Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР

Глава 25

— Орловские деревни! Вот прямо нет слов — самые что ни на есть орловские деревни! — грохотал Шелепин в своём кабинете. — Перед высоким начальством идёт сплошная показуха! Все нарядные, красивые, домики подчищенные, а стоит только начальству уехать и всё — снова идёт погружение в беспросветную серость! И ведь это народ — победитель! Народ, сломавший хребет фашистской гниде!

— Да что ты так, Саша? — спросил сидящий за столом Семичастный. — Вот сейчас наладим, сейчас всё поставим…

— Да куда ещё больше-то налаживать? Куда ещё больше-то ставить? Сами же пускаем пыль в глаза загранице, а она нам в ответ! И что? В остатке остаётся только эта самая пыль! Дороги разбитые, подъезды к дальним деревням только летом и зимой. А во время дождей всё расплывается и деревни становятся отрезаны от цивилизации… Как так, Володя? Мы же не во времена царской России живём! У нас такие ресурсы, такие возможности, а мы…

— А что мы?

— А мы пытаемся что-то показать на международной арене, а про своих людей забываем. А ведь ради них партия и создавалась. Народом партия создавалась! Народом, который всё больше и больше плюётся, видя, что скинули царский режим и для чего? Только для того, чтобы водрузить на свои плечи совсем другой режим, но, по сути, тоже самое! Тот же хрен, только в профиль!

Шелепин тяжко опустился в кресло, отчего старый кожаный ремень вздохнул жалобно и просительно. Он провёл ладонью по лицу, будто стирая с него налипшую дорожную пыль и ту самую показуху, что видел в «образцово-показательных» деревнях.

Семичастный молча налил в два стакана воду из графина. Протянул один Шелепину. Тот взял, не глядя, задержал тяжёлый стакан в руке, будто взвешивая не только воду, но и гнетущую тяжесть своих слов.

— Саша, народ-победитель… он устал, — тихо произнёс Владимир Ефимович. — Он победил смерть, а теперь вынужден побеждать быт. Это другая война. Без парадов. Без салютов. И длится она уже двадцать лет.

— И мы её проигрываем! — Шелепин резко поставил стакан на стол, отчего вода выплеснулась на лакированную поверхность. — Мы строим ракеты, чтобы показать Кузькину мать любому желающему, а баба в деревне Калининское до сих пор щёлоком бельё вываривает, потому что мыло хрен когда подвезут! Мы запускаем спутники в космос, а мужик на телеге шкандыбает по грязище, в которой не то, что грузовик — танк увязнет. И смотрит товарищ мужик на этот самый спутник, и до звезды ему всё расстояние между спутником и Землёй, раз его телега увязла по самое днище в… В дерьмище, Володя! В дерьмище!

Он встал, подошёл к окну. За стеклом, выходящим во внутренний двор, вечерело. Редкие голуби пролетали по желтеющему небу.

Семичастный молчал.

— Они же нас ждут, Володя. Искренне ждут. Верят, что уж приехавшие из Москвы товарищи точно увидят правду, помогут. А их руководство… Их начальство подсовываем нам бутафорию. Выставляют по дороге крашеные фасады, как декорации в плохом театре. Загоняют в колхозе скот со всего района, чтобы «поголовье» соответствовало при приезде начальства. А назавтра этот скот угонят обратно. И остаётся колхоз снова со своей тощей козой, двумя кривыми коровами и надеждой, которую начальство своими же руками и вышибает. Знаешь, какой памятник стоит в поле у села Уварово на Тамбовщине?

— Какой?

— Трактор в поле! Увязший по самое не балуй трактор! А почему он там поставлен? Для красоты? Нет, Володя, не для красоты! От дурости! От дурости и желания выделиться! Сверху спустили директиву начать посев, а до открытия сева ещё полмесяца ждать нужно! Но разве товарищей на местах это волнует? Сказали начать — значит, надо начинать! Председатель колхоза не выдержал и выгнал технику на поле. Сделал это специально, чтобы зерно во влажной земле не сгнило. А сверху нужно было только отчитаться о проделанной работе! Получить благодарность! И вот теперь стоит этот памятник, как напоминание о бюрократическом долбо…

— Я понял, Саша, — кивнул Владимир Ефимович. — Партия должна принять меры! Надо вышибать таких руководителей.

— Партия… — начал Семичастный, подбирая слова. — Она как тот панельный дом, что строят на Ленинском. Снаружи уже красота, почти что хоромы. А внутри — коммуналка, щели по полу, и никто не знает, когда подвезут нормальные плиты. Но строим. Ошибаемся. Но строим.

— Боюсь, что народ устал жить на стройке, — устало произнёс Шелепин. — Он хочет уже просто жить. В тепле. И с туалетом внутри дома, а не на улице гадить, в тридцатиградусный мороз. Разве это роскошь? Разве за это не стоило бороться?

В кабинете снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на стене и тяжёлым, похожим на стон, дыханием Александра Николаевича. Снаружи, за дверью, кипела жизнь аппарата — звенели телефоны, стучали пишущие машинки, бегали курьеры. Здесь же, в центре этой бури, было тихо и пусто, как в самой что ни на есть орловской деревне после отъезда высокого начальства.

— А может быть народу хочется роскоши? — поджал губы Семичастный.

— Роскоши хочется… — Шелепин вздохнул. Быстрыми шагами подошёл к столу и вытащил из стола коробку магнитофона с бабинами. — Вот, послушай, что тут один «деятель» из начальственных кругов наговорил… К нему знакомый приехал, да не простой, а заряженный диктофоном. И вот результат…

Шелепин щёлкнул клавишей, бобины закрутились и на фоне играющей в отдалении музыки послышался диалог двух мужчин.

— Хорош бокал! Ему бы только на выставке стоять!

— Угадал! Он и есть с чешской выставки! Хо-хо… Я там кое-чем заправлял, так вот кое-что и списал под видом боя! Ну, ты ешь-ешь, наедай шею.

— Ну-у-у…

— Вот тебе и «ну». Ну что, по второй?

— Да я как-то…

— Ну да, пусть уляжется сперва. Не будем спешить. Нам ещё есть что выпить и есть чем закусить. Ты ешь-ешь, наедай шею!

— Ага, благодарю. Ох, хорош у тебя телевизор. Чётко как показывает.

— Тоже бой. Это когда я в универмаге заправлял, за всё время таких пять штук было. Один у меня остался, второй Геннадий Иванович из домоуправления взял, а ещё…

— М-да-а-а…

— Не стесняйся, ешь-ешь, наедай шею. Я нынче базой «Продторга» заведую, так что давай, лупи за обе щёки. Щепотку тут, щепотку там. Государство ведь у нас большое — не обеднеет, чай, с щепотки-то. Меня же как проверяют? В основном всё по дорогим товарам, а вот по дешёвым… К примеру, если сахар придёт, то его фасовать надо. Или крупа какая гречневая или пшённая. По килограмму в пакеты. А ежели в килограммовой гирьке чуть-чуть дырочку сделать. Скажем, граммов на пятьдесят, то с мешка в двадцать кило один килограмм ко мне падает. А с машины? Птичка по зёрнышку клюёт, а вот сыта бывает. Тоже дело…

— М-да-а-а, ну ты и…

— А чего? Пошли, я тебе кой-чего ещё покажу. Ну-ка, вон глянь. Мебель какая! А? глянь какая мягкая, удобная. Артикул «Варта». Это, брат, не хухры-мухры! «Мебельторг» со мной в хороших отношениях! Гарнитур хороший, а мне его отдали как бракованный. О как, брат!

— А люстра?

— Это из «Электросбыта». Нравится? Как в Большом театре, скажи? Ну, да, не такая большая, но красива-а-ая…

— Тоже бой?

— Ага, грузчики косорукие попались. Скол на верхнем ободе. Так-то не заметен, но уценка! Чего уж тут, — хмыкнул довольный голос. — А видишь ковер? Это в «Узбекковер» меня судьба занесла. Там тоже свои критерии. И в книжном тоже… Ведь там как — за двадцать кило макулатуры тебе талончик на книгу. А были дедки, которые эти самые макулатуры по тоннам сдавали. Так у них этих талончиков… видимо-невидимо. Вот и приходилось порой вытаскивать нужные книги, чтобы они каким голодранцам не достались.

— Да ты что?

— Ну да. Государство у нас громадное, не мелочное. Для своих особых граждан всегда радо стараться. Видишь, вот когда «Стройконтору» возглавлял, то домик себе отгрохал. А что? Тёсу много, горбыля того же, жердей разных. Сантехникой на другой должности обзавёлся. Так… по чуть-чуть, понемножку. Щепотку здесь, щепотку там. Чай государство не обеднеет, оно такого пустяка и не заметит. Да ты ешь-ешь, наедай шею.

После этого бобина замолчала.

— Ну, что скажешь? — взглянул на председателя КГБ Генеральный секретарь.

— Сссука… — покачал головой Семичастный. — Расхититель социалистической собственности.

— Ага, то-то и оно, что таких сук у нас тысячи! Тысячи, Володя! И они все скрываются и прячутся. Тащат себе в кармашек… — Шелепин изменил голос, копируя записанный на плёнку. — Щепотку здесь, щепотку там… Государство богатое, не обеднеет. А мы… Мы благодаря управлению и вот таким вот сукам, сидим на золоте в одном рубище с голой жопой и пустым брюхом! Как так?

— Расстрелять? — спросил Семичастный.

— Успеем. Тут лучше переориентировать. Если есть такие доставалы, то пусть они достают не для себя, а для народа. Они, благодаря «критике снизу», будут получать срок и конфискацию. А наворованное в пользу государства будет переходить. И это если не захотят сотрудничать. Но если захотят, то пусть работают на благо и процветание. Пусть достают, договариваются, шустрят. Но на благо. А не так…

— Так снова же воровать начнут.

— Как начнут, так и закончат. Десяток под расстрел и одумаются. Ты созвонился с профессором Глушковым? Он будет работать над своим ОГАС?

— Общегосударственная автоматизированная система, — Семичастный словно попробовал слова на вкус, потом кивнул. — Созвонился. Профессор Виктор Михайлович Глушков ответил, что с радостью продолжит работу над своим проектом. Только…

— Знаю, — отмахнулся Шелепин. — Нам будут палки ставить в колёса, будут писать всякое-разное, но… Американцы уже создали свою компьютерную сеть. Она объединила четыре научных учреждения: Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, Стэнфордский университет, Университет Юты и Калифорнийский университет в Санта-Барбаре. Все работы финансируются Министерством обороны США. Сеть активно растёт и развивается — её уже используют учёные из разных областей науки. А мы? Мы же сами себе зарубаем свои же разработки! И что в итоге? Так и продолжим сидеть по брюхо в грязи в размытой колее, и смотреть, как мимо начнут пролетать американцы на летающих машинах?

— На золоте, в лохмотьях и с пустым брюхом…

— И с голой жопой! — поджал губы Шелепин. — Зачем мы кому-то что-то будем доказывать? Пусть это другие доказывают, что у нас всё плохо, но верить им будут только глупые люди! А у нас народ не такой уж глупый. Он видит, что происходит, видит и явно этого не хочет! И может в любой миг подняться и взяться за вилы. Чтобы смести партию, как одним махом снесли царизм. И тогда начнётся страшное… Опять гражданская война, опять смерти и разрушения. А кому это надо?

— Только нашим заклятым друзьям, — буркнул в ответ Семичастный.

— Вот! Только тем, кто не хочет терять свой кусок пирога и стремится обосрать нас с ног до головы! Ведь если на Западе захотят построить социализм, то куда это всё повернёт? К разорению капитализма! И Мировая революция тогда взорвёт все эти кланы паразитов, веками сосущих кровь из народа!

Семичастный снова наполнил разлитый стакан и протянул Шелепину. Тот уже мелкими глотками выпил.

— Ух, что-то я и в самом деле разошёлся! А всё от этих, — он мотнул головой в сторону двери. — Всё осторожничают, всё перестраховываются. Хотят, чтобы как раньше. А вот вам, а не как раньше! Вот вам! — он выставил три сложенных в кукиш пальца. — Хватит, Чехословакию едва не проморгали! Хватит!

— Кстати, про Чехословакию… — сказал Семичастный.

— Что там? Что-то опять затевается?

— Покушение было на Гусака. И ещё… там пропал один из наших туристов. Поиски его ничего не дали.

— Сбежал?

— Не исключаю такой версии. Однако, сбежавший Жигулёв успел засветиться в разных местах. Похоже, что этот товарищ не совсем простой товарищ. Его домашних допросили. Знакомых тоже спрашивали. Все в один голос характеризуют его как хорошего работника, спокойного человека и…

— И что?

— Он даже помог задержать банду шулеров, которые действовали в Москве. В общем, со всех сторон положительный гражданин. И…

— Ну не тяни ты кота за хвост, Владимир Ефимович. Зачем интригу включаешь?

— Я предлагаю на его поиски и поимку отправить Светлану.

— Светлану? — поднял бровь Шелепин. — Ту самую?

— Так точно. Оперативный агент «Светлана» уже немного в курсе происходящего.

— Проболтался?

— Уведомил на будущее, — поправил Семичастный.

— Что же, пусть работает, — чуть подумав, сказал Шелепин.

— Как взять? Живым или мёртвым?

— Лучше бы живым, но…

— Всё понял. Будет исполнено.

— Ладно, раз с этим всё, то что у нас по Щёлокову?

— Будет работать. До его сведений было доведено, что он взят на карандаш и что он лично отвечает за каждого своего сотрудника. В органах понемногу начались чистки.

— Это хорошо. Как закончим с органами, так займёмся головой. Голову тоже не мешает почистить, — проговорил Шелепин многозначительно.