Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6

Глава 13

Я замер, дыхание сбилось, как будто кто-то ударил меня в грудь. Наоми остановилась рядом, её глаза расширились, она обвела комнату взглядом, ища хоть какой-то след.

— Кенджи… — начала она, её голос был тихим, но в нём была тревога. — Где он?

Я не ответил, мои кулаки сжались, ногти впились в ладони. Я все понимал — как это выглядело со стороны, и готов был кричать от злости.

Я шагнул к дивану, как будто Юто мог материализоваться из воздуха, но там было пусто. Мысли закружились: Юто сбежал? Его забрали? Или он никогда не был здесь, и это снова моя проклятая голова играет с ним? Но нет — я помнил его голос, его историю, его страх. Юто был реален, и теперь он исчез. Снова.

Дверь за нами скрипнула, и Волк вошёл, его тяжёлые шаги эхом отдались в комнате. Он выглядел ещё более усталым, его глаза были мутными, как будто он задремал в машине. Кенджи повернулся к нему, его голос был резким, как удар.

— Волк, где он? — рявкнул я. — Я оставил Юто здесь, с тобой. Что случилось?

Волк моргнул, его шрам дёрнулся, как будто он только сейчас понял, что что-то не так. Он провёл рукой по шее, его взгляд метнулся к дивану, затем обратно к Кенджи.

— Он… исчез, — сказал Волк, его голос был хриплым, с ноткой вины. — Я был внизу, в вестибюле. Задремал на пару минут, думал, охрана следит. Когда вернулся, его уже не было. Камеры ничего не поймали, босс. Он как призрак.

Я почувствовал, как ярость и отчаяние сжимают горло. Он шагнул к Волку, его кулак дрогнул, но Наоми схватила его за руку, её пальцы были холодными.

— Кенджи, успокойся, — сказала она, её голос был твёрдым, но в нём была боль. — Кричать не поможет. Мы найдём его.

Я обернулся к ней, его глаза горели. Наоми смотрела на меня, её лицо было бледным, но решительным. Она всё ещё не была уверена, реален ли Юто, но видела, как это терзает меня, и это заставило её действовать.

— Ты говорил, он боится, — сказала она. — Может, он сбежал сам? Или… «Курама»?

Я покачал головой, мысли путались. Юто не доверял гостиницам, но согласился остаться в офисе. Он был напуган, но не настолько, чтобы бежать без слова. Или настолько? Я вспомнил его взгляд, его слова о «Курама», о том, как они везде. Если они нашли его здесь, в сердце «Спрута»… эта мысль была как нож.

— Мы проверим камеры, — сказал я, его голос был низким, но твёрдым. — Поговорим с охраной. Если он сбежал, мы найдём его. Если его забрали… — я замолчал, мой кулак сжался сильнее. — Они пожалеют.

Наоми кивнула, её рука всё ещё лежала на моем плече, тёплая, успокаивающая. Волк стоял, опустив голову, его усталость сменилась чувством вины. Комната отдыха молчала, стеклянные стены отражали их тени, как призраков, и я чувствовал, как ночь становится всё темнее. Юто исчез, снова, и это было хуже, чем нож в подворотне.

Офис «Спрута» был погружён в тишину, нарушаемую только гулом кондиционеров и далёким шумом ночного Токио за стеклянными стенами. Комната отдыха, где должен был находиться Юто, зияла пустотой: диван аккуратно застелен, одеяло сложено, рюкзака нет. Я стоял посреди комнаты, кровь стучала в висках, а боль в рёбрах и рассечённой губе казалась далёкой. Наоми, рядом, смотрела на пустой диван, её лицо побледнело, глаза горели смесью тревоги и нарастающей злости. Волк, прислонившийся к дверному косяку, выглядел виноватым, его шрам на шее проступал в тусклом свете, а усталые глаза избегали моего взгляда.

— Он был здесь, Наоми, — сказал Волк, поднимая взгляд. — Я видел его. Худой, длинные волосы, рюкзак. Босс привёз его, я сам притащил одеяло. Он не призрак. Но… — он замялся, потирая шею, — я задремал внизу. Минут на десять, не больше. Охрана ничего не видела, камеры пустые. Он как сквозь землю провалился.

Наоми повернулась к Волку.

— Куда же он тогда исчез? — сказала она. — Если он был здесь, если вы оба его видели, то где он? Его забрали? Он сбежал? Или что?

Я не ответил, мой взгляд скользил по комнате, ища хоть малейший след. Пустота дивана была как насмешка, но я отказывался верить, что Юто — галлюцинация. Я шагнул к окну, стеклянная стена отражала лицо — синяки, кровь, усталость. Наоми и Волк смотрели на меня, ожидая, но я чувствовал, как отчаяние сжимает горло. Я должен был найти Юто, доказать Наоми, доказать себе, что не сошёл с ума.

— Я проверю его комнату, — сказал я. — Может, он оставил что-то. Волк, проверь охрану ещё раз. Наоми, останься здесь.

Наоми нахмурилась, но кивнула, её руки всё ещё были скрещены. Волк вышел, его шаги эхом отдавались в коридоре. Я направился к кабинету рядом с комнатой отдыха, где мы устроили Юто. Дверь была приоткрыта, свет из коридора падал на пол, выхватывая очертания стола и стула. Я вошёл, глаза обшаривали пространство. Ничего — ни рюкзака, ни записки, ни следа. Я провёл рукой по столу, как будто мог нащупать присутствие Юто, но пальцы встретили только холодный металл.

Я остановился, мой взгляд упал на окно, ведущее на пожарную лестницу. Стекло было чуть приоткрыто, едва заметная щель пропускала холодный воздух. Я замер, мое сердце заколотилось. Юто боялся «Курама», боялся быть найденным, но он доверял мне… или нет? Вдруг он сбежал, как в больнице, решив, что офис — не убежище, а ловушка? Я вспомнил его слова о балансе, о том, как он хочет творить, но боится. И тогда меня осенило. Крыша. Юто всегда говорил о свободе, о воздухе, о местах, где можно дышать. Если он сбежал, то не вниз, а вверх.

— Крыша, — сказал я вслух. Я развернулся, выбежал из кабинета, чуть не столкнувшись с Наоми, которая всё ещё стояла в комнате отдыха.

— Что? — спросила она, её глаза расширились.

— Он на крыше, — сказал я, хватая её за руку. — Пойдём!

Наоми не успела возразить, я потащил её к лифту, мои пальцы дрожали, когда я нажимал кнопку верхнего этажа. Волк, услышав шум, выбежал из коридора, его тяжёлое дыхание догнало их.

— Босс, что? — спросил он, вбегая в лифт.

— Юто на крыше, — сказал я. — Окно в кабинете открыто. Он не сбежал вниз, он пошёл наверх.

Двери лифта открылись, холодный ветер ударил в лицо, принеся запах дождя и города. Лестница на крышу была в конце коридора, её металлические ступени блестели от мороси. Я рванулся вперёд, Наоми и Волк бежали следом, их шаги гремели, как барабаны. Дверь на крышу была приоткрыта, и я почувствовал, как надежда и страх сливаются в груди. Я толкнул дверь, и ночь раскрылась передо мной, полная огней и теней.

Холодный ветер ударил в лицо, принеся резкий запах дождя и асфальта. Ночь была густой, тяжёлой, будто хотела проглотить Токио целиком. Огни города мерцали внизу, но там, наверху, они казались лишь далёкими точками, едва пробивавшимися сквозь тени, стекавшие по бетону. Сердце колотилось. Но это не имело значения — ни боль, ни драка в подворотне, ни ссора с Наоми. Я видел только Юто, стоявшего на самом краю крыши, в шаге от пропасти. Его худощавая фигура качалась против ветра, длинные волосы, выбившиеся из хвоста, хлестали по лицу. Он балансировал на узком бортике, руки чуть разведены, как у канатоходца, смотревшего в бездну.

Я замер, дыхание перехватило, как крюк в горле. Но он стоял там, на грани, и одно неверное движение, один порыв ветра мог отправить его вниз, в пасть небоскрёбов.

Страх когтями впился в грудь, острый, как нож, смешиваясь с отчаянием, которого я не чувствовал со времён больницы, с того момента, как впервые увидел, как он резал фрукты с невозможной точностью. Я не мог его потерять, не тогда, не после того, как вытащил его из той подворотни, не после того, как его рассказ о «Курама Фудс» разорвал мой мир. Он был ключом — к чему, я не знал, но я не собирался дать ему упасть.

— Юто, — сказал я, голос был низким, но резал, как клинок, перекрывая вой ветра. Я шагнул вперёд, медленно, осторожно, будто подходил к раненому зверю. — Слезь оттуда. Прошу.

Он не обернулся, но плечи напряглись, пальцы дрогнули, удерживая хрупкое равновесие. Куртка трепетала на ветру, и я заметил, как он чуть качнулся, но выправился с той жуткой грацией, что помнил из больницы. Его голос, когда он заговорил, был тихим, надломленным, будто жизнь уже вытекла из него.

— Я устал, Кенджи, — произнёс он, не глядя на меня. — Устал бежать, прятаться, менять имена. «Курама» найдёт меня, рано или поздно. Я больше не хотел. Эта жизнь… не для меня.

Его слова ударили, как кулак, и внутри что-то сломалось — злость, страх, вина, всё сплелось в ком. Я подумал о его рассказе в идзакае, о настоящем имени, Кейта Мацуда, о парне из Осаки, что превращал простые продукты в шедевры, пока «Курама» не сделала его своим орудием. Он бегал годы, таская на себе вину за жизни, сломанные его блюдами, и теперь стоял здесь, готовый отпустить всё. Я не мог этого допустить. Но разум кричал: а если я опоздал? Если он прыгнет, пока я не дойду? Если я снова гнался за тенью, как сказала Наоми? Страх душил, но я загнал его внутрь, заставляя голос звучать твёрдо.

— Юто, послушай, — сказал я, выдавливая слова, горло сжималось. — Ты не один. Я здесь, «Спрут» здесь. Я не дам «Курама» тебя забрать. Ты говорил о балансе, помнишь? В больнице, сказал, что мир в диссонансе. Я помогу тебе найти этот баланс, Юто. Клянусь. Но ты должен был слезть. Дать мне шанс.

Он повернул голову, ровно настолько, чтобы наши глаза встретились, и я увидел — боль, глубокую, как рана, но и что-то ещё, искру, может, надежду, может, сомнение. Он качнулся, левая нога соскользнула на миллиметр, и моё сердце замерло. Я рванулся вперёд, готов броситься, но он выправился, руки раскинулись шире, как крылья, против ветра. Пульс бил в виски, кровь на губе текла, но я не двинулся. Пока.

— Баланс… — сказал он, и на губах мелькнула горькая, почти мёртвая улыбка. — Я искал его всю жизнь. В еде, в людях, в себе. Но каждый раз, когда я был близко, кто-то умирал. Или я бежал. Какой это баланс, Кенджи? Это хаос.

Его голос сломался, и я почувствовал, как он резал меня изнутри. Это было как смотреть в зеркало — на себя, когда Наоми назвала меня одержимым, когда я швырнул нож в стену, когда сомневался в своём рассудке. Но я не был им. Я не собирался сдаваться, и его не отпущу. Я сжал кулаки, ногти впились в ладони, кровь смешалась с потом, и шагнул ближе, игнорируя ветер, что толкал назад.

— Ты ошибался, — сказал я, голос стал громче, перекрывая бурю. — Баланс — не идеал, это борьба. Ты боролся всю жизнь, Юто. Сжёг их лабораторию, сбежал, выжил. Это и был баланс — вставать, когда всё против тебя. Я не дал бы тебя в обиду, слышишь? Мы нашли бы твой баланс вместе. Но ты должен был сделать шаг ко мне. Тогда.

Он смотрел, глаза блестели — слёзы или дождь, я не мог разобрать. Ветер выл, толкал его к краю, но он держался, тело было натянуто, как струна, каждый мускул работал, чтобы не упасть. Улыбка вернулась, шире, почти живая, будто мои слова пробили брешь в его броне. Надежда вспыхнула во мне, но она была хрупкой, как он на этом бортике. Я боялся, что он не поверит, что выберет пропасть.

— Баланс… — повторил он, мягче, будто пробовал слово на вкус. — Ты правда верил, что я мог его найти?

— Я знал, что ты мог, — сказал я, голос был как сталь, хоть сердце колотилось. — Не здесь, не так. Слезь, Юто. Дай мне помочь.

Он замер, взгляд скользнул вниз, в пропасть, где огни Токио манили, как ложное спасение. Его нога дрогнула, и я перестал дышать, тело напряглось, готовое рвануться. Но он не упал. Он повернулся, лицом ко мне, его черты были напряжены, глаза — полны сомнений, но в них горела искра. Он всё ещё балансировал, тело — идеальная линия против ветра, и я видел, как он раздумывал, выбирая между краем и шагом назад.

Дверь за мной хлопнула, Наоми и Волк выскочили на крышу, их шаги замерли, когда они увидели Юто. Наоми ахнула, её рука сжала мой локоть, Волк напрягся, готовый броситься. Я вскинул руку, останавливая их. Это был мой момент, мои слова, мой шанс вытащить Юто. Ветер выл, ночь сжималась вокруг нас, и Юто, на краю, держал баланс, будто сама жизнь зависела от этого.

Я стоял на крыше офиса «Спрута», ветер хлестал лицо, пропитанный дождём и запахом города. Ночь была как чернила, огни Токио внизу мерцали, но здесь, наверху, тени сгущались, будто хотели утянуть нас в пропасть. Мои рёбра ныли, кровь из рассечённой губы текла по подбородку, но я не чувствовал ничего, кроме Юто, балансировавшего на краю крыши. Его худощавая фигура качалась, длинные волосы трепетали, руки были разведены, как у канатоходца, а глаза, полные боли и усталости, смотрели куда-то в пустоту. Один шаг, один порыв ветра — и он исчезнет, уйдёт в бездну, которую я не мог допустить.

— Юто, — сказал я, голос резал, как нож, несмотря на страх, сжимавший горло. — Слезь. Ты нужен мне. Нужен «Спруту». Дай мне помочь.

Он повернулся, его взгляд встретился с моим, и я увидел в нём бурю — вину, тоску, но и искру, ту самую, что горела в больнице, когда он говорил о балансе. Его нога дрогнула, он качнулся, и моё сердце остановилось. Я рванулся вперёд, не думая, инстинкт опередил разум. Ветер выл, бетон под ногами был скользким, но я успел — схватил его за запястье, моё плечо взорвалось болью, но я держал, тянул назад. Юто ахнул, его тело обмякло, и он рухнул на меня, мы оба повалились на крышу, его рюкзак ударился о бетон с глухим стуком.

— Чёрт, Юто, — выдохнул я, лёжа на спине, его вес придавил меня, но я не отпускал. — Не смей так больше.

Он дышал тяжело, его лицо было бледным, глаза блестели, но он был здесь, живой. Он не сопротивлялся, только смотрел на меня, и в его взгляде мелькнула тень улыбки — слабой, но настоящей.

— Баланс… — прошептал он, голос дрожал. — Ты правда думаешь, что я могу его найти?

— Я не думаю, я знаю, — сказал я, голос был хриплым, но твёрдым. — Но не на этом чёртовом краю. Мы сделаем это вместе.

Наоми и Волк подбежали, их шаги гремели по крыше. Наоми упала на колени рядом, её руки дрожали, глаза были полны слёз и облегчения.

— Кенджи, ты… он… — начала она, но замолчала, глядя на Юто. — Ты в порядке?

Юто кивнул, медленно садясь, его пальцы всё ещё сжимали мой рукав, как будто он боялся, что я исчезну. Волк стоял над нами, его шрам на шее проступал в свете луны, глаза сузились, но он молчал, только кивнул мне, как бы говоря: «Хорошо сработано, босс».

Я поднялся, помогая Юто встать. Его рюкзак валялся у бортика, и я заметил, как он бросил на него взгляд, полный тоски, но уже без той пустоты, что была раньше. Ветер затих, ночь стала тише, будто город выдохнул вместе с нами. Я чувствовал, как адреналин отступает, оставляя усталость, но и облегчение — Юто был здесь, и я не дал ему упасть.

— Пойдём вниз, — сказал я, мой голос был мягче. — Здесь холодно, а нам нужно поговорить. О «Курама», о твоём балансе, обо всём.

Юто кивнул, его улыбка стала чуть шире, но в ней всё ещё была тень сомнения. Наоми взяла его под руку, её взгляд был тёплым, но насторожённым, как будто она только теперь поверила, что он реален. Волк подобрал рюкзак, и мы двинулись к двери, шаги эхом отдавались в тишине.

Но когда мы дошли до лестницы, я остановился. Что-то кольнуло в груди — не боль, не страх, а предчувствие. Я обернулся, глядя на крышу, на край, где только что стоял Юто. Вдалеке, за линией небоскрёбов, мелькнул свет — фары, слишком быстрые, слишком целенаправленные. Мой желудок сжался. «Курама Фудс» не отступала, и тот бандит с рисунком пса, которого я вырубил, мог уже доложить своему боссу. Я вспомнил слова Юто о том, что они везде, и понял, что эта ночь ещё не закончилась.

— Кенджи? — позвала Наоми, её голос был тревожным. — Что не так?

Я покачал головой, заставляя себя улыбнуться, но мои глаза всё ещё искали тени за горизонтом.

— Ничего, — сказал я, но голос был напряжённым. — Просто… держитесь ближе.

Мы спустились в офис, но я чувствовал, как ночь сгущается за спиной. Юто был со мной, его баланс стал моим долгом, но где-то там, в темноте, Такео Кобаяси и его пёс уже шли по нашему следу. И в этот момент, стоя между светом офиса и мраком города, я понял, что баланс, о котором говорил Юто, был не только его битвой, но и моей. А внизу, в тенях, звонил телефон, и голос на другом конце шептал о новом плане, который изменит всё.