние так действуют - мама, которую я знаю, протараторила бы всю эту тираду за пару десятков секунд. Теперь же, спустя пару минут размеренного изложения, повисла какая-то гнетущая тишина.

—А что это за место, в котором ты, ну, оказываешься? - мягко спросил я. Мама никогда не жаловалась на жизнь и не унывала даже получив убийственный диагноз, не отчаивалась. Сегодня я впервые услышал, что ей где-то очень плохо.

—Это странное место. И страшное. Я падаю посреди темноты в груду чавкающей плоти. Все вокруг пульсирует, руки упираются в мягкую и теплую поверхность. Сначала я нервничала - ты знаешь, я не люблю всякое такое, слишком… природное, слишком живое. Но спустя пару недель привыкла и, какое-то время поплюхавшись в этом мясном месиве просто стала вставать и куда-нибудь идти. А…

—Погоди. Какие еще пару недель? У тебя же только-только стало это наблюдаться? Эти… провалы.

—Наверное. На самом деле про «вчера» мне сообщили врачи и календарь в телефоне. Во время этих провалов время идет иначе. Я не знаю, как, про недели это тоже додумки. Но я провела очень много времени там и совсем мало… здесь. И вообще, не нужно меня перебивать. Ты же знаешь, я говорю то, что нужно и тогда, когда нужно.

—Да, прости. Продолжай, пожалуйста.

Старая история. У нас в семье и среди знакомых все очень нервно относятся к перебиванию. Я, в общем-то, тоже. Но особенно маниакально за этой стороной этикета всегда следила мать. Когда я капризничал в детстве - я доводил ее до белого каления просто вставляя по слову на каждую ее фразу. Но это все давно в прошлом - у каждого свои тараканы в голове, и у мамы, учитывая все, что она мне дала, эти тараканы абсолютно безобидны.

—Хорошо. - продолжала она. —Так вот, я куда-то бегу, вокруг стоит отвратительная вонь, темно, ничего не видно. А затем раз - и все меняется. Будто прорывается пелена - темнота и хлюпанье сменяется на голые белые равнины без единой травинки, уходящие во все стороны без конца, над головой черное небо, воздух светится. Иногда я вижу, как кто-то идет вдалеке, бегу следом, но не могу догнать. Или, бывает, что из тьмы выпадаю в… океан. В бескрайнее море крови. Соленой, горячей и такой густой, что утонуть не можешь, но и плыть некуда, и силы почти сразу уходят. А иногда - вырываюсь в… плоскость. Я будто теряю трехмерность, становлюсь собственной тенью, идущей вдоль бесконечной красной стены. Черное на красном. Вот тут я часто вижу другие тени. Но ничего от них не слышу и ничего не могу сказать. Тени же не разговаривают…

Голос ее дрожал. А воздух палаты словно отяжелел, стал вязким и душным. Я оттянул воротник рубахи и развернулся, собираясь отворить окно. Но тут худая холодная рука впилась мне в запястье. Мать смотрела на меня запавшими расширившимися глазами.

—Ты хочешь открыть штору?.. Не открывай штору. Если открыть штору, то он снова будет мучить меня. Он всегда приходит, когда я нарушаю то, что есть… Когда порчу что-нибудь естественное…

—Кто будет мучить? О ком ты? Мы сейчас в палате, не в… той твоей реальности. Мне просто очень душно тут, я скажу врачам, чтоб получше проветривали.

—Он… Тс-с-с! Тише, тише, Семы. Лучше дай мне то, что лежит на тумбе.

—Что? Цветы? Они завяли давно, надо их выбросить. Или этот све…

—Тс-с-с!!! - зашипела мать, уже совсем не похожая на саму себя, вечно спокойную и механически торопливую. Дыхание ее участилось, глаза шарили по стенам палаты, упорно избегая теперь лежащего на тумбе шарика. Руки мелко тряслись, но она явно старалась сдерживать эту дрожь.

Я посмотрел на тумбу - и только теперь заметил, что с прошлого моего визита она передвинулась, отдалившись от кровати на расстояние, не досягаемое для рук лежащего, как бы он не выгибался. Как бы она не выгибалась.

Видя, что я больше не пытаюсь отойти от кровати, мама расслабилась и вновь спокойно легла. Будь я в норме, я решил бы, что все вновь идет своим чередом. Но воздух в палате оставался густым, а к запаху тлена, или что бы это ни было, сначала неясно, но с каждым мигом все отчетливей примешивалось что-то еще… Сначала я не уловил этих новых ноток, но затем, когда рот наполнился железистым привкусом, я понял. Это запах крови.

—Дай мне это, Семен. - ровным спокойным голосом произнесла мать. —Я не понимаю, в чем проблема.

Боже, да если б я сам понимал! Я стою посреди тихой палаты, передо мной спокойно лежит мама, мой самый близкий человек, из-за двери доносится бубнеж медперсонала о чем-то своем, другие мирные звуки больницы… Но я чувствую себя так, словно стою посреди адского пекла, мне уже буквально трудно дышать, рот будто наполнился кровью, тени на лице матери будто дыры в другое измерение… Я стоял, не решаясь ничего предпринять. Ситуация ощущалась натянутой как тугая струна, готовой разрядиться во что-то…

—Дай. Мне. ЭТОТ ПРОКЛЯТЫЙ ШАР!!!

Я пошатнулся, аж отскочив от этого пронзительного визга, а мама вся выгнулась, резко втянула воздух… И обмякла, видимо, потеряв сознание. Напряжение из воздуха и привкус крови мгновенно исчезли, а за дверью прозвучал нервный крик:

—Дура, ты ему не сказала?! Ты совсем [цензура]?! - зычный крик прозвучал совершенно нетипично для показного добряка Вячеслава Палыча.

—Ой… Простите, простите, я забыла!!!

В следующий миг дверь палаты с грохотом распахнулась, а на пороге возник вспотевший Вячеслав Павлович, явно не привыкший так подрываться с места и бежать, и худенькая молодая медсестра с именем Надежда на бейдже.

Пухлый мужичок обшарил цепким взглядом всю комнату, затем, увидев, что мама лежит в постели, а шар - на тумбочке - выдохнул с явным облегчением, утер блестящий в алом свете лоб рукавом и заговорил:

—Простите, простите, Семен Сергеич, эта вертихвостка опять забыла самое важное… - доктор уже пришел в себя и его круглое лицо так и лучилось добротой и вежливостью. —Пойдемте, пойдемте, Семен Сергеич. У вашей мамы срыв, вчера ближе к ночи такое уже было, сейчас ей введут все нужные лекарства и она будет спокойно спать. А мы с вами лучше пойдем чаю попьем у меня в кабинете, пообщаемся. А ты… - перевел он глаза, в миг ставшие колючими, на девушку. —Только попробуй еще хоть раз здесь что-нибудь забыть, или напутать. Из твоей зарплаты будем услуги этой бедной женщине вычитать, поняла?!

—Да-да, Вячеслав Павлович, простите, этого больше…

Девчонка еще что-то бубнила себе под нос, тут и там заикаясь, но любезный доктор уже вывел меня под локоть из палаты и буквально потащил - но, конечно же, мягко и вежливо - куда-то по коридору. Я не сопротивлялся, все еще пораженный произошедшим и буквально оглушенный волной душной лести и подобострастия, которой обдало меня рядом с Вячеславом Палычем. И уже через минуту я плюхнулся мешком в комфортное кожаное кресло посреди уютного небольшого кабинета. Доктор сел в кресло напротив. Обстановка скорее напоминала приемную психолога, нежели кабинет чиновника от медицины. Но я все-таки успел более-менее прийти в себя.

—Так, доктор, давайте без вашего многословия, пожалуйста. Объясните мне, что это было, что это за светильник и откуда он там взялся, а главное, почему вы его оттуда не уберете, раз маме от него так плохо?!

С каждым словом я все сильнее распалялся. Но весь мой запал разбился как о стену легкой насмешкой в глазах лечащего врача. Да уж, ему явно не впервой принимать тут буйных.

—Хотите серьезно, Семен Сергеевич, давайте серьезно. Как взрослые люди, а не нервные дети. У вашей матери тяжелая форма бреда, которая сопровождается безоговорочной верой в реальность всего, что с ней происходит. Я не знаю, что вы сделали, находясь в палате, но это было что-то, что выбивается из ее картины мира, выработанной под влиянием расстройства. Как реакция на эти ваши действия случилась потеря пациенткой самоконтроля. А что касается этого светильника - она сама заказала его еще три дня назад. Никаких регламентов он не нарушал, так что мы пропустили доставку. До вчерашнего дня никаких проблем с ним не было, но теперь он явно прочно встроился в картину бреда пациентки, стал для нее важным предметом. Если унести его из палаты, ее самочувствие - в том числе и физическое, значительно ухудшается по объективным показателям. Когда она смотрит на него - наоборот. Но эта… Надежда просто забыла сообщить вам, что его ни в коем случае нельзя давать пациентке в руки. Тогда она начинает биться в припадке, пытается его сломать, съесть, простите за подробности, разбить о стену. Ночью она один уже разбила, когда медсестра пожалела ее и, после настойчивых просьб пациентки, дала ей шар в руки. После этого пациентка впала беспамятство и ее бред явно носил особенно болезненный характер, почему я и решил сообщить вам обо всем именно в это время. Тот шар, что вы видели, мы заказали утром и, как вы могли заметить, она не увидела никакой разницы и успокоилась.

—Постойте-ка. Вы же говорили, что она примет какие-то лекарства и придет в себя, поэтому мне не стоило приезжать раньше? Так выходит…

—Ну конечно. Мы - не богадельня, если вы, молодежь, еще знаете, что это такое. Никто никаких лекарств сверх договора прописывать не станет. Мы ждали нового светильника и проверяли реакцию на него. Вообще, это довольно типовой случай. По неустановленной причине больные, чье заболевание протекает в форме бреда, часто привязываются в своем бреду к конкретным предметам, обычно - к светящимся, или блестящим. Раз она впала теперь в беспамятство, то до ночи теперь в себя не придет, так что с ней вы пообщаться больше не сумеете.

—Я так понимаю, это вы так собрались перейти к главному? К деньгам?

Вячеслав Павлович мягко улыбнулся.

—Ну, молодой человек, раз вы сами заговорили. У нас есть способы в разы сократить время приступов и, в целом, сделать так, чтобы ваша прекрасная мама почти все время пребывала в себе и в спокойном состоянии. Эмоции и кошмары, знаете ли, плохо влияют на общее самочувствие. Но конкретно в русле электронедостаточности это все прямого вреда не несет, так что идет по дополнительной цене.

—И по какой же?

Услышав цену я самыми грязными словами вспомнил лицемерные клятвы Гиппократу и изуверов-врачей, лицемерно эти клятвы приносящих. Про себя материл, конечно - не хватало еще быть выставленным отсюда охраной. Нет, конечно, сумма была многократно меньше той, что требовалась за основное лечение. На порядки. Но в ситуации, когда денег моих буквально хватает только на еду и элементарную бытовуху, любые расходы режут как нож.

Но затем я вспомнил слова матери. Недели. Часы беспамятства субъективно равны для нее неделям мучений. Бред или не бред, а страдает она по-настоящему.

К тому же, на краю сознания, куда я очень не хотел заглядывать, скользили мысли о том, что слова матери - не бред. И что жуткое чувство, испытанное мной в палате, исходило совсем не от нее, а откуда-то еще. Но пока я отбросил это в дальний ящик. Помочь матери необходимо. Но как?..

Похоже, все мои метания прекрасно читались на лице, потому что наливший мне черного чаю из китайского глиняного чайничка Вячеслав Палыч понимающе улыбнулся и произнес:

—Ну, молодой человек. Не стоит так убиваться. Я понимаю вас и уж точно понимаю, как себя ощущает ваша матушка. Она ведь далеко не первый и не единственный наш пациент с такими симптомами. Увы, помочь я вам ничем не могу. Разве что вот… - он протянул мне какую-то визитку. —Можете обратиться к этим ребятам. Небольшая конторка, буквально четыре замечательных человека при деньгах, они часто помогают людям, попавшим в… неловкие жизненные ситуации. Ну и в крайнем случае - ведь эти симптомы не угрожают жизни вашей дорогой маменьки, не так ли? Я все понимаю, каждый живет по своим средствам…

Я встал с кресла, медленно взял протянутый круглым человечком, внешне так и излучающим добродушие и сострадание, пластиковый прямоугольник.

—Спасибо, доктор. Я пойду, подумаю. Чай у вас замечательный. Всего вам хорошего.

Развернувшись на каблуках туфель покинул этот обволакивающий кабинет, так и чувствуя спиной мягкий и, разумеется, все понимающий взгляд милого доктора. Помыться - мне нужно срочно помыться.

Чаю я даже не пригубил.

Не обращая внимания на прыснувших в стороны медсестер, о чем-то весело болтающих у двери маминой палаты, я широким мерным шагом прошел по запутанным коридорам к выходу из здания - на память я никогда не жаловался, так что сумел сориентироваться без подсказок. Больничный КПП проводил меня мертвенно-равнодушным взглядом охранника в черной униформе.

Игривое сентябрьское солнышко резало глаза, отвратительной рябью рассыпаясь в мелких лужицах на асфальте. Куда бы я не пытался смотреть - всюду эти слепящие блики. В итоге я стал смотреть под ноги.

До дома я доехал почти в беспамятстве. Одно в этом было хорошо - я почти не улавливал эманации, исходящие от окружающих. Механически выбрался из смердящего потом и свалкой автобуса, отправился к дому. Прячущийся от бликов солнца взгляд мазнул по старой доске объявлений у остановке.

«ВНИМАНИЕ!!! Разыскивается ребенок. Лена Паршина, 12 лет…». Пропала три дня назад, описание и фото прилагается. Фото показалось отдаленно знакомым. Да и пофигу. Взять пива и домой.

Лампы в сетевом магазине резали глаза не хуже солнца, опустил взгляд. Заметил старые порезы в области вен на руках привычной уже за последнее время работницы магазина. Так, мне нужна не она, мне нужна автокасса. Пиво, выхода, привычный двор дома.

Наступил на что-то, хрустнуло. Осколки камер… Теперь и над моим подъездом поразбивали. Глянул-таки по сторонам. Не только - по всему двору куски валяются, а стены испачканы листовками.

Уже оказавшись в привычной полутьме комнаты, открыв холодную банку и развалившись на привычно скрипнувшем стуле, я, начав приходить в себя, вспомнил про визитку от этого… Вячеслава Палыча. Достал - о, а я ее всю смял, пока шел. И не заметил даже. На белой визитке красовалась надпись:

«ДеньгиДаром», номер прилагается.

Я расхохотался.