Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6

Глава 6

Выписался… Интересно.

Коридор больницы был пуст, только мягкий свет ламп и далёкий гул лифта нарушали тишину. Мои шаги, осторожные из-за боли в рёбрах, эхом отдавались от мраморного пола. Я сунул телефон в карман больничного халата, чувствуя, как адреналин разгоняет кровь. Медсестра могла ошибиться, или Юто солгал, или… что-то было не так. Моя интуиция, отточенная годами хирургии и уличных разборок, кричала, что это не конец. Я должен был найти главного врача, того, кто знает всё о пациентах, кто подписывает выписки. Если Юто действительно ушёл, я хотел знать почему, а если нет — я должен был его найти.

Стойка администрации в главном холле была пустой, но за стеклянной дверью с табличкой «Главный врач» горел свет. Я постучал, стараясь держать себя в руках, чтобы не выглядеть, как человек, сбежавший из палаты. Дверь открылась, и передо мной предстал мужчина лет пятидесяти, с сединой на висках и спокойным, почти гипнотическим взглядом. Его белый халат был безупречным, на бейдже значилось «Доктор Кейта Сакамото». Он улыбнулся, но не дежурной улыбкой, а той, что говорит о человеке, привыкшем к трудным разговорам. Его кабинет был скромным, но тёплым: деревянный стол, полки с книгами, окно с видом на сад сакуры, где голые ветви качались на ветру.

— Доброе утро, — сказал он, его голос был ровным, с лёгкой хрипотцой, как у человека, который много говорит, но никогда не повышает тон. — Вы, должно быть, господин… Мураками, верно? Медсестра упоминала, что вы активнее, чем следовало бы.

Я кивнул, виновато улыбнувшись.

— Простите, что без записи. Мне нужно поговорить. Это важно.

Сакамото пожал мне руку, его хватка была твёрдой, но не агрессивной, и указал на кресло напротив стола.

— Присаживайтесь, господин Мураками, — сказал он. — И, пожалуйста, не напрягайтесь, ваше состояние требует покоя. Чем могу помочь?

Я сел, чувствуя, как боль в рёбрах напоминает о себе, но мой разум был острым, как скальпель. Сакамото смотрел на меня с лёгким любопытством, его глаза, умные и проницательные, будто читали больше, чем я говорил. Я решил начать издалека, чтобы не спугнуть его.

— Доктор Сакамото, — сказал я, стараясь звучать спокойно, — ваша работа… она ведь не просто лечение, верно? Это призвание. Вы спасаете людей, возвращаете их к жизни. Я… я знаю, каково это — быть на острие, когда каждая секунда решает.

Он улыбнулся, его взгляд смягчился, но в нём была осторожность, как у человека, привыкшего к сложным пациентам.

— Вы правы, — сказал он, откидываясь в кресле. — Медицина — это больше, чем наука. Это искусство, баланс между знанием и человечностью. Мы лечим не только тело, но и душу, хотя это звучит банально. А вы, господин Мураками? Ваша работа… она тоже призвание? Я слышал, вы связаны с ресторанным бизнесом.

Я кивнул, чувствуя, как его тактичность разоружает. Он был не просто врачом — он был мастером разговора, и я уважал это.

— Да, — сказал я. — Я… скажем, управляю ресторанами. Моя работа — создавать места, где люди чувствуют себя живыми. Еда, как и медицина, — это баланс. Вкус, текстура, эмоции. Один неверный шаг, и всё рушится. Но когда всё сходится… это как спасение.

Сакамото кивнул, его улыбка стала теплее, но глаза остались внимательными.

— Красиво сказано, — сказал он. — Еда и медицина действительно схожи. Обе требуют точности, но и интуиции. Призвание в том, чтобы видеть больше, чем лежит на поверхности. Скажите, господин Мураками, что привело вас ко мне? Не думаю, что это просто беседа о призвании.

Я выдохнул, понимая, что пришло время перейти к делу. Мой голос стал тише, но твёрже.

— Вы правы, доктор, — сказал я. — Я ищу одного пациента. Юто Хаяси. Молодой парень, худощавый, шрамы на руках. Медсестра сказала, что он выписался утром по собственному желанию. Но я… я не верю, что он просто ушёл. Я видел в нём профессионала, человека с даром. Он создаёт вкусы, которые… чёрт, это как искусство. Я хотел предложить ему работу — шеф-поваром в своем новом ресторане. Это его призвание, я уверен. Но мне нужно знать, правда ли он ушёл.

Сакамото посмотрел на меня, его лицо осталось спокойным, но я заметил, как его пальцы на мгновение замерли на ручке, лежавшей на столе. Он улыбнулся, но теперь это была улыбка человека, который знает больше, чем говорит.

— Господин Мураками, — сказал он, его голос был мягким, но непреклонным, — я понимаю ваше желание помочь другу. Но я дал клятву Гиппократа. Сведения о пациентах — это доверие, которое я не могу нарушить. Даже если речь о призвании. Вы понимаете, верно?

Я стиснул зубы, чувствуя, как раздражение вспыхивает, но подавил его. Сакамото был прав, и я уважал его принципы, даже если они стояли на моём пути. Я кивнул, стараясь держать голос ровным.

— Понимаю, — сказал я. — Но… это важно. Не только для меня, но и для него. Если он ушёл, я должен знать, что он в порядке.

Сакамото наклонился чуть ближе, его глаза сузились, но не с подозрением, а с лёгким любопытством. Его голос стал ещё тише, как будто он взвешивал каждое слово.

— А вы уверены, господин Мураками, что ваш друг выписался сегодня? — спросил он, и его тон был таким осторожным, что я почувствовал холод в груди. — Видите ли… я не подписывал никаких выписок сегодня. Никто не покидал больницу по собственному желанию.

Мои глаза расширились, сердце пропустило удар. Я наклонился вперёд, игнорируя боль в рёбрах, мой голос стал резче.

— Что вы имеете в виду? — спросил я. — Медсестра сказала, что Юто ушёл. Если он не выписывался, то где он?

Сакамото поднял руку, его жест был успокаивающим, но лицо осталось серьёзным.

— Я не говорю, что ваш друг не ушёл, — сказал он. — Возможно, произошла ошибка в записях, или… — он замялся, его взгляд скользнул к окну, — или кто-то другой знает больше. Я проверю, но, господин Мураками, прошу вас, вернитесь в палату. Вы не в том состоянии, чтобы играть в детектива.

Я смотрел на него, чувствуя, как паника смешивается с гневом. Юто не выписывался. Медсестра солгала, или кто-то скрыл его уход. Моя интуиция кричала, что это не случайность. Юто, с его даром и грустью, был в опасности, и я был единственным, кто мог его найти. Но Сакамото не даст ответов — его клятва была как стена, и я не мог её пробить. Я встал, стараясь держать себя в руках, и кивнул.

— Спасибо, доктор, — сказал я, мой голос был холоднее, чем я хотел. — Простите за беспокойство.

— Берегите себя, господин Мураками, — сказал Сакамото, его улыбка была тёплой, но глаза — непроницаемыми. — И… будьте осторожны. Призвание — это дар, но иногда оно ведёт в тёмные места.

Я вышел из кабинета, чувствуя, как его слова эхом отдаются в голове. Коридор был всё таким же пустым, но теперь он казался зловещим, как лабиринт, где Юто исчез без следа. Я знал одно: я найду его, чего бы это ни стоило.

Телефонный звонок. Поздний вечер.

— Доктор Сакамото. Кому имею честь?

— Добрый вечер, доктор. Это Наоми, подруга Кенджи Мураками. Простите за поздний звонок, но я беспокоюсь о нём. Как он там?

— Госпожа Наоми, рад вашему звонку. Уверяю вас, господин Мураками получает лучшее лечение. Ожоги заживают, рёбра срастаются. Физически он восстанавливается быстрее, чем мы ожидали.

— Это хорошо, спасибо. Но… Кенджи не из тех, кто говорит правду о себе. Он прошёл через ад. Как он… внутри? Он твердит о каком-то Юто Хаяси, ресторане, балансе. Это не похоже на него.

— Вы проницательны. Да, душа заживает медленнее, чем тело. Господин Мураками силён, его воля — как сталь, но он пережил серьёзную травму. Его интерес к этому Юто Хаяси… это поиск цели, якоря. Такое бывает после испытаний. Порой нужно восстанавливать не только кости, но и внутренний баланс, веру в мир.

— Баланс… он упоминал это слово. Сказал, что Юто — гений, создаёт невероятные вкусы. Но теперь этот парень исчез, и Кенджи как одержимый. Вы видели Юто? Он реальный?

— Госпожа Наоми, я не могу обсуждать других пациентов. Но скажу, что интерес господина Мураками к этому человеку — знак, что он ищет надежду. Возможно, Юто — символ нового начала. Моя задача — помочь ему найти равновесие, но это его путь.

— Понимаю. Спасибо за откровенность, доктор. Но если Кенджи полезет в неприятности, вы ведь дадите знать? Он не сидит на месте, даже с поломанными рёбрами.

— Я заметил его… активность. Присмотрю за ним, насколько возможно. Но такие люди, как он, не любят узды. Будьте рядом с ним — это лучший способ помочь.

— Я буду. Спасибо, доктор. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, госпожа Наоми.

Белая стерильность VIP-палаты в больнице Минато была как смирительная рубашка, сковывающая не только тело, но и разум.

Я лежал, глядя в потолок, где трещины складывались в узоры, похожие на лабиринт, в котором исчез Юто. Мой телефон на тумбочке был единственной связью с внешним миром, и я ждал звонка от Ичиро, которому поручил проверить Юто. Мой разум, привыкший к пазлам, к битвам, к контролю, не мог остановиться. Юто был ключом — не только к ресторану, но к чему-то большему, и его внезапное исчезновение пахло бедой. Я потянулся к телефону, морщась от боли в рёбрах, но он завибрировал раньше, чем я успел его взять. Экран засветился именем Ичиро, и я ответил, не теряя секунды, мой голос был хриплым, но твёрдым.

— Ичиро, — сказал я, прижимая телефон к уху. — Что узнал о Юто Хаяси? Давай, выкладывай.

На том конце линии повисла тишина, и я почувствовал, как холод сжимает желудок. Ичиро, мой стратег, моя правая рука, всегда был собран, как машина, но теперь его голос дрожал, и это было неправильно. Он кашлянул, будто собираясь с мыслями, и я услышал шелест бумаг, как будто он искал опору в своих записях.

— Кенджи-сан, — начал он, и его тон был неуверенным, почти растерянным, — я… мы подняли всё, что могли. Все базы данных — больницы, трудовые записи, соцсети, даже архивы Волка. Мы нашли пятерых людей с именем Юто Хаяси в Токио и окрестностях. Но… ни один из них не подходит.

Я нахмурился, сжимая телефон так, что костяшки побелели. Моя интуиция, отточенная годами, кричала, что что-то не так, но я заставил себя говорить спокойно.

— Что значит «не подходит»? — спросил я, мой голос стал резче. — Худощавый, лет двадцать пять, шрамы на руках, кулинарный гений. Ты же знаешь, что искать. Давай, Ичиро, подробности.

Он выдохнул, и я услышал, как он трёт виски, будто борется с головной болью. Это был не тот Ичиро, который раскалывал дела быстрее, чем я успевал моргнуть. Это был человек, который столкнулся с чем-то, чего не мог объяснить.

— Слушай, — сказал он, его голос стал тише, как будто он боялся, что кто-то подслушает. — Двое из этих Юто Хаяси умерли. Один — десять лет назад, автокатастрофа. Другой — пять лет назад, рак. Ещё двое — старики, одному за восемьдесят, другому семьдесят пять, оба на пенсии, один в доме престарелых. Пятый… он жив, но, Кенджи, он весит двести двадцать килограммов, работает бухгалтером и никогда не держал ножа, кроме как для масла. Ни шрамов, ни кулинарии, ни больниц. Мы проверили его фото — это не твой парень.

Я замер, чувствуя, как кровь стынет в жилах. Мой разум, привыкший находить ответы, споткнулся, как машина, у которой вырвали провод. Я видел Юто — его худую фигуру, его шрамы, его нож, его глаза, полные грусти. Я пробовал его фрукты, чувствовал вкус, который перевернул мой мир. Он был реален, чёрт возьми. Но слова Ичиро били, как молот, разбивая эту реальность.

— Это невозможно, — сказал я, мой голос стал ниже, почти рычанием. — Я говорил с ним, Ичиро. Он стоял у окна, нарезал манго, киви, яблоко. Он рассказал мне о балансе, о диссонансе мира. Он… он был здесь. Проверь ещё раз. Больничные записи, камеры, что угодно. Он не мог просто исчезнуть.

Ичиро замолчал, и эта пауза была хуже любого ответа. Когда он заговорил, его голос был таким тихим, что я едва его слышал, и в нём была нотка, которой я никогда не слышал — неуверенность, почти страх.

— Кенджи, — сказал он, — мы проверили всё. Волк даже залез в систему больницы — нелегально, между прочим. Нет никакого Юто Хаяси. Ни в записях, ни на камерах, ни в списках пациентов. Никто с таким описанием не лежал в твоём крыле. Я… я не знаю, как это сказать, но… его нет. Такого человека, как ты описал, просто не существует.

Мой мир пошатнулся. Я смотрел на телефон, чувствуя, как сердце колотится, как будто пытается вырваться из груди. Юто был реален. Я помнил его голос, его слова о саду, его грусть. Я чувствовал вкус его фруктов, чёрт возьми, я держал их в руках. Но Ичиро, человек, которому я доверял больше, чем себе, говорил, что Юто — мираж. Моя рука задрожала, и я стиснул зубы, пытаясь удержать панику, которая подбиралась к горлу.

— Ты ошибаешься, — сказал я, но мой голос был слабее, чем я хотел. — Он был здесь. Я не сумасшедший, Ичиро. Проверь ещё раз. Найди его.

Ичиро вздохнул, и я услышал, как он откидывается в кресле, будто сдаётся.

— Я сделаю, что смогу, — сказал он. — Но, Кенджи… будь осторожен. Если этот парень реален, он скрывается так, что даже Волк не может его найти. А если… — он замялся, и его пауза была как нож, — если его нет, то тебе нужно поговорить с врачом. Не со мной.

Я открыл рот, чтобы возразить, но он быстро добавил:

— Мне нужно идти. Я позвоню, если что-то найду. Отдыхай, Кенджи. Пожалуйста.

Линия оборвалась, и я остался один, с телефоном в руке, который казался тяжёлым, как камень. Токио сверкал за окном, его небоскрёбы дразнили меня жизнью, но палата вдруг стала теснее, стены — ближе, а тишина — громче. Я смотрел на корзину фруктов, на манго, киви, яблоко, которые Юто превратил в чудо, и чувствовал, как сомнение, холодное и липкое, ползёт по спине. Я помнил его — каждый жест, каждое слово. Но что, если Ичиро прав? Что, если Юто — не человек, а призрак, порождённый моим уставшим разумом? Или хуже — что, если он реален, но кто-то стёр его из мира, как будто он никогда не существовал? Я сжал кулаки, игнорируя боль в руке, и почувствовал, как тьма, которую я думал победил в «Жемчужине», возвращается, чтобы забрать меня.