Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР

Глава 19

К мужчине, сидящему в Москве на лавочке в Детском парке имени Павлика Морозова, подсела элегантная женщина. Она посмотрела на мужчину оценивающим взглядом, словно прикидывала — сколько стоит твидовый пиджак, начищенные туфли, брюки со стрелочками?

Тот искоса взглянул на неё в ответ. Одежда стильная, брючный костюм в бежевом тоне, белоснежная блузка, строгая причёска, очки в тонкой оправе. В руках лаковая сумочка, пускающая зайчиков на опавшие листья осины. Прямо фифа с картинки западного журнала, которая должна своим видом олицетворять спутницу богатого бизнесмена. Спутницу или секретаршу…

В принципе, это одно и тоже у американских богатеев. Говорят, что каждый уважающий себя бизнесмен трахает своих секретарш в первый же день получения заработной платы. И если секретарша соглашается, то остается работать. А если не соглашается, то остается всего лишь с месячным заработком.

Кольцо на пальце правой руки мужчины своим блеском говорило, что он женат. Женщина чуть слышно хмыкнула, потом достала из сумочки красную пачку с надписью «Marlboro», неспешно сунула её между накрашенных губ и попыталась чиркнуть блестящей зажигалкой.

Вот с зажигалкой что-то не срослось. Сколько бы она ни чиркала — бензиновые пары не хотели загораться.

— Позвольте, — сказал мужчина, вытащив из кармана коробок спичек.

Он чиркнул, скрывая от ветра в сложенных ладонях небольшой огонёк. Женщина посмотрела на него, потом кивнула с лёгкой улыбкой и наклонилась над огоньком. До ноздрей мужчины донёсся знакомый запах — точно такие же духи он дарил жене на годовщину свадьбы. И это была вовсе не «Вечерняя Москва». Такие духи стоили немало, но дело было не в цене, а в проблеме их достать. У мужчины получилось.

— Сэньк ю, — ответила женщина, а потом поправилась. — Спайсибо… Что-то мойя цигаретт лайтер не работай.

— Ох, вы иностранка? — вскинул брови мужчина. — А я гляжу, что костюм не нашего покроя…

— Да, я из Американский посольство, — женщина показала на здание неподалёку. — Прийехъала три месяц назад. Плохо говорить по-русски.

— О, так вы американка? — улыбнулся мужчина. — А я вот сколько тут живу — впервые вижу американцев вот так, без охраны.

— Я надеяться, вы не из Кей Джи Би? — женщина заглянула ему в глаза. — Вы не вербовать меня?

— Чего? — поджал губы мужчина. — Я вообще не из КГБ. Я живу тут неподалёку. Адольф Толкачёв. Инженер…

Женщина посмотрела на протянутую руку. В ней как будто боролись две противоположности. Одна как будто хотела пожать мужскую ладонь, а вторая сомневалась и хотела уйти.

Пауза затягивалась. Опавший лист, подхваченный резвым августовским ветерком, закружился в вальсе у самых её туфель, словно пытаясь разрядить неловкость момента. Её пальцы снова сжали лаковую сумочку, сухое щелканье застёжки прозвучало неожиданно громко.

Потом женщина всё-таки решилась и произнесла:

— Мой имя это Марта Бин. Очень приятный…

Она коротко, почти по-мужски, пожала его ладонь. Рука была сухой и твёрдой.

— Адольф… странный имя для советский человек. Вы работать инженер? — её русский будто бы сразу пошёл на поправку, акцент стал менее кричащим, хотя она и не торопилась от него избавляться полностью. — Это интересно. Мой бразер в Штатах тоже инженер. Аэро… космический.

Толкачёв кивнул, делая вид, что верит в это внезапное сходство. Он понимал, что только что судьба дала ему шанс.

Эта женщина не случайно подсела на его скамейку, что духи «Climat» от Lancôme, которые он с таким трудом доставал для жены, были не просто совпадением. Это был шикарный, многоходовый психологический выстрел, рассчитанный на его самолюбие, на его желание быть человеком мира, а не винтиком системы.

Вот, протяни руку и коснись той, которая могла помочь в борьбе против Советского Союза. Американцы вряд ли откажутся от тех знаний и той информации, которой обладает Толкачёв. А его информация поможет победить это грёбаное государство. То самое государство, которое отобрало родителей у его жены, а его самого многие года ненавидело из-за имени. И даже вычеркнули из списка золотых медалистов.

Только из-за имени, которым наградил папаша — любитель немецкой литературы. Конечно же, Адольф Гитлер со своей войной здорово поднасрал Толкачёву, но должны же люди понимать, что имя вовсе не означало принадлежность к фашистам!

А теперь… теперь появился шанс отомстить государству за все унижения, за всё презрение и за репрессии родителей жены.

— Космос — это наше будущее, — сказал он нейтрально, глядя куда-то поверх головы Марты.

Он даже не стал делать акцент на слове «наше». Если женщина умная, то сама поймёт.

— Да, будущее, — согласилась она, затягиваясь и выпуская струйку дыма в сторону посольства. — Но некоторый люди… они хотят знать будущее уже сегодня. А некоторый даже готовый хорошо платить за такой информация. Очень хорошо.

— Я бы не прочь поделиться такой информацией с… миром. Ради мира во всём мире, — улыбнулся Адольф.

Марта повернулась к нему всем корпусом, и теперь в её взгляде не осталось ничего от наигранной глупой иностранки. Была лишь точная, отточенная сталь. Словно змея скинула старую кожу и проявила себя в полной опасной красоте.

— Вы, мистер Толкачёв, мне как кажется, человек, который понимать цена вещей. И цена информации. Может быть, мы другой раз поговорить ещё раз? В другой место? У меня есть некоторый журналы по вашей специальности. Там, — она неопределённо кивнула в сторону, — печатают очень интересные вещи.

Адольф почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это был уже не намёк, а прямая линия, брошенная в реку, по которой он плавал в своих мыслях долгие годы. Он посмотрел на её руки, на идеальный маникюр, на дорогие часы на тонком запястье.

Это была не секретарша. Это был хищник в бежевом костюме. И он понимал, что его только что выбрали в качестве добычи. И самое ужасное было то, что внутри него что-то отозвалось на этот зов не просто страхом, но и жгучим, запретным интересом.

— Я согласен. Вы только скажите место и время. И ещё… я хотел бы, чтобы мы общались лично… — оглянулся по сторонам Толкачёв.

— Мне казаться, что это всё можно. Можно всё, надо только хотеть очень силно! — улыбнулась женщина и встала со скамьи. — Всего доброго, мистер Толкачёв. С вами очень приятный знакомство. А это маленький подарок.

Она вытащила из сумки непочатую пачку сигарет. Той же марки, что курила сама. Толкачёв взял и уставился на надпись «Made in U. S. A.» Заграничные!

— Но как… — начал было мужчина.

— Вам позвонить. В пять вечера. Пятница, — отчеканила женщина, которая назвала себя Мартой Бин. — Спросят про горячая вода. Вы скажете, что вода не отключать. Потом выйдете сюда. Я буду тут. Если звонок нет, то идти не надо. Тогда следущий пятница.

После этого женщина, встала, расправила невидимую складку на юбке и пошла прочь. Толкачёв заметил, что окурок она не стала выбрасывать, а затушила на ходу и спрятала в пачку.

«Во как, даже тут скрывают свои следы! Точно ЦРУ из Ленгли», — пронеслось в голове мужчины.

— Пять. Пятница. Горячая вода, — проговорил Толкачёв вполголоса, а потом вытащил из пачки сигарету.

На душе было тоскливо и в то же время радостно. Тоскливо оттого, что было страшно — как бы не попасться. А радостно оттого, что его маленькая война против СССР началась.

Он откинулся на спинку скамьи, жёсткую, ребристую, как его жизнь. Затянулся, выпустил дым из лёгких и прикрыл глаза.

После войны Толкачев поступил в Харьковский политехнический институт на факультет радиотехники. Защитив диплом, получил распределение в НПО «Фазотрон» в Москве, был хорошим специалистом, трудоголиком, быстро сделал карьеру. Даже с таким именем, у него это получилось. С насмешками, презрением, отторжением и постоянным сглатыванием обид. Но получилось!

На заводе познакомился с будущей женой Натальей Кузьминой. Ее мать София Бамдас, занимавшая должность в Наркомате лесной промышленности, была расстреляна за «контрреволюционную агитацию и диверсионно-террористическую деятельность». Отец Иван Кузьмин, главный редактор журнала, получил десять лет лагерей. Наталья воспитывалась в детском доме. Понятно, что Адольф и Наталья с детства таили обиду на советскую власть.

По странному совпадению ордер на двухкомнатную квартиру молодые получили в сталинской высотке рядом с американским посольством. И ему, возможному шпиону, не нужно далеко ездить: с кураторами он будет видеться на прогулке.

Как же всё хорошо складывается…

Через час женщина, которую потенциальный шпион Толкачёв знал под именем Марта Бин входила в здание по адресу Площадь Дзержинского дом два. В будущем её назовут Лубянкой, но пока что площадь носила фамилию Железного Феликса.

Женщина показала пропуск на входе. Прошла. Поднялась на нужный этаж. Ещё раз показала пропуск. Ответила на вопрос секретаря и уже потом вошла в кабинет председателя Комитета государственной безопасности при совете министров СССР.

Владимир Ефимович Семичастный отложил в сторону бумагу, закрыл папку, а уже потом поднял чуть покрасневшие глаза на вошедшую.

— Здравия желаю, Владимир Ефимович, — на чистейшем русском отчеканила женщина.

— Привет-привет… С чем пожаловали, Светлана? — спросил председатель.

— Объект отработан. На контакт пошёл охотно. Завербован с лёгкостью. Как вы и говорили — он сам искал встречи.

— Ну что же, ещё пара встреч. Потом переведёте его на другого куратора, — вздохнул Семичастный. — Надо же, вроде бы всё в жизни хорошо. Получает триста пятьдесят на руки, а вот поди же ты…

— Похоже, что он больше по идейным соображениям. Рад сотрудничать не за деньги, а просто потому, что хочется подгадить социалистическому строю.

— Тогда вдвойне предатель. Даже не за деньги! Вот же подлец!

Ещё один из списка, который предоставил неизвестный доброхот. И если других шпионов получилось поймать, а некоторых даже перевербовать, то вот этот шпион только готовился им стать. И поэтому надо было направить одну из лучших сотрудниц на разработку. И с этим заданием она справилась блестяще.

Теперь Адольф будет сливать информацию сотрудникам КГБ, думая, что делает это для американцев. Будет делать это до тех пор, пока не убедятся, что он работает один. А когда убедятся, то суд и приговор не заставят себя ждать. Хорошо, что его перехватили до выхода на настоящих американцев. Уж они-то такой подарок не упустили бы…

— У его жены родителей подвергли репрессии. Она с двух лет воспитывалась в детдоме. Да и сам он настрадался из-за имени Адольф.

— Мог бы сменить, а что до репрессий… В то время никому легко не приходилось. Это не повод предавать Родину! — покачал головой Семичастный.

Покачал и скривился, как будто откусил половинку лимона. Это не укрылось от зорких глаз Светланы.

— Голова болит? — участливо поинтересовалась она.

— Есть такое. Похоже, давление поднялось, — буркнул Владимир Ефимович.

— Разрешите помочь? — спросила Светлана.

— Как? Таблеткой поделиться? Так уже выпил парочку.

— Никак нет. Этому способу меня бабушка научила, а она знахаркой была в деревне. К ней все лечиться приходили.

— Я знаю, кем были ваши родственники, — произнёс Владимир Ефимович. — Но если заставите какую-то травку съесть…

— Никакой травки. Я просто помассирую вам голову и боль снимет. На голове такие точки есть, воздействие на которые блокирует раздражённые нервы.

— Да? Ну что же, попробуйте.

— Откиньтесь на спинку кресла. Расслабьтесь.

Прохладные пальцы легли на лоб председателя КГБ.

Пахло от них тонким, едва уловимым ароматом — дорогими импортными духами, которые в Союзе взять было почти негде. Почти, но знающие люди умели их доставать.

Семичастный на мгновение напрягся. Но боль, тупая и навязчивая, пересилила бдительность. Он позволил себе расслабиться.

Пальцы Светланы двигались уверенно и сильно, надавливая на виски, описывая плавные круги на затылке. Казалось, она и впрямь знала, куда нажимать. Боль и правда начала отступать, уступая место лёгкой расслабленности.

— Ну как? — её голос прозвучал тихо и ласково, прямо у самого уха.

— Лучше… — с удивлением пробормотал Семичастный. — Знаете, а действительно лучше.

Он даже прикрыл глаза, наслаждаясь неожиданным облегчением. В голове, еще минуту назад раскалывающейся от боли, пронеслась странная мысль: «Вот бы эта женщина всегда под рукой была…».

Он не видел, как изменилось в эту секунду выражение лица Светланы. Ласковые морщинки у глаз исчезли, взгляд стал холодным и сосредоточенным, как у хирурга, делающего точный надрез. Её пальцы, только что нежные и успокаивающие, на мгновение замерли у его висков, будто прицеливаясь.

— Всё нормально? — спросил председатель КГБ.

— Так точно, — снова улыбнулась Светлана.

— Вы просто чародейка. Спасибо.

Светлана убрала руки. Она отошла на шаг и снова стала прежней — участливой и немного подобострастной сотрудницей. Семичастный медленно открыл глаза. Он проморгался, посмотрел на нее чистым, почти удивленным взглядом.

— Чёрт… — тихо выругался он. — Да вы ведь волшебница. Головной боли как не бывало.

— Бабушкин метод, Владимир Ефимович. Простые народные премудрости.

— Премудрости… Очень полезные премудрости.

Светлана скромно опустила глаза, скрывая удовлетворенную улыбку.

— Рада была помочь, Владимир Ефимович. А позвольте поинтересоваться — чем вызвана причина боли?

— Странные дела начали твориться, Светлана. Слышала же, что недавно воры казнили старого вора Казбека?

— Казбека? Держателя воровского общака?

— Да, его. А ещё крупные суммы поступили в качестве пожертвований в несколько детских домов. Вряд ли это сам Казбек так сделал, но… свести два этих случая в один. Значит, кто-то решил поиграть в благородного разбойника.

— Но, если воры между собой дерутся, то это хорошо для правоохранительных органов — меньше преступлений будет.

— Меньше преступлений? Может быть. Однако, сейчас будет возможна сходка воров, которые начнут выбирать нового держателя. И тогда появится вероятность накрыть одним махом всю эту шайку-лейку. Надо тоже разработать это направление.

— Ну, вряд ли это послужит поводом для головной боли. Скорее, это подарок для нас… Должно быть что-то ещё…

— От вас ничего не укроется, Светлана, — проговорил Владимир Ефимович. — На самом деле странные вещи творятся в Праге… Помните о недавнем деле с племянником Кантарии?

— Как же такое забыть. Там и наши сотрудники участвовали.

— Так вот, главный свидетель по этому делу пропал. Пётр Жигулёв отправился в составе туристической группы в Прагу и там… Там ввязался в драку и пропал. Наш сотрудник Никифоров сообщил, что Жигулёв увёл провокаторов подальше от попавшего в ДТП автобуса и потом пропал. А один из провокаторов упал на свой нож… Случайно.

— Случайно? Это в то время, когда на секретаря Гусака пытались совершить покушение?

— Да, как раз в это время. И… раз уж начал рассказывать, то несостоявшийся убийца сказал, что ему помешал человек, который по описанию очень похож на Жигулёва.

— Что-то очень активный человек, ваш Жигулёв, — улыбнулась Светлана.

— Наш Жигулёв. Наш, — веско произнёс Семичастный.

Светлана немного помолчала, а потом спросила:

— Разрешите задать вопрос, товарищ председатель.

— Разрешаю.

— Я правильно понимаю, что после того, как передам Толкачёва другому куратору, я…

— Вы всё правильно понимаете, Светлана. Иначе я не стал бы вам рассказывать про Жигулёва.

Светлана посмотрела на начальника. Кивнула. Потом вздохнула:

— Давненько не была я в Праге.

— Можете идти. Без крайней нужды здесь не появляйтесь. Не забывайте, что теперь вы американский агент.

Светлана коротко кивнула. Потом развернулась и вышла. Она не видела, как Владимир Ефимович открыл папку и посмотрел на молодого человека, который улыбался с фотографии. Молодой человек находился среди своих коллег. Фотография была сделана на футбольном поле и, судя по довольным лицам окружающих, матч они выиграли.

— Кто же ты, Пётр Жигулёв? — процедил Владимир Ефимович. — Кто же ты такой?