Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6

Глава 11

Подворотня дышала сыростью и страхом, её стены сжимали свет мигающего фонаря, который бросал рваные тени на кирпич. Юто прижался к стене, его глаза были полны ужаса, рюкзак валялся в грязи. Бандит, с оскаленным псом на куртке, нависал над ним, нож в его руке сверкал, как клык, готовый вонзиться. Лезвие было в сантиметрах от горла Юто, и воздух дрожал от напряжения. Я стоял в тени, моё сердце колотилось, кровь гудела в висках. Реален Юто или нет, но нож был настоящим, и если я не вмешаюсь, кровь прольётся. Сомнения, грызшие меня — галлюцинация это или правда, — растворились в адреналине. Я не мог позволить Юто умереть, не сейчас, не так.

— Хватит игр, — прорычал бандит, его голос был как скрежет металла. — Ты знаешь, за что.

Я шагнул вперёд, мои ботинки хрустнули по битому стеклу, и бандит обернулся, его глаза сузились, как у зверя, почуявшего угрозу. Юто замер, его взгляд метнулся ко мне, смесь шока и надежды мелькнула в его лице. Бандит выпрямился, нож всё ещё был у горла Юто, но теперь он смотрел на меня, его губы изогнулись в насмешке.

— Кто ты такой? — рявкнул он. — Вали, пока цел!

Мои рёбра ныли, повязка на руке натянулась, но я стиснул кулаки, чувствуя, как злость, копившаяся после ссоры с Наоми, после всех провалов с фруктами, вырывается наружу. Я не знал, реален ли Юто, но этот бандит был реален, и его нож был угрозой, которую я мог остановить.

— Отпусти его, — сказал я, мой голос был низким, но твёрдым, как сталь. — Или пожалеешь.

Бандит рассмеялся, его смех был резким, как лай. Он убрал нож от Юто, но только чтобы направить его на меня, лезвие блеснуло в свете фонаря. Юто воспользовался моментом, попытался отползти, но бандит схватил его за воротник и швырнул обратно к стене. Юто ударился спиной, его дыхание сбилось, но он остался на ногах, его глаза следили за нами.

— Герой, да? — хмыкнул бандит, делая шаг ко мне. — Посмотрим, как ты запоёшь, когда я вырежу тебе сердце.

Он рванулся вперёд, нож метнулся к моему животу, быстрый, как змея. Я увернулся, адреналин заглушил боль в рёбрах, и схватил его запястье, выворачивая руку. Бандит зарычал, его свободная рука ударила меня в челюсть, кулак был как молот. Голова загудела, я пошатнулся, но не отпустил. Мы закружились в тесной подворотне, его ботинки скользили по мокрому асфальту, мои — цеплялись за мусор. Нож сверкал между нами, его лезвие то и дело оказывалось в дюймах от моего лица.

— Кенджи! — крикнул Юто, его голос был хриплым, но я не смотрел на него, всё моё внимание было на бандите.

Он был сильнее, чем я ожидал, его татуированные мышцы напрягались, как канаты, но я был быстрее. Я пнул его в колено, он охнул, на миг потеряв равновесие. Этого хватило, чтобы вывернуть его руку сильнее, нож выпал, звякнув о бетон. Бандит взревел, его кулак врезался мне в рёбра, и боль пронзила, как молния. Я задохнулся, но вцепился в его куртку, потянув вниз. Мы рухнули на асфальт, грязь и вода брызнули вокруг, его вес придавил меня, но я не сдавался.

— Сдохни! — прорычал он, его пальцы сомкнулись на моём горле, сжимая, как тиски. Воздух кончился, перед глазами заплясали искры, но я нащупал его лицо, вдавил пальцы в глаза. Он заорал, хватка ослабла, и я сбросил его, перекатившись наверх. Мой кулак врезался в его челюсть, хруст кости отдался в руке. Он дёрнулся, пытаясь ударить, но я был быстрее, мой локоть врезался ему в висок, и его голова откинулась.

Бандит всё ещё шевелился, его рука потянулась к ножу, лежащему в паре шагов. Я схватил его за волосы, рванул назад и ударил ещё раз, в скулу, вложив весь гнев — за Юто, за Наоми, за себя. Его глаза закатились, тело обмякло, и он рухнул в грязь, лицо уткнулось в лужу. Я дышал тяжело, рёбра горели, кровь текла из разбитой губы, но бандит был вырублен, его грудь едва вздымалась.

Я встал, шатаясь, и обернулся к Юто. Он всё ещё прижимался к стене, его лицо было бледным, глаза — полными шока. Рюкзак валялся рядом, его дыхание было прерывистым, но он смотрел на меня, как будто видел впервые. Я шагнул к нему, протянув руку, но замер, не зная, реален ли он, или это очередная шутка моего разума. Подворотня молчала, только дождь шуршал, стекая по стенам, и мигающий фонарь бросал тени, которые казались живыми.

Подворотня осталась позади, её сырость и тени растворились в шуме ночного Токио. Бандит лежал в грязи, без сознания, его куртка с рисунком пса промокла в луже, но я не оглядывался. Юто шёл рядом, его рюкзак висел на одном плече, дыхание всё ещё было прерывистым. Он молчал, но его взгляд, острый и настороженный, то и дело скользил ко мне. Мои рёбра ныли, рассечённая губа пульсировала, кровь стекала по подбородку, но адреналин гнал вперёд. Я всё ещё не был уверен, реален ли Юто, или мой разум снова играет со мной, но его присутствие — его запах, его шаги, его страх — было слишком живым, чтобы быть галлюцинацией.

Мы свернули на узкую улочку, где старые фонари бросали тусклый свет на потрескавшийся асфальт. Юто вдруг остановился, его глаза расширились, и он повернулся ко мне, вглядываясь в моё лицо, несмотря на кровь и тени.

— Кенджи? — сказал он, его голос был тихим, но полным удивления. — Кенджи Мураками? Из больницы?

Я замер, моё сердце пропустило удар. Он узнал меня. Его слова — подтверждение, что он был там, в палате, с фруктами, с ножом, с разговорами о балансе — ударили, как молния. Это не галлюцинация. Или он так глубоко в моей голове, что знает моё имя? Я сжал кулаки, пытаясь удержать себя в реальности.

— Да, — сказал я хрипло, вытирая кровь рукавом. — Это я. Юто, нам надо поговорить. Сейчас.

Он кивнул, но его взгляд был тревожным, как будто он ждал ловушки. Его худощавая фигура напряглась, длинные волосы, собранные в хвост, блестели от влаги. Он бросил взгляд на подворотню, где остался бандит, и быстро пошёл вперёд, будто боялся, что кто-то ещё появится. Я последовал за ним, мои ботинки хлюпали по лужам, боль в рёбрах напоминала о каждом шаге.

Мы вышли на более оживлённую улицу, где неоновые вывески забегаловок и круглосуточных магазинов мигали, как маяки. Юто завернул к маленькой идзакае, с облупленной вывеской и мутными окнами, за которыми виднелись деревянные столы и пара сонных посетителей. Он толкнул дверь, и я вошёл следом, запах жареного риса и саке ударил в ноздри. Хозяйка, пожилая женщина с усталым лицом, кивнула нам, не задавая вопросов. Мы сели в углу, за стол, покрытый липкими пятнами, где свет от бумажного фонаря был тусклым, почти интимным.

Я взял салфетку из пластиковой коробки на столе и прижал к рассечённой губе, морщась от боли. Кровь впиталась в бумагу, оставляя алые пятна. Юто смотрел на меня, его руки лежали на рюкзаке, который он поставил на колени, как щит. Его глаза, острые, как лезвие, изучали меня, но в них была не только настороженность, но и что-то ещё — усталость, может быть, или страх.

— Спасибо, — сказал он наконец, его голос был тихим, почти шёпотом. — Тот парень… он бы меня убил. Но почему ты здесь, Кенджи? Как ты меня нашёл?

Я покачал головой, салфетка прилипла к губе, и я отложил её, чувствуя, как кровь снова сочится. Мои мысли были хаосом, но я знал, что не уйду без ответов.

— Я не искал, — сказал я, мой голос был хриплым от боли и напряжения. — Просто… оказался здесь. Увидел тебя, того бандита. Юто, я должен знать. Кто ты? Почему исчез из больницы? Кто этот парень с ножом? И что за «Баланс»? Я не могу… — я запнулся, сжав кулак, — не могу выкинуть тебя из головы.

Юто отвёл взгляд, его пальцы сжали лямку рюкзака. Он молчал, и тишина между нами стала тяжёлой, как воздух перед бурей. Хозяйка принесла чай, две дымящиеся чашки, и ушла, не сказав ни слова. Юто взял чашку, но не пил, его длинные пальцы дрожали, едва заметно.

— Кенджи, — сказал он наконец, его голос был низким, почти скорбным. — Я не хотел, чтобы ты в это влез. В больнице… я думал, мы просто поговорили. Но ты здесь, и тот парень… — он замолчал, его глаза метнулись к окну, где улица блестела от дождя. — Это не просто так. Если я расскажу, ты можешь пожалеть.

Я наклонился ближе, игнорируя боль в рёбрах, мои глаза впились в него. Его слова звучали как предупреждение, но я был слишком далеко, чтобы отступить. Юто был ключом — к «Балансу», к моему рассудку, к тому, что гнало меня вперёд, несмотря на ссору с Наоми, на нож в стене, на всё.

— Рассказывай, — сказал я твёрдо, мой голос был как удар. — Я не боюсь. Что бы это ни было, я хочу знать. Всё.

Юто вздохнул, его плечи опустились, как будто он сбросил невидимый груз. Он посмотрел на меня, и в его взгляде была смесь решимости и страха, как у человека, стоящего на краю пропасти.

— Хорошо, — сказал он тихо. — Я расскажу. Но, Кенджи, это может погубить тебя. Не только меня, но и тебя. Ты готов?

Я кивнул, не отводя глаз. Моя губа кровоточила, рёбра болели, но я чувствовал, что стою на пороге чего-то большего, чем «Спрут», чем «Жемчужина», чем моя жизнь. Юто был здесь, реальный, и его правда, какой бы она ни была, была единственным, что могло заполнить пустоту внутри меня.

— Говори, — сказал я, моя рука сжала край стола. — Я слушаю.

Юто откинулся на стуле, его пальцы скользнули по чашке чая, и он начал говорить, его голос был низким, как шёпот ветра перед бурей.

Ночь в Токио была густой, как чернила, дождь сменился мелкой моросью, которая оседала на асфальте, превращая его в зеркало, где отражались редкие фонари. Фургон Кобаяси остановился на окраине города, в заброшенном промышленном районе, где ржавые склады и заброшенные краны торчали, как кости забытого мира. Воздух пах мазутом, гнилью и сыростью. Канава, заросшая сорняками и заваленная мусором, тянулась вдоль дороги, её тёмные воды едва шевелились, поглощая всё, что в них попадало. Такео Кобаяси стоял у края, его длинное пальто колыхалось на ветру, а лицо, острое, с высокими скулами и шрамом над бровью, было неподвижным, как мрамор. Кай, его кане-корсо, сидел рядом, чёрная шерсть лоснилась от влаги, глаза горели, как угли, а низкое рычание вибрировало в тишине.

Дверь фургона скрипнула, и громилы вытащили тело Рёты. Повар был мёртв, его лицо, ещё недавно искажённое страхом, теперь застыло в пустом выражении. Кровь запеклась на его шее, где нож Кобаяси оставил глубокий разрез, куртка пропиталась тёмными пятнами. Громилы, их татуированные руки напряжены, держали тело за плечи и ноги, их лица были бесстрастными, привыкшими к такой работе. Рю, стоявший в стороне, дрожал, его крысиное лицо блестело от пота, несмотря на холод. Он смотрел на тело, его глаза бегали, как будто он боялся, что мёртвый Рёта встанет и укажет на него.

Кобаяси не смотрел на повара. Его взгляд был прикован к канаве, где вода лениво плескалась о бетонные края. Рёта оказался бесполезен — фото на его телефоне показало не Кейту, а какого-то безликого парня, и это разочарование всё ещё жгло Кобаяси, как кислота. Он ненавидел провалы, ненавидел, когда след обрывался, и Рёта заплатил за это жизнью. Но даже мёртвый, он был проблемой — свидетелем, который знал слишком много, видел Кобаяси, Кая, его людей. Оставить его в живых было нельзя, и теперь Кобаяси завершал дело, как всегда — чисто, без следов.

— Бросайте, — сказал он, его голос был тихим, но резал, как лезвие.

Громилы кивнули, их движения были механическими. Они качнули тело, и Рёта полетел в канаву, его куртка зашуршала, как крылья сломанной птицы. Тело ударилось о воду с глухим всплеском, грязные брызги разлетелись, и течение медленно потащило его вниз, к тёмным глубинам. Мусор — пластиковые бутылки, рваные пакеты — сомкнулся над ним, как саван. Кобаяси смотрел, как Рёта исчезает, его глаза были пустыми, без тени сожаления. Кай зарычал, почуяв запах крови, но Кобаяси дёрнул поводок, заставив пса замолчать.

— Чисто, — пробормотал один из громил, вытирая руки о кожаную куртку. Другой кивнул, его татуировка в виде змеи мелькнула в свете фонаря.

Рю шагнул вперёд, его голос дрожал, когда он заговорил.

— Босс, — сказал он, сглатывая, — что теперь? Этот Ли Вэй… он не Кейта. Куда дальше?

Кобаяси повернулся к нему, его взгляд был холодным, как сталь, и Рю съёжился, отступив. Кобаяси ненавидел вопросы без ответов, но ярость, кипевшая после провала с Рётой, была под контролем. Кейта был где-то в Токио, прятался, менял имена, но он не мог ускользнуть навсегда. «Курама Фудс» зависела от того, чтобы Кейта замолчал, и Кобаяси не остановится, пока не найдёт его.

— Вернёмся в «Тень Луны», — сказал он, его голос был ровным, но в нём была угроза. — Повар там что-то знает. Или хозяйка. Мы вытрясем всё.

Рю кивнул, его пальцы нервно теребили пуговицу пиджака. Громилы уже шли к фургону, их тяжёлые шаги эхом отдавались в тишине. Кобаяси двинулся следом, Кай шёл рядом, его когти цокали по асфальту. Морось оседала на его пальто, но он не замечал, его разум был занят Кейтой — его длинными пальцами, его блюдами, его предательством. Кобаяси вспомнил, как Кейта нарезал фрукты в лаборатории, с точностью хирурга, и как его глаза потемнели, когда он понял, что творит. Тогда он был идеальным инструментом. Теперь — угрозой, которую нужно устранить.

Они почти дошли до фургона, когда в кармане Кобаяси зазвонил телефон. Звук был резким, как выстрел, и Кай насторожился, его уши дёрнулись. Кобаяси остановился, его рука скользнула в карман, вытаскивая чёрный смартфон. Экран светился, высвечивая неизвестный номер. Его брови сдвинулись, шрам над глазом напрягся. Кобаяси не любил сюрпризы, особенно в такие ночи, когда кровь ещё не высохла на его ноже. Рю замер, громилы обернулись, их лица были насторожёнными. Кобаяси посмотрел на телефон, его палец замер над кнопкой ответа, и в этот момент ночь, казалось, затаила дыхание.

Идзакая была тихой, только гул холодильника и редкий звон посуды нарушали тишину. Тусклый свет бумажного фонаря падал на стол, где стояли нетронутые чашки с чаем. Юто сидел напротив меня, его худощавые пальцы сжимали лямку рюкзака, глаза — острые, но усталые — смотрели в никуда. Моя рассечённая губа всё ещё кровоточила, салфетка в руке стала алой, рёбра ныли, но я не чувствовал боли. Всё моё внимание было на Юто. Он был реален — его голос, его страх, его признание, что знает меня из больницы, подтверждали это. Но его предупреждение — «это может погубить тебя» — висело в воздухе, как дым. Я наклонился ближе, мои кулаки сжались на столе, готовые к правде, какой бы она ни была.

— Говори, Юто, — сказал я, мой голос был хриплым, но твёрдым. — Я хочу знать всё.

Он вздохнул, его плечи опустились, как будто он сбрасывал невидимые цепи. Его взгляд встретился с моим, и в нём была смесь вины, страха и решимости, как у человека, который знает, что назад пути нет.

— Хорошо, Кенджи, — сказал он тихо, его голос был как шёпот ветра. — Но не говори потом, что я не предупреждал. Моя история… она не только моя. Она может задеть твой мир, твой «Спрут». Ты готов к этому?

Я кивнул, не отводя глаз. Юто откинулся на стуле, его пальцы скользнули по чашке, но он не пил. Он начал говорить, и его слова уносили меня в другой Токио — тёмный, полный теней и секретов.

— Я не всегда был Юто Хаяси, — сказал он, его голос стал ниже, почти скорбным. — Моё настоящее имя — Кейта Мацуда. Я родился в Осака, в бедной семье. Родители умерли, когда мне было семь, и я попал в приют. Жизнь там была… пустой. Еда — серая, люди — серые, всё серое. Но в пятнадцать я устроился помощником в идзакаю. Там я впервые взял нож, начал резать овощи, смешивать соусы. И понял, что могу… чувствовать вкус, как музыку. Я брал простые вещи — рис, соевый соус, имбирь — и делал так, что люди возвращались. Они говорили, что мои блюда живые. К двадцати я был легендой в районе, но это привлекло не тех людей.

Он замолчал, его глаза потемнели, как будто он видел прошлое перед собой. Я молчал, чувствуя, как его слова оседают во мне, как пепел. Его дар — баланс, о котором он говорил в больнице, — был реальным, но теперь я чувствовал, что за ним скрывается что-то большее.

— В Осака пришла «Курама Фудс», — продолжил Юто, его голос стал жёстче. — Они называли себя поставщиками продуктов, но это была ложь. Они были… чем-то другим. Подпольной сетью, которая работала на элиту — политиков, якудза, бизнесменов. Они нашли меня, предложили работу. Сказали, что я могу готовить для важных людей, что мои блюда будут искусством. Я был молод, глуп, хотел выбраться из нищеты. Согласился.

Он сжал чашку, его костяшки побелели. Я видел, как его лицо напряглось, как будто воспоминания резали его изнутри.

— Они забрали меня в Токио, в тайную лабораторию, — сказал он. — Не ресторан, не кухню — лабораторию. Подземный склад, где пахло химией и гнилью. Там были пробирки, порошки, люди в халатах. Я готовил блюда, но они добавляли в них… что-то. Я не знал, что. Они говорили, что это «усилители вкуса», но я начал подозревать. Клиенты — богатые, влиятельные — становились странными после еды. Глаза стеклянные, речь бессвязная. Я видел, как один политик умер за столом, прямо передо мной. Сердце, сказали они, но я знал — это моя еда.

Его голос дрогнул, и он отвёл взгляд, глядя в окно, где неон отражался в лужах. Я почувствовал холод в груди. «Курама Фудс» — я слышал это название, слухи о теневых поставках, но никогда не связывал с чем-то таким. Юто был не просто поваром, он был инструментом в чьих-то руках, и его грусть, которую я видел в больнице, теперь обрела смысл.

— Я начал задавать вопросы, — сказал он, его голос стал тише. — Они не любили этого. Меня запугивали, угрожали семье, которой у меня не было. Я понял, что мои блюда — не просто еда. Они вызывали зависимость, ломали людей, убивали. Я не мог это вынести. В двадцать пять я решил бежать. Подстроил пожар в лаборатории, уничтожил их записи, формулы, всё, что связывало меня с ними. Инсценировал свою смерть и исчез. Кейта Мацуда умер, а Юто Хаяси родился.

Он посмотрел на меня, его глаза были полны боли, но и решимости. Я сжал кулак, чувствуя, как его история втягивает меня, как водоворот. «Курама Фудс» была не просто компанией — это была угроза, которая могла коснуться «Спрута», моих ресторанов, моего мира.

— Я переехал в Токио, — продолжил Юто. — Работал в мелких идзакая, прятался. Но «Курама» не умерла. Они ищут меня, Кенджи. Тот бандит в подворотне — один из них. Они знают, что я могу разоблачить их. У них сеть — поставки, клиенты, деньги. Если я заговорю, они рухнут, но я не могу. Они убьют меня, или хуже — используют снова. Поэтому я бегу, меняю имена, избегаю внимания. Но мой дар… — он горько усмехнулся, — он как проклятье. Я хочу творить, готовить, находить баланс, но каждый раз, когда я это делаю, они ближе.

Я молчал, переваривая его слова. Юто — Кейта Мацуда — был не просто поваром с даром. Он был беглецом, чья правда могла разрушить империю, и его «Баланс» был не только о еде, но и о жизни, которой он не мог достичь. Я вспомнил его в больнице, его нож, его слова о диссонансе мира. Теперь всё сходилось, но это делало его ещё опаснее — и для меня, и для «Спрута».

— Почему ты рассказал мне? — спросил я, мой голос был низким, но в нём была сталь. — Ты же знаешь, кто я. «Спрут» — не просто рестораны. Если «Курама» охотится за тобой, они могут прийти ко мне.

Юто кивнул, его взгляд был тяжёлым, как будто он уже видел последствия.

— Знаю, — сказал он. — Но ты спас меня сегодня. И в больнице… ты слушал. Я устал бежать, Кенджи. Может, ты — моя последняя надежда. Или мой конец. Но я хочу, чтобы ты знал правду. «Баланс» — это не просто ресторан. Это то, чего я хочу достичь, прежде чем они меня найдут.

Я откинулся на стуле, чувствуя, как его слова оседают во мне, как яд. Юто был ключом, но ключом к пропасти. «Курама Фудс», бандит с рисунком пса, его дар — всё это было связано, и теперь я был в центре. Я посмотрел на него, на его худое лицо, его глаза, полные надежды и страха, и понял, что не могу отступить.

— Я помогу тебе, — сказал я твёрдо. — Но мы делаем это по-моему. Расскажи всё, что знаешь о «Курама». Имена, места, связи. Мы найдём их первыми.

Юто кивнул, его губы дрогнули в слабой улыбке, но в его глазах была тень, как будто он уже знал, что цена будет высокой.

Подворотня в старом районе Токио пропиталась сыростью и гнилью, мокрый асфальт блестел под мигающим фонарём, отбрасывавшим рваные тени на кирпичные стены. Хидео лежал лицом в луже, его куртка с вышитым оскаленным псом промокла, грязь липла к ткани. Голова гудела, как после удара кувалдой, челюсть пульсировала острой болью, висок ныл, будто в него вбили гвоздь. Он застонал, перекатился на бок, его пальцы дрожали, ощупывая лицо. Кровь запеклась на разбитой губе, скула горела, а под пальцами чувствовалась опухоль. Тот худой ублюдок в пальто, что вмешался, дрался, как зверь, и вырубил Хидео, оставив его валяться среди мусора. Но Хидео видел Кейту — худощавую фигуру, длинные волосы, острые глаза, — и знал, что это он, несмотря на новое имя, Юто Хаяси. Кейта не уйдёт, не в этот раз.

Хидео кряхтел, цепляясь за скользкую стену, чтобы подняться. Его ноги дрожали, ботинки скользили по битому стеклу, но он заставил себя встать, опираясь на кирпич. Подворотня была пуста, только шорох дождя и скрип фонаря нарушали тишину. Нож Хидео валялся в грязи, лезвие тускло блестело в полумраке. Он сплюнул кровь, её металлический вкус смешался с яростью, кипевшей в груди. Кейта был его шансом — Кобаяси обещал награду за его голову, и Хидео не собирался упустить её из-за какого-то героя, что испортил всё. Но этот тип в пальто… он не был случайным. Он защищал Кейту, и это пахло проблемами. Хидео отмахнулся от мысли — сначала Кейта, потом он разберётся с остальным.

Он ощупал челюсть, морщась от боли. Зуб шатался, скула опухла, но это было неважно. Хидео знал, куда ушёл Кейта — он видел, как тот и его спутник свернули к идзакае «Рыжий Кот», в двух кварталах от подворотни. Это был его шанс исправить провал, или Кобаяси скормит его своему псу. Хидео похромал к стене, прислонился, пытаясь собраться. Его куртка промокла насквозь, татуировка змеи на руке проступила через рукав, как предупреждение. Он вспомнил Кейту в лаборатории «Курама Фудс» — его точные движения, как он резал фрукты, его блюда, что ломали людей. Тогда Хидео был мелкой сошкой, таскал ящики, но запомнил взгляд Кейты — острый, как нож, которым тот орудовал. Теперь он называл себя Юто Хаяси, но Хидео знал, кто он на самом деле.

Он вытащил телефон из кармана, экран был треснут, но работал. Пальцы, липкие от грязи и крови, дрожали, пока он листал контакты. Кобаяси не терпел промедлений, и Хидео уже подвёл его, позволив Кейте уйти. Но он знал, где тот, и это могло спасти его шкуру. Хидео сглотнул, горло болело, и набрал номер.

Телефон гуднул раз, другой. Хидео дышал тяжело, каждый вдох отдавался болью в рёбрах, где, возможно, треснуло что-то от удара. Наконец, Кобаяси ответил, его голос резанул через динамик, холодный и острый, как лезвие.

— Говори, — сказал Кобаяси.

Хидео кашлянул, сплюнул ещё крови, вытер рот тыльной стороной ладони. Его челюсть ныла, голос дрожал от боли и злости, но он заставил себя говорить, стараясь звучать уверенно.

— Босс, это Хидео, — сказал он, сглатывая. — Я нашёл его. Кейту. Он в старом районе, около Асакусы. Вышел из автобуса, я загнал его в подворотню, хотел прикончить, но… какой-то тип вмешался. Избил меня, вырубил. Я только очнулся, но видел Кейту. Он жив, ушёл с этим парнем в идзакаю, «Рыжий Кот», два квартала отсюда. Называет себя Юто Хаяси, но это он, босс, точно он.

Хидео замолчал, его сердце колотилось, ожидая ответа. Кобаяси ненавидел ошибки, и Хидео чувствовал, как тишина на том конце линии сжимает его, как удавка. Он сжал телефон, пот стекал по виску, смешиваясь с кровью, и подворотня, казалось, затаила дыхание вместе с ним.