Янычары

Часть 1. Отрочество. Глава 1

Сухопарый полковник с черной повязкой на лице, протезом вместо левой руки и ярко-желтом колпаке-бёрке янычарского Корпуса порывисто шагнул к микрофону и, отчетливо произнося каждое слово, так что оно вколачивалось в сознание пятнадцатилетних подростков словно гвоздь, заговорил:

— Вскоре каждый из вас сдает экзамен на аттестат зрелости. С этого момента вы, и только вы сами будете определять собственную дальнейшую судьбу. Решение, принятое в день вручения аттестата, навсегда привяжет всех к выбранной профессии, и в дальнейшем, останется только идти к намеченной цели. Это не так страшно, как звучит, поскольку на протяжении последних пяти лет воспитатели и педагоги делали все необходимое, чтобы максимально развить индивидуальные способности и таланты каждого. Поэтому, кабинеты физики и математики давно отделены от художественных мастерских, и никому из будущих певцов или музыкантов, даже во сне не взбредет в голову выйти на ринг или запустить какую-то химическую реакцию. Я сейчас говорю о другом!.. Если кто-то обратил внимание, то в этом зале собраны только круглые сироты. Те из учеников лицеев и школ, кто в силу разных жизненных коллизий потерял всех своих родных. И сегодня, за давней традицией, Император желает исправить допущенную судьбой несправедливость, приглашая каждого из вас стать членом императорской семьи. Согласно с той же традицией, я объявляю вам слова Императора заранее, чтоб каждый мог спокойно все взвесить, обдумать и, когда придет время выбирать — принял единственно правильное решение.

Привычно переждав ежегодно возникающий именно в этом месте в шеренгах подростков оживленный гул, чорбаджи[2] прокашлялся и продолжил:

— Я более чем уверен, что каждый из вас наслышан о Корпусе, или — если придерживаться старинной терминологии — Оджаке. О янычарских ортах много говорится во всех СМИ, но там упоминают лишь о братстве, равенстве, неподкупной верности долгу, героизме и… безбедной жизни. Все это правда, от первого до последнего слова. Вступив в Корпус, каждый янычар станет названным братом или сестрой Императора, со всеми привилегиями. Никто, кроме Императора не вправе отдать янычару прямой приказ. Все блага Ирия, которыми вы захотите воспользоваться, после присвоения звания отурака[3], оплачивает императорская казна, никого из ветеранов ни в чем не ограничивая! Но, вы уже взрослые люди и понимаете, что в мире ничто не дается просто так. Вот о той цене, за предоставление пожизненных льгот, которую платит Оджак, я и хочу вам рассказать…

Дав утихнуть очередному возбуждению, янычарский полковник продолжал дальше.

— Вы сейчас наверняка вспомнили о беспримерном бесстрашии янычар и тех подвигах, которые они совершают, и о которых так интересно читать и слушать, да? Ну, так это само собой подразумевается. В конце концов, никто не отдаст чужаку любимую игрушку или какую-то другую ценность. Так с чего бы вам позволить врагу покорить Империю? Империю, в которой вы — вторые по значимости, после Императора! И даже то, что за любое сомнение или неповиновение в Корпусе только одно наказание — смерть, вполне логично и приемлемо! Выдвигаемые требования дисциплины жестоки, но они обусловлены интересами государства, а награда — соответствующая цене… Я сейчас скажу нечто менее приятное, что поймут не все из вас, но таков обычай, и не нам с вами его менять.

Теперь офицер мог бы преспокойно развернуться на каблуках и уйти покурить, все равно до его возвращения, заинтригованные подростки не проронили бы ни одного звука, терпеливо дожидаясь этих, самых важных слов.

— Одиночество! Вот плата за право вступить в Оджак и стать родственником Императора.

И как всегда — эффект от сказанного был один и тот же. Мертвая тишина, а потом нарастающая волна гула, напоминающая растревоженный улей.

— Сейчас вы удивлены и не понимаете, как можно стать одиноким, находясь среди тысяч таких же, как и ты? Верно, — кивнул головой чорбаджи, и кончик его ярко-желтого парадного бёрка легко перемахнул из-за спины на грудь. — Внутри Оджака вы всегда будете находиться в круге друзей, но — ни один из вас, даже в самой глубокой старости, не сможет обзавестись семьей, детьми и внуками. От принятия присяги и до самой смерти — единственной вашей родней и семьей станет янычарский Корпус и Император. Поэтому, хорошенько подумайте: готовы ли вы принести такую жертву! Каждый из вас уже пережил потерю родных и знает, что такое боль утраты. У вас впереди целый месяц… Времени больше, чем достаточно. Решайте, взвешивайте и помните: став янычарами, вы ни в чем не будете нуждаться… Вот только в последний путь вас проведут не дети и внуки, а такие же как и вы — безродные сироты…

Полковник немного помолчал, давая подросткам вникнуть в смысл сказанного, а потом шагнул к строю и остановился прямо перед рослым и крепким на вид парнишкой.

— Ну, как, не страшно?

Тот неопределенно пожал плечами и поджал губы.

— Вот как? — чорбаджи воспринял его движения, как положительный ответ, потому что приблизил свое лицо к лицу парня и зловеще прошипел:

— А вот так?

При этом чорбаджи сдвинул в сторону повязку, закрывающую его невидящий глаз, и взглянул на парнишку ужасной, гноящейся раной, наполненной зловонными ошметками плоти, кровяными сгустками и копошащимися во всем этом отвратительном месиве, белесыми личинками.

— А так, страш-ш-шно? — повторил он свой вопрос и, сложив губы трубочкой, подул в лицо парня леденящим холодом. — У-у-у…

Вест непроизвольно дернулся и проснулся.

Приснится же такой бред! Откуда только берутся подобные фантазии? Особенно с этими жуткими личинками в ране. Современная медицина даже не изучает проблем гноения ран. Во-первых, в любую аптечку входит несколько препаратов исключающих наименьшую возможность заражения. А во-вторых, лазерное оружие, если не поражает насмерть, само прижигает и дезинфицирует рану.

Дрожа от прохлады, Вест нашарил на полу, все еще влажное от пота, тонкое покрывало и укутался в него с головой. Трудно сказать, входило ли изначально, столь иезуитское издевательство в программу подготовки будущих янычар, или так удачно, для воспитателей, сложились обстоятельства, но, все без исключения кадеты, повторяли этот предрассветный ритуал с завидной точностью. Независимо от возраста и степени усталости. Иначе драгоценный сон уходил прочь и больше не возвращался. А каждый, кому приходилось пройти тренировочные лагеря, знает истинную цену сна. Целого часа отдыха и сладких сновидений!

Сам Вест был уверен, что психологи здесь ни при чем. Обычная, неистребимая армейская привычка экономить везде и во всем, что не касается обеспечения боеспособности личного состава, на этот раз сыграла с пятнадцатилетними мальчишками и девчонками скверную шутку.

Выбирая, по поручению талимханеджибаши[4] Корпуса, место для подготовительного центра будущих янычар, большие штабные звезды в первую очередь учли ровный курортный климат Инокини на протяжении всего годового цикла. Полное отсутствие каких-либо ураганов, избыточных осадков и прочих природных катаклизмов. А так же — ее абсолютную стерильность. Вообще-то юная планета, по всем параметрам, вполне созрела для возникновения на ней биологической жизни, но наподобие монастырской затворницы не имела шанса затяжелеть. Некая составляющая в спектре ее солнца, желтой звезды ХТА-649, работала ингибитором при синтезе сложных белков. Именно оно, оставаясь совершенно безвредным для любых живых организмов, исключало любую возможность самостоятельного возникновения на Инокине собственных биологических соединений.

Половозрелые подростки, чью гипертрофированную сексуальную озабоченность нельзя было полностью подавить даже ежедневными изнурительными тренировками, шутили, что таким образом агасы[5] экономят на противозачаточных средствах. Поскольку каверзное излучение, по своей способности эффективно убивать жизнь в процессе зарождения, превосходило даже хорошо проверенный армейский метод — марш-бросок на десять километров, с полной выкладкой и в противогазе. Не говоря уже о «бром-компоте» и прочей химии…

Кстати, Инокиня и в самом деле идеально решала эту, совершенно не шутейную, проблему! Ведь почти треть кадетского состава Корпуса состояла из девчонок, которые, согласно данным статистики и медицинских исследований, созревают еще быстрее своих долговязых сверстников. Что, собственно говоря, легко подмечалось и невооруженным взглядом.

Вест мысленно встряхнул головой, прогоняя прочь лишние мысли, в частности одноглазого полковника из своего сна, и попытался сосредоточиться на более нейтральных вещах. Например, на проблемах строительства жилых помещений тренировочного лагеря Оджака…

Так вот, учтя все вышеперечисленные климатические особенности планеты, армейские архитекторы пришли к единому мнению, что здесь вполне можно обойтись без особых изысков. И остановили свой выбор на быстровозводимых и практически дармовых ортных бараках из самозатеняющейся мономолекулярной пленки, которая надежно защищает от всех типов влажности и воздушных потоков, но при этом обладает нулевым термоизолирующим эффектом. С истинно научной непринужденно проигнорировав тот факт, что разница между вечерними 30–32 °C и двенадцатью-четырнадцатью градусами того же Цельсия, ближе к утру, составляет больше половины суточного номинала. Из-за чего измученным за день кадетам, после команды «отбой», несмотря на распахнутые окна, почти до полуночи приходилось обильно потеть и без сна ворочаться на влажных простынях, а на рассвете — дрожать от холода и пытаться укутаться в тончайшую ткань ситцевого покрывала. Поскольку, учитывая столь высокую среднесуточную температуру на планете, даже байковые одеяла были не положены военнослужащим по нормам материального обеспечения. Независимо от пола и возраста.

Вот и приходилось трем первым курсам «учебки» терпеть эти мучения, тем более что согласно местной легенде, ежегодные рапорты начальника Центра подготовки с просьбой пересмотреть нормы и покрыть корпуса спальных бараков дополнительным термоизолирующим слоем, неизменно возвращались из военного министерства с припиской: «Отказать, в виду отсутствия целесообразности».

Но, сколько бы ни напоминали офицеры, о стойкости бойца к трудностям и лишениям воинской службы, а старшекурсники — проживающие в типовых жилищных модулях, не заверяли новобранцев, что они вскоре привыкнут к этой мелочи, Весту верилось в радужную перспективу с большим трудом. Особенно, начиная каждый рассвет с дрожи во всем теле и вслушиваясь в выбиваемую зубами товарищей морзянку. Зато, только на Инокине командиры и наставники в упор не замечали дрожащих девчонок, забирающихся утром в кровать к озябшей подружке. За всеми не уследишь…

М-да, об этом он точно зря вспомнил. Теплое и упругое тело Тони так отчетливо всплыло в его воображении, что парень понял — сегодня больше не уснуть. А пробираться в женский корпус, изображая из себя девушку, уже слишком поздно, светает. Ну, а раз так, зачем мучиться?

Климук поднялся с кровати и стал одеваться.

Натянув форменную тельняшку и шорты, парень сразу же почувствовал себя гораздо уютнее. И впервые подумал, что, может быть, именно в таких добровольных подъемах и кроется секрет привыкания?

Снисходительно улыбаясь, он укрыл своим покрывалом, дрожащего, но отчаянно цепляющегося за сон, своего соседа и друга Стасика, достал из прикроватной тумбочки умывальные принадлежности и неспешно побрел в блок гигиены.

Сейчас, когда до побудки оставалось не менее получаса, лагерь выглядел удивительно пустынным и безлюдным. А тишина стояла такая, что сюда отчетливо доносились звуки морского прибоя. Хотя до побережья было почти два километра. Кстати, тоже придумка военных психологов. Мол, захотят кадеты искупаться — так, заодно, и лишний кросс пробегут. Два в одном флаконе. Полезно и приятно. А что после обратного пути, да при такой жаре, придя в лагерь надо вновь под душ лезть, это уже мелочи войсковых будней.

Задумавшись, Вест даже не заметил стоявшего неподалеку незнакомого офицера-наставника с нашивками ортного командира и очнулся только услышав команду:

— Кадет Климук, ко мне!

Вест вздрогнул от неожиданности, но тут же бросился к ортному.

— Одабаши[6], кадет Климук по вашему приказанию прибыл!

— Почему не спишь, кадет? Живот прихватило?

— Никак нет, одабаши! Здоров!

— Тогда, объяснись. Почему вскочил до подъема?

— Выспался.

— В самом деле? — ортный внимательно осмотрел парня, который совершенно бодро стоял перед ним навытяжку и добродушно, не по-уставному прибавил. — Что ж, Вест, похоже ты первым из этого призыва шагнул на следующую ступень развития. Посмотрим, посмотрим…

А потом отрывисто приказал:

— За мной, бегом марш!

Вест механически выполнил команду и только спустя пару минут понял, что пятнистые, как маскхалат, куполообразные бараки тренировочного лагеря остались далеко позади, а они с офицером-наставником бегут по направлению к морю.

Эта пробежка мало чем походила на уже ставшие привычными марш-броски. Легко передвигая ноги, без дополнительной нагрузки на плечах, глубоко вдыхая грудью, не стянутой ремнями формы и снаряжения, пахнущий морем воздух, Вест будто парил над плотным песком. Удивляясь тому, что впервые за полгода обратил внимание на изысканную красоту здешнего пейзажа. Особенно впечатляли полупрозрачные, стеклянно-хрупкие стволы, единственно прижившихся на Инокине, карликовых олив, умудряющихся находить влагу и собираться в рощицы даже на склонах барханов.

Хотя, с другой стороны, что же здесь странного? Да, к морю и обратно бегалось не одну сотню раз, но — непременно в строю. А передвигаясь в колонне, видишь только затылок своего товарища. Вертеть при этом головой и глазеть по сторонам не рекомендуется. Проще простого сбиться с шага, дыхания и создать проблемы не только себе, но и всей орте. Непреложный армейский закон слаженности и взаимопонимания — действуй как все. Это ж в какое диво превратилась бы, скажем, самоходка, если бы хоть один трак из ее гусениц решил полюбоваться окружающими красотами? Так и солдатский строй крепок монолитностью и целеустремленностью.

Зато теперь, когда офицер-наставник доверил Весту охранять свою спину, смотреть в оба было прямой обязанностью кадета. И хоть на Инокине ничто и никому не угрожало Устав, пропитанный кровью погибших бойцов, категорически запрещал янычарам, не зависимо от звания и опыта, любые одиночные перемещения за пределами лагеря или базы.

Впервые оказавшись в спайке, да еще ведомым у офицера-наставника, Вест так проникся собственной значимостью, что едва не влетел в спину ортному, когда тот остановился у кромки воды.

Ласковое и умиротворенное, как и сама Инокиня, прозрачно-синее море преданно и смиренно лежало у его ног, теплыми языками волн, вылизывая потные ступни человека. Только хвостом не виляло…

— Нравиться? — неожиданно спросил одабаши.

— Очень! — искренне ответил Вест. — У нас, на Обстинатке даже запруды штормят.

— Смешно, — улыбнулся уголками губ офицер, давая понять кадету, что оценил юмор.

— Какие шутки, — чуть недоуменно взглянул на наставника Вест. — Без страховочного линя, в воду даже в легком гидрокостюме далеко не каждый отважиться залезть. Да и то — надо сперва допуск у спасателей получить.

— Вот как? — удивился наставник. — А разве ты не с Альфы Тельца?

Тот факт, что офицер-наставник не знает климатических особенностей Обстинатки сам по себе, еще ничего не значил, — мало ли в освоенном Империей пространстве планет, — но в совокупности с тем, что он не ознакомился с биографией кадета, наводила на определенные размышления. И в другое время Вест обязательно насторожился б, сложив вместе два и два, но безмятежность моря и всей окружающей природы, сыграли с парнем плохую шутку.

— Нет, мои родители сменили место жительства и перебрались на Гею, когда мне исполнилось одиннадцать лет. А на следующий год… — Вест проглотил вязкий комок, подступивший к горлу и чуть сипло закончил. — Я остался один…

И тут наставник совершил еще один не уставной поступок. Шагнув ближе, одабаши с непонятной нежностью погладил кадета по коротко остриженным волосам.

— Ничего, парень. Держись… Здесь всем приходилось терять родных и близких. Увы, так устроен мир. И чем старше ты становишься, тем чаще сталкиваешься с этой неприятной стороной жизни.

— А вот и нет! — зло выкрикнул Вест, отстраняясь от офицера. — Я никогда больше не буду рыдать на похоронах. Я — янычар!

— Это верно, — кивнул головой наставник. — С благословения Императора, Оджак предоставляет каждому из нас шанс залечить старые раны и попытаться не нажить новых. Вот только жизнь, кадет, как вода, сумеет просочиться даже в самую микроскопическую трещину. Если только ты не намерен постоянно, до самой смерти, ходить в гидрокостюме и повсюду таскать за собой страховочный линь.

— Я не совсем понял вас, офицер-наставник… — растерялся Вест. Для него, родившегося и выросшего на Обстинатке, сравнение было достаточно емким, но слишком уж витиеватым.

— Не бери в голову, янычар. Со временем сам во всем разберешься и поймешь: что к чему… А пока — видишь эту безбрежную синеву? Она тоже терпеливо дожидается своего часа. Давай, парень, до подъема еще тридцать шесть минут, успеешь поплавать. А я — так и быть — поработаю наблюдателем. Хотел сам искупнуться, но тебе нужнее… — и, видя, что Вест замешкался, ортный командным тоном отчеканил. — Чего застыл, кадет?! Был отдан приказ: искупаться!

— Есть, искупаться!

Накрепко вколоченные за год обучения инстинкты сработали мгновенно. И Вест оказался по пояс в воде раньше, чем сообразил, что офицер-наставник шутит.

Но теперь это уже не имело значения. Теплая как парное молоко, соленая вода приняла Веста в свои объятия, мягко смывая всю грязь с его тела, а потом — море недоверчиво, с робкой надеждой заглянуло в его душу. Так умный пес, лежа в уголке, посматривает на своего хозяина, слишком занятого, чтоб обращать внимание на собаку. И пес с безграничным терпением дожидается своего часа, всегда готовый броситься к человеку, радостно помахивая хвостом.

Ощущение сопричастности было столь мощным, что Вест едва не захлебнулся от нахлынувших на него эмоций, но уже в следующее мгновение наваждение схлынуло, оставляя привкус соленой горечи во рту. Хотя, говорят, что вода горчит в каждом море… и, даже — океане.

— Что это было, офицер-наставник? — огорошено спросил Вест, выбираясь на мелководье и вопреки Уставу, без разрешения обращаясь с вопросом к старшему по званию.

— Почувствовал? — вместо ответа уточнил одабаши.

— Да, офицер-наставник.

— И как?

— Ужасно грустно… — честно признался Вест. — Но, что это было?

— Море… — пожал плечами тот. — А, возможно, сама Инокиня. А в воде ей с людьми общаться легче. Учитывая процентное соотношение жидкости в человеческом организме и ее роли для нашего жизнеобеспечения.

— Море? — переспросил Вест и легонько провел рукой по водной глади, словно приласкал щенка. — Тогда оно по-настоящему несчастно. Хотя, я не совсем понял, что оно… она ищет… Хозяина?

— Словами объяснить трудно. Но, если оперировать доступными нашему мозгу определениями, то Инокиня ищет своих никогда не рождавшихся детей. Свою семью. И она очень устала от одиночества и ожидания… Как и мы все.

— Но, излучение…

— Наверное, она этого не понимает, янычар. А мы, назначив себя венцом мироздания, все еще так и не научились толком разговаривать со звездами. Уничтожать можем, а пообщаться с ними на равных не удается. Кстати, кадет Климук, настоятельно советую тебе позабыть нынешнее происшествие, если не хочешь стать предметом насмешек для всего курса. Потому, как очень сомневаюсь, что во всем призыве найдется еще хоть один человек, которому дано прочувствовать душу планеты.

Вест шагнул на берег, и вода нехотя схлынула назад, напоследок шаловливо обдав его икры теплыми брызгами.

— Что же во мне такого особенного, офицер-наставник?

Ортный пожевал губами, подбирая слова, но Вест опередил его ответ, задавая следующий вопрос.

— Говорят, что Император умеет слышать голос Космоса! Это правда?

И доверительная беседа тут же закончилась. Лицо ортного словно окаменело, начисто стерев любые эмоции.

— Много вопросов задаете, кадет! — отчеканил офицер-наставник. — До подъема осталось пятнадцать минут. Даю тридцать секунд на одевание и за мной, бегом марш. Время пошло!