Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР

Глава 23

В полной темноте раздалось кряхтение. После этого скрип кровати и негромкий голос Марии:

— Эй, ты вставать будешь?

Моментально проснулся, ещё один миг потратил на то, чтобы осознать себя, своё местоположение, а уже потом ответил:

— Да, сейчас встаю.

Однако, оказалось, что не так-то просто встать.

Я за время сна отлежал себе ногу, и, кое-как поднявшись, ждал, пока в неё вопьются миллионы иголочек, а потом она вернётся в норму. Заковылял к выходу, чтобы сходить по-маленькому.

— Как себя чувствуешь? — спросила Мария, глядя в темноте на моё ковыляние.

— А состояние моё не очень: то лапы ломит, то хвост отваливается, — ответил я фразой из мультика.

Потом вспомнил, что мультик выйдет только через восемь лет и поправился:

— Бывало и лучше.

— Ну что же, это хорошо, — проговорила задумчиво Мария.

— Чего же хорошего? Ногу почти не чую, — буркнул я перед тем, как выйти в сенцы.

Она что-то проговорила, но я уже не слышал. Ладно, если что важное, то потом повторит.

Пока я оправлялся, Мария быстро оделась. К моему возвращению она уже сидела на стуле во всеоружии. На ногах резиновые сапоги, из которых вырастали шерстяные носки, тесно обхватывающие штанины защитного цвета. Выше находился тёмно-зелёный вязаный свитер, который широкой удавкой обхватывал тощее горло. А сверху свитера красовалась лоскутная безрукавка с несколькими карманами. Рядом на столе лежала верная «Зубровка».

— Ну что — разведал обстановку? — спросила она, когда я вернулся, всё ещё прихрамывая.

— Не видно ни зги, — вздохнул я. — Ещё и дождиком пахнет.

— Не дождиком, а росой, — поправила она меня. — Дождиком пахнет иначе. Впрочем, откуда тебе, городскому жителю, это знать. Одевайся. Мы выходим.

— Я сейчас, мигом…

— Ну-ну.

Нога ещё не отошла полностью, поэтому мигом не получилось. Я даже чуть не навернулся, когда вдевал ногу в брючину. С горем пополам я всё-таки оделся и вышел к Марии.

— М-да, не для леса у тебя костюмчик. Но, если другого нет, то пойдёт, — проговорила она. — Идём.

Ну да, не для лесной прогулки мой костюм. Так я и не планировал шляться по лесу. В моих планах была перевозка через границу в виде германского туриста или же в багажнике на худой конец. Но чтобы шарахаться по влажной листве в ботинках… Да ещё и в относительно выглаженных штанах и рубашке…

Но, деваться некуда. Тут нет специализированных на шпионов магазинов одежды. Да и для простых людей такие магазины редкость. В основном они расположены в крупных городах, а не маленьких городишках.

Мы вышли за калитку, Мария цыкнула на Рекса. Тот послушным слугой зашагал рядом, поглядывая на меня. Возможно, вспоминал то, как мы вчера с ним веселились среди желтеющей травы. Но сейчас он превратился в настоящего охранника. Ведь тут была хозяйка, а её требовалось слушаться во всём.

Асфальт сменился мягкой землёй, когда мы сошли с дороги и двинулись в сторону темнеющего леса. Я старался наступать так, чтобы не провалиться в возможную кротовью нору. Поэтому шел едва ли не враскорячку, перешагивая через высокие лопухи. Иногда спотыкался. Пару раз чуть не навернулся. Всё-таки прогулка по ночному полю это вовсе не прогулка по асфальтовой дорожке.

Мария несколько раз обернулась, но мне показалось, чтобы посмотреть на меня, а вовсе не послушать, так как шума я производил нормально. Как раз достаточно, чтобы при нашем приближении зашуршало в растущих около леса кустах. Мария при этом скинула с плеча винтовку, но потом, когда шуршание стихло, закинула винтовку обратно.

Прохладный ветерок старался залезть под одежду. Пытался выдуть осколки сна. Взбодрить. И он так нападал до тех пор, пока мы не залезли под мрачное покрывало леса.

Под сенью деревьев стало и тише, и темнее, будто мы шагнули в гигантский погреб. Воздух, густой и спёртый, пах влажной землёй, гниющими листьями и чем-то ещё — терпким, древесным, вековым. Ветер, недавний нахальный зубоскал, остался снаружи, лишь изредка пробираясь к нам сквозь частокол стволов, чтобы шевельнуть верхушки сосен и мстительно уронить мне за шиворот холодную каплю с ветки.

Здесь, под этим мрачным покрывалом, Мария преобразилась. Она словно растворилась в этом полумраке, став его частью. Её шаги, в отличие от моих, стали бесшумными, плавными, обтекающими каждую кочку, каждый сучок. Она не шла — струилась по неизвестной тропинке, угадывая её контуры там, где я видел лишь сплошную черноту. Рекс шёл рядом, его тёмная спина сливалась с тенями, и только бежевые пятна на ляжках мелькал, как призрачные маячки.

Я же был словно слон в посудной лавке. Каждый мой шаг отдавался в тишине оглушительным хрустом. Сухие ветки с щелчком ломались под моими ботинками, влажная листва чавкала и предательски шуршала. Казалось, на всю округу звучал скрип моих подошв по земле и шелест ткани моих «относительно выглаженных» штанов.

— Ты чего топочешь? Выдать нас хочешь раньше времени? — бросила Мария через плечо, и в её голосе я уловил лёгкую усмешку. — Здесь тихо стараются быть.

— Я не шумлю, это лес мне всякую фигню под ноги подкладывает, — пробормотал я, в очередной раз зацепившись носком за скрытый корень.

От неожиданности я рухнул вперёд, едва успев выставить руки. Ладони скользнули по мху и грубой коре.

— Вот чёрт!

Мария обернулась. Я ожидал насмешки, но её лицо в бледном свете, едва пробивавшемся сквозь кроны, было серьёзным.

— Вставай. И не ругайся. Звуки ночью разносятся далеко.

Она протянула руку. Её пальцы были удивительно сильными и твёрдыми. Она рывком подняла меня, будто я был не взрослый мужчина, а пустой рюкзак. В ту же секунду Рекс, насторожившись, издал низкое, едва слышное рычание, уставившись вглубь чащи. Мы замерли.

Мария снова привычным движением, сняла винтовку с плеча. Она не вскинула её, а просто держала наготове, слушая. Лес затаил дыхание вместе с нами. Шуршание прекратилось. Слышен был только стук моего сердца где-то в области ушей. Рекс, не отводя взгляда от кустов, облизнулся.

— Кабан, — тихо выдохнула охотница спустя мгновение. — Или косуля. Уже ушли. Пошли.

Она вновь двинулась вперёд, и мы, как привязанные, поплелись за ней. Я уже не обращал внимания на мой непрезентабельный костюм, на грязь на коленях и на ладонях. Весь мир сузился до светлого пятна её затылка и спины Рекса передо мной. Мы шли, и время потеряло свою форму. Минуты растягивались в часы, часы — в бесконечность.

Сколько мы так прошли? Да хрен его знает. Между Таховым и Бернау двадцать километров, но по лесу кажется, что не меньше сотни. Постепенно сквозь листву стало просвечиваться небо.

И вдруг Мария остановилась. Рекс сел у её ног, замерши в служебной позе.

— Тише, — её шёпот был едва слышен. — Прислушайся.

Я замер, вслушиваясь в тишину. Сначала ничего, лишь звон в собственных ушах. А потом… Потом я различил едва уловимый, механический, совершенно не лесной звук. Отдалённый, приглушённый рокот мотора. И ещё. Лай сторожевой собаки. Совсем другой, нежели у Рекса. Не живой и весёлый, а официальный, казённый, несущийся откуда-то спереди и слева.

Мария обернулась ко мне. В её глазах, едва различимых в темноте, не было ни страха, ни волнения. Лишь холодная собранность и концентрация.

— Граница, — просто сказала она. — Теперь самое интересное начинается. Дыши глубже и смотри под ноги. Теперь твой костюм — последнее, о чём стоит беспокоиться.

Мы начали аккуратно продвигаться по одной Марии видимой тропинке. Я уже более-менее привык к походу по лесу и старался ставить ноги так, чтобы под подошву не попадались замаскированные ветки. Конечно, без шума не обошлось, но я уже шумел не так активно, как в начале леса.

Рекс тоже крался рядом. Он глухо урчал, но не лаял. Понимал, что своим гулким лаем привлечёт внимание и выдаст наше местоположение. Иногда принимался жалобно скулить, но делал это так тихо, что если не прислушиваться, то и не услышишь. Иногда оборачивался назад. Смотрел в ту сторону, откуда мы пришли.

Хотя пёс явно не впервые в лесу, но я видел, как он тоже оступался по пути. А один раз даже упал на передние лапы. Правда, тут же встал, но его падение было странным. Неожиданным.

— Ты как себя чувствуешь? — вдруг спросила Мария, почему-то посмотрев на часы.

— Более-менее нормально, — пожал я плечами.

— Да? — она взглянула на меня более пристально. — И ничего не болит?

— А чего мне будет-то? — спросил я. — Подумаешь, ладони ободрал. До свадьбы заживут.

— А как нога?

— Расходилась, — пожал я плечами.

— Расходилась… — эхом повторила она. — Что же, ладно. Иди за мной следом. Ступай шаг в шаг. Тут могут быть мины.

— Чего? Мины? — нахмурился я. — Разыгрываете?

— Я твоими ушами поиграю, если получится с дерева снять, — буркнула она в ответ. — Ступай следом и не отходи ни на шаг!

Мы двинулись дальше по всё ещё тёмному лесу. Мария шла легко и быстро, будто не по колдобинам и хворосту шкандыбала, а по паркету в доме культуры. Я же, стараясь не отставать, топал за ней, пытаясь буквально втиснуть свои следы в её отпечатки. Дышалось тяжело. Воздух был густым, сырым и, как мне почудилось, отдавал сладковатой гарью — то ли от далёкого костра, то ли от дыма из избушки.

Рекс шёл позади, и я слышал его тяжёлое, хриплое дыхание у самого своего сапога. Он словно подгонял меня, и от этого становилось не по себе. В очередной раз оглянувшись на пса, я не заметил склонившуюся над тропой еловую ветвь. Сук больно хлестнул по лицу, осыпав колючей хвоей и холодной влагой с иголок.

— Эх! — вырвалось у меня.

Мария обернулась. В скупом свете начинающегося утра её лицо казалось высеченным из бледного камня. Ни тени беспокойства или участия. Лишь холодное, изучающее любопытство.

— Ну что? — буркнула она.

— Ветка, — пробормотал я, смахивая воду со щеки.

— Ветка не нож, отвёл в сторону и дальше шуруй, — безжалостно парировала она. — Иди. Осталось немного.

Она махнула рукой куда-то вправо, в чащобу, где меж стволов висела непроглядная чернота. Голоса пограничников теперь доносились слева, и мне показалось, что они стали чуть ближе. Лай собак был отрывистым, деловым. Они словно обсуждали раннюю утреннюю свежесть и ни хрена не были ей рады.

Я сделал шаг за Марией, как вдруг Рекс, шедший сзади, рыкнул. Низко, предупреждающе. Я замер, обернулся. Пёс стоял, припав к земле, шерсть на загривке дыбом, взгляд устремлён не на меня, а чуть в сторону, в густую поросль орешника.

— Что с ним? — тревожно спросил я.

Мария скосила глаза в его сторону.

— Чует кого-то. Может, кабан. Не отвлекайся. Сюда. Скоро колючка, там у меня дыра проделана…

Она сделала широкий шаг через гнилую колоду, поросшую мхом. Я, не сводя с настороженного пса глаз, машинально повторил её движение. Моя нога ступила на, казалось бы, плотный ковёр из прошлогодней листвы.

И провалилась.

Раздался негромкий, сухой, металлический щелчок. Холодное, неумолимое железо сжимающейся стальной петлёй с чудовищной силой цапнуло чуть выше щиколотки. Боль, острая и ослепляющая, пронзила ногу до самого колена. Я ахнул и рухнул на бок, задев плечом о землю. В глазах помутнело.

Вцепился зубами в кулак, чтобы не заорать.

Капкан!

Мать его, капкан!

Мария обернулась. Она стояла надо мной, глядя вниз без тени удивления. В её руке была скинутая «Зброевка». Рекс, прижав уши и оскалив зубы, подошёл и встал у её ног, утробно рыча в мою сторону.

Его падение, его странное поведение — всё встало на свои места. Он был её соучастником, ведомым одной целью.

— Нога? — спросила она, и в её голосе не было ни капли сочувствия. Только ледяная, отточенная сталь. — Ну что, «расходилась»?

Я, скрипя зубами от боли, попытался дернуть ногу. Стальные зубья капкана впились ещё глубже, заскрежетав по кости. Из-под рваной штанины проступила тёмная, густая кровь.

— Сука… — выдохнул я, глядя на неё полными ненависти глазами. — Проводница ху…

Она не удостоила это ответом. Лишь склонилась, быстрым и точным движением вытащила из моего нагрудного кармана паспорт и сунула за отворот куртки. Потом отступила на шаг.

— Ты скоро сдохнешь, коммуняцкая мразь, — проговорила она. — Сдохнешь тут в муках, как и твои пердуны-дружки, до которых я ещё доберусь. Думал, что я не узнаю убийцу своего сына?

— Какого сына? — чуть ли не простонал я.

— Моего сына, Милоша. Ты же его убил позавчера, а потом ещё и его товарища. Я сразу заподозрила, что это ты. А когда Вацлав увидел тебя на поле с Рексом, то только подтвердил мои догадки. Слишком уж ты сильно наследил в Праге. И как тебя только не схватили опера Стаба? Да, пришлось с этим мерзавцем Никитичем проехаться до Пльзеня, чтобы встретить Вацлава, но оно того стоило.

— И это была вовсе не соседка? — прорычал я.

— Да, это была жена моего Милоша. И она передала весточку… Ну, я в красках опишу, как ты сдох, коммуняцкое отребье…

— Он называл себя Яном…

— Он мог называть себя как угодно. Мой сын получил весточку от старого еврея, а уже потом узнал, что у тебя есть деньги. Только не догадался, что ты их не будешь носить с собой. Пожадничал…

— И твой муж был вовсе не партизаном, а…

— Он боролся за веру и справедливость! — оборвала меня Мария. — Боролся за то, чтобы такой мрази, как ты, на земле было меньше.

— Ну и получил своё, — прорычал я.

Боль была дикая. Ногой словно наступил в расплавленный свинец.

— Да как ты смеешь, тварь? — широкий приклад винтовки ударил меня в плечо. — Ты даже мизинца не стоишь моего Юрия! Эх, расстрелять бы тебя, как полтыщи такой же красной сволочи, да выстрел услышат.

— Полтыщи? Ты что…

— Да, я была палачом во время войны. И знаешь, скольких я перестреляла? А скольких перевешала? И никто ко мне во снах не приходит. Все они тихо гниют под землёй. А я вот она, жива и здорова. Подделала документы в госпитале, когда началась общая неразбериха, да потом и вышла на волю. Ну, а с госпиталя у меня ещё таллий остался. Вот им тебя и угостила… Вкусным был пирожок с чаем?

Так вот почему мне не давал покоя тот самый комарик тревоги — таллий! Отрава! И от неё сворачивается белок. Вот почему яйцо потемнело!

И этим пирогом она хотела накормить меня, а я…

Я взглянул на Рекса. Тот стоял, широко расставив ноги. Его язык вывалился наружу и свисал чуть ли не до мха.

— А если я кричать начну?

— Так тем лучше — выдам тебя, как шпиона. И потом доказывай, что ты не верблюд. Вот только осталось тебе совсем чуть-чуть. Сдохнешь ты тут, прямо рядом с желанной границей! Всего в нескольких шагах… Сдохнешь, а я буду смотреть, как ты корчишься и умоляешь меня о смерти…

В этот момент Рекс покачнулся, заскулил, а после его лапы подломились и он рухнул на бок. Его язык вывалился набок. Сам он задёргал лапами, заскрёб, подминая под себя пожухлую листву.

— Рекс? Что с тобой? Рекс?

Рекс лежал на боку, и всё его могучее тело билось в последней, страшной агонии. Лапы дёргались в бессильных, разрозненных судорогах, когти скребли по влажной земле, вырывая жалкие клочья мха. Из горла вырывался не лай, не рык, а какой-то тонкий, свистящий, предсмертный хрип. Его глаза, ещё недавно полные преданности хозяйке, остекленели и смотрели в серое небо сквозь хвойные лапы. Он умирал медленно и мучительно, отравленный ядом, что был уготован мне.

А я всего лишь хотел угостить псину… А оно вон как вышло!

Мария на мгновение оторвала от меня свой холодный взгляд и скосила его на бьющееся в конвульсиях тело пса. На лице не дрогнула ни одна мышца. Не было ни жалости, ни досады. Лишь лёгкое, почти профессиональное раздражение, будто сломался инструмент.

— Жаль пса, — буркнула она без тени сожаления. — Дурак, сожрал кусок, который я тебе бросила. Недокормила, видно, жадность его и сгубила.

Хрип Рекса оборвался. Его тело выгнулось в неестественной дуге, замерло на секунду и обмякло, безвольно раскинувшись на пожухлой листве. Тишина, наступившая после его смерти, была гуще и страшнее любого звука. Теперь в лесу, кроме далёких голосов, остались только мы двое. Палач и приговорённый.

Мария перевела взгляд на меня. В её глазах вспыхнуло то самое нетерпение, что бывает у человека, когда дело почти сделано, но осталась одна мелкая, досадная помеха.

— Ну что ж… Теперь твоя очередь. Ждать, пока таллий своё дело сделает, — времени нет. Гости близко.

Она подняла «Зброевку», и чёрный глаз ствола уставился мне прямо в переносицу. Вся боль от капкана, вся ярость и отчаяние куда-то ушли. Осталась только горькая мысль: сдохнуть тут, в грязи, на краю света, от руки этой твари.

Палец Марии плавно лёг на спусковой крючок.

В этот миг из густого ельника, что стоял стеной в двадцати шагах позади неё, раздался резкий, сорванный, но полный неоспоримой власти окрик:

— Оружие на землю! Руки за голову! Живо!

Голос был мужским, молодым, напряжённым до предела. В нём не было ни капли сомнения.

Мария вздрогнула, будто её хлестнули по спине. Но не обернулась. Её плечи напряглись. Палец на спуске дрогнул, но не ослаб. Я видел молниеносную борьбу в её глазах: расчёт, ярость, желание добить меня и тут же рвануться в сторону. Шанс был. Палач в ней боролся с конъюнктурщицей, привыкшей выживать любой ценой.

— Бросай, сука! — прогремел голос из чащи, и теперь в нём слышалась уже не команда, а чистая, неподдельная злоба. — На счёт три — стреляю! Раз!

Мария замерла. Её спина одеревенела.

— Два! — прозвучало немедленно, без паузы.

И она сдалась. Её воля, сжатая в кулак на мгновение, разжалась. Она резко, почти швыряя, бросила «Зброевку» на мох перед собой.

— Руки за голову! Отойти от него! — скомандовал невидимый спаситель.

Мария медленно, с ненавистью глядя на меня, будто я был виноват в этом провале, подняла руки и сделала шаг назад. Её лицо исказила маска бешенства. Её план мести, её идеальное преступление рухнуло на глазах, и она уже не скрывала своей сути.