Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР

Глава 5

В пятницу, четырнадцатого августа, мы с Макаркой как обычно выскочили на пробежку. Для пробежки приходилось вставать ни свет, ни заря, но оно того стоило. Народа на улицах было мало, поэтому меньше риска наступить кому-нибудь на ногу или сбить невыспавшегося пешехода.

С нами увязался и Михаил. Он тоже, глядя на меня, решил заняться спортом. Правда, в июле он просто быстро ходил, пока мы бегали, но сейчас решился на пробежку. Решил, что его колени уже подготовлены к более интенсивной работе.

На это заявление я разрешил ему бегать только трусцой и неспеша. Всё-таки сорок пять лет это для женщин баба-ягодка опять. У мужчин же в основном начинают вылезать все болячки. И вылезают так, что сразу и не запихнёшь.

Михаил, конечно, покряхтел, но согласился. Поначалу мы придерживались одного ритма. Я разогревался, а Михаил старался не отставать. Макарка, носился вокруг нас, словно у него по венам текла не кровь, а чистейший адреналин.

Первые пять минут всё шло более-менее. Михаил даже бодро так притопывал, будто вот-вот рванёт вперёд и оставит нас с Макаркой позади. Но потом его лицо постепенно начало принимать выражение, которое я называю «философским»: когда человек задумывается, зачем он вообще родился на этот свет?

— Ты как? — притормозил я рядом, видя, что он уже больше похож на паровоз, который вот-вот взорвётся.

— Нормально… — выдавил он из себя, но по тону было ясно: нормально — это громко сказано.

Макарка, не чувствуя усталости, весело просвистел и рванул дальше. Михаил посмотрел на него с тихой завистью.

— Эх, — вздохнул он, — вот бы мне его ноги… Хотя бы на сегодня.

Я рассмеялся:

— Ноги не помогут. Тебе бы сначала лёгкие поменять. И сердце. Ну и колени, наверное.

— Да ты оптимист, — хрипло ответил Михаил, окончательно сбавляя темп. — Я, кажется, остановлюсь на ходьбе.

— Давай, только не останавливайся. Лучше ходи, разгоняй кровь. Выкашливай никотин из лёгких. Мы кружок навернём и вернёмся! — улыбнулся я и припустил следом за Макаром.

Мы с Макаром побежали дальше. Утренняя прохлада ещё не сменилась теплом уходящего лета. Она бодрила и заставляла бежать без остановки. «Волги» и «Победы» неторопливо катились по своим делам. Пузатые автобусы поглощали и выплёвывали людей на остановках.

Вот подкатил синий троллейбус и остановился в ожидании новых жертв. Хищно распахнул боковые дверцы.

Мне невольно вспомнился один миф про этот, наполовину выкрашенный в синий цвет аппарат. Я подозвал Макарку и перешел на неспешную трусцу:

— Макар, а ты знаешь легенду про «Синий троллейбус»?

— Какую легенду, дядь Петь? — затрусил рядом Петька. — Что можно проехать и не заплатить? Так это пока кондуктор не поймает. А если поймает, то так уши надрать может, что потом весь день красные будут.

— Этот троллейбус колесит по Москве каждый вечер, но встречают его лишь те, кто находится на грани самоубийства. В поздний час синий троллейбус подходит к остановке, и открывает перед тобою двери. Почему-то никто не входит вслед за тобой. В пустом салоне только двое — ты и кондуктор. Это немного нелепый, пожилой и дёшево одетый дядечка с добрым лицом. Он подходит к тебе, и вежливо спрашивает, готов ли ты заплатить за проезд?

— И что дальше? — округлил глаза Макар.

— Но когда ты шаришь по карманам и пытаешься сунуть ему мелочь — он вдруг берёт тебя за руку, и заглядывает тебе в глаза. И ты видишь в них то, что непостижимо и неосознаваемо для человека: небытие, бесконечность, пустоту. Ты видишь самую суть смерти, и пока твой разум цепенеет от невыразимого ужаса, ты вдруг слышишь, как он повторяет свой вопрос: «ЧЕМ ты готов заплатить за проезд ОБРАТНО?»

— Ой-ё-о-о, — протянул Макар.

— И если ты не можешь ответить на этот вопрос, то просто воя от ужаса, обливаясь соплями и слезами, кидаешься ему в ноги и молишь о бытии, о существовании, о жизни…

— А он?

— А он сперва брезгливо отстраняется, и очень внимательно разглядывает тебя. Долго разглядывает. Потом, как будто что-то решив, он поднимает тебя с грязного пола, несколько раз наотмашь бьёт по щекам, и, дождавшись пока троллейбус притормозит, молча вышвыривает в открывшиеся двери. Возможно, ты как-то иначе ответишь или отреагируешь на его вопрос. Что последует за этим — неизвестно. Окоченевшие трупы, которые утром находили (и находят до сих пор) на остановках ничего про это не рассказывают… — закончил я мрачным тоном.

— Да? Это как же? — спросил Макар. — Значит, вообще умирают?

— Вообще. Так что сторонись в полуночный час этих троллейбусов. Рано тебе ещё думать о смерти, — подмигнул я в ответ. — Лучше прогуляться до дома, чем ехать на таком троллейбусе.

— Да ну, я вообще теперь в такой троллейбус не сяду! — замахал руками Макар. — Я вообще никогда не умру-у-у! Догоняй, дядя Петя!

И после этого он припустил вдоль по тенистой улице. Беззаботный, бесшабашный, сама юность в своём солнечном исполнении. Я помчался следом.

К Михаилу мы подскочили изрядно запыхавшиеся. В запасе был час на то, чтобы успеть быстро умыться-побриться, перехватить на бегу пару бутеров и помчаться дальше на работу. Только в этот раз я опоздал.

И было из-за чего!

Когда мы подскочили к Михаилу, тот стоял возле газетного киоска и с озадаченным лицом смотрел на свежий номер газеты «Труд». Я издалека ещё увидел большую фотографию Генерального секретаря на лицевой стороне. А также большие буквы:

ОБРАЩЕНИЕ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА КПСС, ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР, СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР К КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ, К СОВЕТСКОМУ НАРОДУ.

— Михаил, чего такой потерянный? Брежневу внеочередную награду вручили? — подошел я ближе.

— Он умер, — просто проговорил сосед. — Вот… статья…

Я схватил газету, быстро пробежался глазами по строчкам. Я быстро вырвал из текста основные моменты: «Коммунистическая партия Советского Союза, весь советский народ понесли тяжёлую утрату. Из жизни ушёл верный продолжатель великого дела Ленина, пламенный патриот, выдающийся революционер и борец за мир, за коммунизм, крупнейший политический и государственный деятель современности Леонид Ильич Брежнев».

Дальше было про: «В этот горестный час коммунисты, все трудящиеся Советского Союза ещё теснее сплачиваются вокруг ленинского Центрального Комитета КПСС, его руководящего ядра, сложившегося под благотворным влиянием Леонида Ильича Брежнева».

Ещё не забыли, что: «Народ верит в партию, её могучий коллективный разум и волю, всем сердцем поддерживает её внутреннюю и внешнюю политику. Партия и народ вооружены величественной программой коммунистического созидания, разработанной XXIII–XXVI съездами КПСС».

Ну, и заканчивалось всё пафосным пожеланием: «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР, Совет Министров СССР выражают уверенность в том, что коммунисты, все советские люди проявят высокую сознательность и организованность, своим самоотверженным творческим трудом под руководством ленинской партии обеспечат выполнение планов коммунистического строительства, дальнейший расцвет нашей социалистической Родины».

Вот тебе и здрасте… Генсек умер! А ведь ему ещё не меньше десяти лет можно было выступать на пленумах и расцеловывать других высокопоставленных лиц.

Значит… Значит, ему помогли отправиться на тот свет. Ух, какая же сейчас там борьба должна развернуться! В принципе, встать во главе ЦК КПСС мог попытаться Андропов. В моём времени он брал на себя такую обязанность.

В этот момент мне на глаза попалась ещё одна газета. Только теперь с неё смотрел сам начальник КГБ. Что? Неужели он тоже?

Как оказалось тоже…

'Обращение Центрального Комитета КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР к Коммунистической партии, к советскому народу!

Коммунистическая партия Советского Союза, весь советский народ понесли тяжелую утрату. Оборвалась жизнь выдающегося деятеля ленинской партии и Советского государства, пламенного патриота социалистической Родины, неутомимого борца за мир и коммунизм Юрия Владимировича Андропова.

Его жизнь — образец беззаветного служения интересам партии и народа, великому делу Ленина. На всех постах, где по воле партии трудился Юрий Владимирович Андропов, он отдавал свои силы, знания, огромный жизненный опыт неуклонному осуществлению политики партии, борьбе за торжество коммунистических идей. Качества крупного политического руководителя ярко проявлялись во. всей многогранной деятельности Ю. В. Андропова — на комсомольской работе и в организации партизанского движения в Карелии в годы Великой Отечественной войны, на ответственнейших участках партийной и дипломатической деятельности. Много труда вложил он в укрепление безопасности нашего государства.

Со всей силой выдающиеся способности и организаторский талант товарища Андропова — руководителя ленинского типа — раскрылись в его работе на постах председателя КГБ и кандидата в члены Политбюро КПСС'.

Ого, вот это вообще сюрприз. Дуплет! Неужели кто-то серьёзно взялся за игру? Настолько серьёзно, что убрал с доски две важные фигуры!

Убрали Брежнева и Андропова. Сразу ферзя и короля смахнули с доски. И кому же это под силу?

Я спросил сам себя и сам же себе улыбнулся. Конечно же тому, кто был в курсе застолья Брежнева в Завидово. А также в курсе того, что там будет и Юрий Владимирович.

— Чего ты лыбишься? Как жить-то теперь? — спросил Михаил с надрывом в голосе. — Вон, и Андропов тоже…

— Как жить? Да так же, как и до этого. Может быть немного хуже, чем сейчас, но всё одно — лучше, чем при царе, — ответил я. — Неужели партия не найдёт достойного? Вон их там сколько — я сам на съездах видел.

— Ну это да… — кивнул Михаил растерянно. — Просто…

— Просто мы сейчас отправимся домой и будем ждать результатов. От нас зависит — кого выберут в Генеральные секретари?

— Ну, нет, не зависит.

— Чего же тогда по этому поводу сейчас загоняться? Я так на работу могу опоздать. Да и ты тоже.

— Да-да, пойдём. Конечно.

Михаил взял себя в руки. Пошел следом за нами.

Макар взглянул на меня:

— Дядя Петя, а к ним мог приехать синий троллейбус?

— Кто его знает, Макарка. Может быть и приехал, — пожал я плечами.

Дома на нас цыкнули на кухне — Семён Абрамович и Матрона Никитична приникли к радиоприёмнику. Радиостанция «Маяк» проиграла свои знаменитые позывные «Подмосковные вечера», после чего пропикала шесть раз и сообщила приятным женским голосом:

— Говорит Москва! Московское время семь часов! Прослушайте важное сообщение.

Дальше голос сменился на мужской баритон, который торжественно сообщил:

— Говорит Москва! Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубокой скорбью извещают партию, весь советский народ, что двенадцатого августа одна тысяча девятьсот семидесятого года в двадцать два часа сорок минут скоропостижно скончался Генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев. Имя Леонида Ильича Брежнева — верного продолжателя великого ленинского дела, пламенного борца за мир и коммунизм, — будет всегда жить в сердцах советских людей и всего прогрессивного человечества!

— Ох и ё… — начал было Семён Абрамович, но Матрона Никитична дёрнула его за рукав.

— Не матерись, Сеня! Самой ругаться хочется.

— Что же теперь будет? — посмотрел на меня Семён Абрамович.

Почему-то невольно взгляды всех присутствующих обратились ко мне. Как будто у меня был заготовленный план на случай смерти генсека. Ага, и сейчас я буду поэтапно его выкладывать.

— Что будет? Перемены будут, — проговорил я. — Перемены во власти, в курсе страны. Заканчивается скучная рутина, приходят весёлые времена.

— Насколько они будут весёлыми для нас? — спросил аккуратно Семён Абрамович.

— Обхохочемся, — пожал я плечами.

Тишина повисла тяжёлым, липким полотном. Даже Матрона Никитична, вечно готовая ввернуть едкое замечание, на этот раз молчала, будто язык проглотила.

Михаил нервно почесал переносицу, потом вдруг резко поднял голову:

— А ты-то чего так уверенно? Откуда знаешь, что будет?

Я усмехнулся. Посмотрел на вчерашних молодожёнов. Не то чтобы мне действительно было известно больше, чем этим старикам, пережившим и войну, и Сталина, и хрущёвскую оттепель. Но в их глазах читался немой вопрос: «Ну скажи же нам, что всё будет хорошо! Мы же это заслужили!»

А я не был уверен, что обязательно всё будет хорошо. Зато я был уверен, что будет по-другому!

— Да так, — махнул рукой. — Логика подсказывает. Один ушёл — другой придёт. И каждый новый начнёт с того, что будет ругать предыдущего. А потом всё пойдёт по новой.

— То есть как при Хрущёве? — хрипло спросила Матрона Никитична. — Когда он за Сталина взялся…

— Ну… примерно. Только, думаю, поаккуратнее.

Семён Абрамович задумчиво потер подбородок.

— И кто, по-твоему, теперь?..

Я пожал плечами.

— Андропов? Суслов? Черненко? Кто-то из них?

— Андропов тоже…

— Ох, ёлки… — Семён Абрамович снова потянулся к крепкому словцу, но Матрона Никитична на этот раз уже не одёргивала его.

По радио заиграл траурный марш. Грустный, размеренный, как шаги истории.

— Ладно, — вздохнул я. — Теперь главное — не высовываться.

— А когда это не было главным? — хмыкнул Семён Абрамович.

Я же отправился приводить себя в порядок. В голове крутились мысли, набегали одна на другую и тут же срывались. Мне немного осталось до того времени, как должен прийти ответ из обкома. Предполагалось, что там меня проведут по всем инстанциям относительно легко. Очень уж хорошая у меня за два с половиной месяца сложилась характеристика. Был непогрешим, честен, отзывчив — прямо настоящий коммунист!

А ещё подмазывал там, где нужно и подкладывал там, где можно было упасть. Да, без взяток не обошлось. И зря говорят, что в советское время взятки не любили. Боялись больше, чем в моё время, но любили не меньше.

Когда Высоцкий узнал, что я планирую отправиться в путешествие заграницу, то дурашливо пропел:

— А за месяц до вояжа, инструктаж проходишь даже! Как там проводить все дни: «Чтоб поменьше безобразий! А потусторонних связей чтобы — ни-ни-ни!»

Да уж, пришлось покрутиться-повертеться. Нужно было получить характеристику о благонадёжности от профсоюза. Характеристику должны были подписать руководитель предприятия, секретарь парторганизации и председатель профкома.

Дальше шло согласование характеристики в райкоме. Меня вызывали на собеседование, проверяли, какие мировоззренческие мнения я смогу транслировать иностранцам и как буду отстаивать их в дискуссии. Думаю, что духи и коньяк с сигарами прекрасно помогли мне доказать превосходство социализма над остальными общественно-политическими учениями и строем.

Потом было утверждение списка туристов комиссией при обкоме. В комиссию обычно входил начальник местного управления КГБ. Тут уже я попросил содействовать людей из КГБ, которые принимали участие в разработке банды Кантарии. И это содействие мне помогло больше, чем подарки и белозубые улыбки.

Я даже подумал, что надо было сразу к этим ребятам обратиться — меньше тратить бы пришлось.

Получение выездной визы — дело не лёгкое. Это в моём времени даётся почти всем и без разбора. Тут же разрешения выдавались на каждый выезд, однократно и только в страну назначения.

Поэтому приходилось крутиться и вертеться ужом, чтобы добиться желаемого. Мне кажется, что я добился.

Конечно, будет грустно расставаться с людьми из коммуналки — за это время прикипел к ним душой. Прямо родными стали. Однако, большие дела требуют жертв. И одной из этих жертв должно стать расставание.

Сколько их ещё будет в моей жизни? Немало. Но чувствую, что это коммунальное сообщество запомню навсегда.

Если получу разрешение, то накатаю свои взгляды и свои предложения в два адреса и отправлюсь со спокойной душой заграницу. Двое людей, которых я вытаскивал из темноты забвения, не должны подвести!

Жалко ли мне было Брежнева и Андропова? Нет. Не жалко. Брежнева не жаль за то, что он допустил застой, а Андропова за инициативу введения войск в Афган. Да и другие делишки за ними водились. Так что они заслужили такую участь.

Я вышел из ванной, оделся и отправился на работу. Сегодня надо будет постоянно себе напоминать, что улыбаться не нужно. Всё-таки Генсек умер…