Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР

Глава 26

Никитич подкрался к кусту орешника, присел возле него и слегка отодвинул листву в сторону…

— Да какого чёрта ты делаешь, старый хрыч? — из последних сил прохрипела Мария как можно громче.

Мне искренне захотелось залепить ей прикладом по рылу. Вот ведь сдала так сдала!

— Выходите! — раздался громкий голос с другой стороны куста. — Руки за голову! И без шуток! Иначе вашему другу кранты!

Никитич чертыхнулся, отпустил влажную листву и поднялся. Оглянулся на меня:

— У них Николаич…

— Вот же гадство, — сплюнул я в ответ. — Что же делать?

— Снимать штаны и бегать! — хрипло расхохоталась Мария. — Я же сказала, что не всё потеряно… Власть меняется, поганцы!

Кусты зашевелились. Из них высунулся ствол автомата. Следом показалась рожа того, третьего, который выжил в квартире «Свободы». Вроде бы Мария назвала его Вацлавом. Хотя, я могу и ошибаться.

Автомат смотрел на Никитича. Тот с чертыханьем отбросил «Стечкина».

— Руки на голову, я сказал! Или вам чего-то непонятно? — процедил он.

— Да всё понятно, — пробурчал Никитич, кладя ладони на макушку. — Понятно…

— Что же ты, такой понятливый, домой-то не вернулся? — процедил выживший. — Жил бы себе, сопел в две дырочки, так нет — опять на подвиги потянуло? «Смерш» покоя не даёт? А ты, молодой… Руки вверх! Отбрось винтарь!

Я вздохнул и отбросил. Не хотелось получать очередь в младую грудь. Мне-то может и ничего, а вот Никитича зацепит… Пришлось отпустить свой импровизированный костыль. Винтовка шлёпнулась в мох, напоследок зыркнув на меня забитым грязью стволом.

Мария повернулась к Константину Никитичу:

— Так ты смершевец, паскуда! Всё скрывались, твари, всё вынюхивали…

— Вынюхали-таки, — буркнул тот в ответ. — Вон, ты открыла своё мерзкое рыло!

— Я сейчас твоё рыло на ремни пущу. Вацлав, развяжи меня! — прохрипела Мария.

— Молчи, стерва, — Никитич сказал это тихо, почти ласково, но в голосе у него зазвенела сталь. — Молчи, пока жива. Твои господа ошиблись. Один ошибся — в сорок пятом, в Берлине. Другой — сейчас. Но если один уже заплатил и пустил себе пулю в лоб, то второй сейчас заплатит…

Вацлав сделал шаг вперед, прижимая автомат к плечу. Лицо у него было серое, усталое, но глаза горели тем самым фанатичным огнём, который не тухнет ни от пуль, ни от времени.

— Заткни поддувало, старик! Руки выше! И ты, щенок, не дёргайся! — его автомат дрогнул, перемещаясь между мной и Никитичем.

Так как у меня была перевязана нога и на бинтах выступила кровь, то Вацлав посчитал меня менее опасным. Он подошёл, откинул носком сапога винтовку. Потом вытащил из-за голенища нож и ловко освободил Марию.

Та сразу же подскочила к Никитичу и с размаху двинула ему в челюсть. Раздался звучный шлепок. Голова Константина мотнулась в сторону, но он не отступил. Так и продолжил стоять на месте. Только презрительно усмехнулся в ответ.

Мария ещё раз ударила и на этот раз постаралась попасть по кривящимся губам. Постаралась попасть так, чтобы кожа лопнула. Чтобы показалась кровь.

— И это всё, на что ты способна? Стареешь, карательница, — усмехнулся он.

— Да! Карательница! И я убивала! Но что мне оставалось делать, тварь? Мой муж перешёл на сторону немцев. Родные отвернулись! Вся деревня плевала мне в спину. А у меня маленький Милош на руках… И ведь никто куска хлеба не подавал! А потом, когда пришли немцы… Мне было не жаль своих деревенских. Я смеялась, когда их расстреливала. Смеялась даже тогда, когда видела ужас в глазах отца!

— Ну ты и сучка! — раздался хриплый голос, а потом в нашем спектакле добавилось действующих лиц.

Угрюмая некрасивая женщина в платке и мешковатой одежде толкала перед собой стволом обреза Степана Николаевича. Лицо последнего хвасталось синевато-красными оттенками от побоев. Рваная одежда болталась лохмотьями на сухом теле.

— А ты меня не сучи! — взвизгнула Мария. — Не таких упырей в могилу укладывала. И не тебе меня судить!

— Не мне, твоя правда, — прохрипел он. — Тебя судить народ должен. Чтобы посмотрели в глаза мрази, чтобы увидели, какое говно рядом с ними землю топчет.

— Сам ты говно! — она схватила винтовку и прицелилась в тощую грудь Николаевича.

Тот только скривился в ответ. Даже не дрогнул. Тогда Мария перевела ствол ниже. Раздался выстрел такой силы, что уши заложило. А Степан Николаевич рухнул на землю и застонал, зажимая рану на бедре. Между пальцами начала сочиться кровь.

Я дёрнулся было к нему, но тут же получил стволом автомата под дых.

— Стой на месте! — рявкнул Вацлав. — Стой, если не хочешь получить свинцовый подарок! Раньше времени…

— Что, всё в героев играетесь, старики-разбойники? — сплюнула Мария. — Думаете, что всё ещё война идёт? А нет уже той войны! Нет! Кончилась она!

— Война кончается лишь со смертью последнего солдата, — процедил я, за что получил ещё один удар.

Степан Николаевич перекатился на спину, зажимая рану руками. Попытался сесть, но со стоном откинулся назад.

— Ему же помощь нужна! — буркнул я.

— А ты вообще заткнись, щенок! — рявкнула Мария и закашлялась.

Пока кашляла, показала на меня пальцем женщине и выдала:

— Дочка… кха-кха… это он Милоша… он! Он твоего мужа…

Угрюмая женщина посмотрела на меня. Подняла обрез и прицелилась. Два пустых зрачка обреза ничем не отличались от зрачков угрюмой. Может быть только тем, что из глаз не вылетают пули?

— Подожди! Мы должны выяснить — что он знает! — остановил её Вацлав. — Откуда он взялся и вообще…

— Ты прав, — кивнула женщина, отводя обрез. — Сначала выясним. Потом уж решим, кому жить, а кому помирать. Всё равно отсюда только половина уйдёт. Если узнаешь правду раньше смерти — значит повезло тебе!

Она уселась на ствол упавшей берёзы, вытянув грязные ноги вперёд. Взгляд был пустой, отсутствующий. Она казалась уставшей настолько, будто жизнь давно покинула её тело, оставив лишь оболочку, наполненную ненавистью и горечью.

Я сглотнул комок в горле. Было ясно одно — шансов выжить почти никаких. Но сдаваться я не собирался. Пусть старуха ненавидит, пусть стреляют. Я должен выжить!

И пока Мария приходила в себя, пока Константин пытался отдышаться, пока Николай корчился от боли, я молча прикрыл веки, пытаясь сосредоточиться.

— Так кто ты, Пётр Жигулёв? — спросил Вацлав.

Я не вздрогнул от неожиданности. Сдержался. Конечно же они могли знать моё имя. Ведь Семён Абрамович его передавал вместе с паролем. Да и «Ян», он же Милош, тоже называл меня Петром. Так что ничего удивительного в этом нет.

— Я обычный человек, — пожал я плечами. — Хотел просто сбежать из СССР…

— Обычный человек? — хмыкнул Вацлав. — А вот по нашим данным ты вовсе не обычный. Когда Милошу передали паспорт и сказали, где и как тебя встретить, то он сразу же заподозрил неладное. А потом мы, бригада «Свободной Чехословакии» помогли ему кое в чём разобраться и узнали, что кто-то из СССР недавно сделал очень большую ставку на футбол. И надо же — эта ставка сыграла! Часть денег ушла в Россию, но часть осталась в Европе! И теперь тот, через кого была сделана ставка, просит встретить и переправить в Европу одного очень странного человека…

— Я простой человек. Я ничего не знаю ни про ставки, ни про деньги… — пробормотал я.

Вряд ли мне поверили. Но я и не для них вёл разговор. Мне нужно было, чтобы поверили другие. А что до этих людей… Ну, они сами выбрали свою судьбу. И если моё проклятие не подведёт, то вскоре смогут погладить Рекса.

— Простой человек? Чтобы проверить его простоту мы направили четырёх людей на встречу. И этот «простой человек» смог обезвредить троих в подъезде дома. А один даже упал на свой нож! Сам упал! Представляете? Ха! Совсем простой человек! Совсем простой… Да и в квартире Милоша этот простой человек устроил нам ловушку. А потом заманил в неё Милоша и хладнокровно убил его.

— Вообще-то вас было трое, а я только мудями тряс и дико боялся, — огрызнулся я в ответ. — Ты сам своего товарища грохнул, а этот самый Милош за оголённый провод схватился, сидя жопой в воде… А что до тех троих, так они сами нарвались — я только защищался. И что это за хрень с тройками? У вас традиция такая — втроём на туристов нарываться? А тот, с бетонной рожей, просто подвозил ваших?

— Я тебе не верю, — покачала головой женщина, бывшая женой Милоша. — Я не верю ни одному твоему слову! Ты заслан к нам! Заслан, чтобы помешать приходу демократии!

Чего? Что за бред? Я вообще только мимо проходил! Какая к чёртовой матери демократия?

Я ещё толком-то работать не начал!

— Хотите — верьте, хотите — не верьте. Я сказал всё как есть, — вздохнул я.

— И Гусака тоже ты спас просто так? — пробурчал Вацлав.

— А его спас нечаянно. Не хотел, чтобы снайпер обратил на меня внимание и убрал лишнего свидетеля, — признался я. — Даже не видел, в кого он целился! Про Гусака узнал из утренних газет…

— Всё спланировано, отрепетировано, но тут появляется «простой человек» и сразу же на арену выходят двое смершевцев! — проговорила Мария. — И направляют его именно ко мне!

— А это уже наша работа, Мария, — подал голос Константин Никитич. — Мы многих охотников проработали, осталось всего пара-тройка. Среди них как раз ты… И ты взялась за это дело с видимым удовольствием. Только мы не знали, что… Пётр, да? Что Пётр до этого времени твоему паразиту выписал билет в один конец!

— Я сейчас шмальну в твою рожу наглую, Коста! Придержи свой поганый язык! — вскинулась она.

— Молчу-молчу, — хмыкнул он в ответ, а потом посмотрел на Степана Николаевича. — Ты как?

— Бывало и лучше, — проговорил тот сдавленным голосом.

— Потерпи, браток, немного осталось, — ответил ему Никитич.

— Да уж, вам как раз немного осталось. Два смершевца в Чехословакии… Надо же, и ведь до последнего скрывались, — помотала головой Мария.

— Ты тоже неплохо спряталась. Если бы не твоя страсть к оружию, то могли бы и вовсе пропустить.

— Да уж, моя «Зброевка» — моя слабость, — Мария погладила цевьё. — Сколько раз из неё смерть вылетала… Не передать того сладостного момента, когда наводишь на врага и жмёшь на спусковой крючок. Это целый взрыв эмоций! Феерия, мать твою!

— Феерия… — эхом откликнулся Никитич. — Да ты больная, Мария. Но лечить тебя не стоит. Легче пристрелить!

— Заткнись, тварь! Ты вон орал, что русские своих не бросают, а ведь ещё как бросали! Когда я играла с пленными и кричала некоторым, что они могут остальных бросить и бежать. И никто не вспоминал в такие минуты ни про Родину, ни про Сталина! Люди хотели жить и поэтому мчались быстрее лошадей! Знаешь, как они бежали? Очень быстро, Коста! Очень-очень! Только пуля быстрее!

— Врёшь ты всё, Мария, — вздохнул Никитич. — Вы же так замучивали пленных, что они не то, чтобы бежать — идти нормально не могли. Потому к стенке и ставили, чтобы сподручнее было стрелять. Потому что у людей ноги не держали!

— Может и так, — оскалилась она. — Да только кому от этого легче? Всё одно сдыхали, и герои, и трусы. А потом их сваливали в общую яму и поджигали. Знаешь, как пахнет горелое русское мясо, Никитич? Опаленной свиньёй! Свиньи вы и есть! Как возились в своём навозе, так и будете возиться до скончания веков.

Никитич не опустил рук. Он стоял, слегка раскачиваясь, как медведь, готовый сорваться с цепи. Его пальцы медленно шевелились у самой макушки, будто разминая затекшие мышцы. Я краем глаза зацепил, что он что-то вытягивает из рукава.

Не надо быть гением, чтобы понять — что именно он вытягивает! А поэтому стоило приготовиться! Вот-вот начнётся то, что может поменять расклад сил.

— Вацлав, ты говоришь? — вдруг спросил Никитич, и голос его стал вдруг простым, почти деревенским. — А не из-под Бреста будешь? Не Витьки ли ты Щербака сын?

Ствол автомата на секунду дрогнул. В глазах Вацлава мелькнуло что-то неуверенное, тёмное, какая-то тень из другого времени.

— Откуда ты знаешь?.. — вырвалось у него.

— Да многое про вас знаем, — Никитич усмехнулся, и усмешка эта была страшнее любой угрозы. — Твоего папаню в сорок четвертом вязали. Он тоже орал, что власть меняется. Не поменялась. И сейчас не поменяется. И правда будет за нами!

И в этот миг всё началось.

Никитич не стал снимать рук с головы. Он просто рухнул вниз, как подкошенный, резко и неожиданно, будто ему в спину выстрелили. Взмахнул руками. Вацлав на мгновение опешил, ствол его дёрнулся, следуя за движением, и этого мгновения мне хватило.

Я не герой. Я никогда не был героем. Но когда на кону стоит жизнь твоего союзника — старого, ворчливого смершевца — тело действует само.

Я не бросился на ствол Вацлава. Я пнул раненой ногой по рукам Марии, которая, оскалившись, пыталась вскинуть винтовку. Она вскрикнула от боли и неожиданности, и это крик на долю секунды отвлёк Вацлава. Его взгляд метнулся к ней.

Раздался глухой, мягкий звук. Хлюпкий такой, противный. Я даже не сразу понял, что это. Никитич, падая на землю, метнул в горло врага заточку, которую он всё это время держал за обшлагом рукава. Из горла Вацлава вырвался не крик, а булькающий, клокочущий звук, точно вода уходит в засоренную раковину.

Жена Милоша наставила обрез на меня. Но было поздно. Никитич, не вылезая из грязи, уже целился в неё своим подхваченным «Стечкиным». Не для того он прошёл пол-Европы и половину мирной жизни, чтобы споткнуться о каких-то недобитков.

Прогремело два выстрела. Коротких, сухих, лающих.

Первый — Никитича. Пуля ударила жене Милоша прямо в переносицу.

Второй — жены Милоша. Она уже стреляла мёртвая, отброшенная выстрелом назад. И стреляла в меня!

Я на миг зажмурился. Неужели всё?

Но вроде бы нет. Никакого удара. Никакой боли. Я невольно открыл глаза. Рядом мешком оседала Мария. На её груди красовалась небольшая дырочка, сквозь которую струйкой цвиркала алая кровь.

Капли падали на заросли черники, окрашивая желтеющие лепестки в бордовый цвет. Мария удивлённо посмотрела на дырочку в груди, на меня, что-то прошептала и рухнула в мох лицом.

Тишина навалилась сразу, густая, давящая, нарушаемая только предсмертным хрипом Вацлава. Никитич поднялся, отряхивая грязь с колен. Подошёл к Степану Николаевичу:

— Всё-таки получилось у этой падали уйти! Досада… Давай ногу, браток. Посмотрю, что и как.

— Смотри. Вроде бы кость не задета, а что до мяса — до свадьбы заживёт, — хмыкнул Степан Николаевич.

— Ага, ты только кровью тут не истеки, а то мне одного инвалида хватает, — Никитич кивнул на меня.

— Не нуди, а то своим нытьём быстрее на тот свет спровадишь, — огрызнулся Николаич.

Пока Никитич латал Николаевича и накладывал повязку из порезанной на лоскуты одежды, я проверил пульс у лежащей троицы. Пульса на было. Даже у Вацлава. Всё оказалось так, как сказал Никитич — им недолго оставалось.

— Ну вы даёте, старички-разбойнички. Как вы вообще тут оказались? — подошёл я к старым воинам.

— Да как оказались… Думаешь, «Свободная Чехословакия» на пустом месте находилась? И что её под колпак не взяли? Взяли… И тебя взяли в разработку, Петя! — хмыкнул Никитич. — А помнишь, как ты к нам прибился? Как шёл?

— Ну, я двигался подальше от патрулей, — пожал я плечами.

— Во-о-от, а патрули оказывались в нужном месте и в нужное время, — хмыкнул Никитич.

— Это что — вы вели меня? — склонил я голову на плечо.

— Получается, что так. И потом уже окликнули, а ты не смог не отозваться, — поддакнул Николаич.

— Так вы ради этой всё устроили? — я кивнул на Марию.

— Ну, не только, но в основном ради неё. Была она карательницей при отряде фрицев. Да после войны затихарилась. Вот и пришлось её выковыривать, как улитку из раковины.

— А я, стало быть, у вас приманка? И что теперь? Сдадите меня в Стаб? Опять в Российскую Федерацию направите? Ведь я же для вас слишком… кхм… «простой человек», — вздохнул я.

— А что ты нам прикажешь делать? От нас ушла карательница, «Свободная Чехословакия» теперь не скоро нос выкажет. Куча трупов и после этого ты прикажешь нам отпустить тебя?

— Но… я могу вместо этой карательницы, предоставить вам информацию о гораздо более крупной рыбе, — ответил я, глядя в глаза Никитича. — В обмен на то, чтобы уйти без проблем. Всё-таки, я помог вам, как-никак…

— Да? Гораздо более крупную рыбу? Простой человек знает про рыбалку? — поднял бровь Никитич.

— Да дай ты ему сказать! — дёрнул его за рукав Николаич. — Чего там у тебя, Пётр?

— Вы наверняка слышали про Тоньку-пулемётчицу… — начал я свой рассказ.