Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6

Глава 17

Акира Танака рос в тесной квартире на окраине Токио. Стены здесь пахли сыростью, а свет фонарей едва пробивался сквозь мутные окна. Его семья была бедной — отец ушёл, когда Акире было пять, мать умерла от рака, когда ему исполнилось двенадцать. Осталась только младшая сестра, Мика, с её хрупким телом и хронической болезнью лёгких, которая приковывала её к кислородному баллону. Мика была единственным светом в жизни Акиры. Её глаза, большие и ясные, несмотря на боль, всегда смотрели на него с верой. «Ты сделаешь что-то великое, Аки-нии», — говорила она, когда он приносил ей мангу или дешёвый рис с соусом, купленный на последние йены. Она была единственной, кто верил в него, когда он решил пойти в ресторанный бизнес.

Акира с детства любил готовить. В восемь лет он научился варить мисо-суп из остатков, которые мать приносила с работы. К пятнадцати он жарил лапшу в соседней забегаловке, где хозяин орал на него за каждый подгоревший кусок. Акира стискивал зубы, мыл посуду до рассвета и учился. Он наблюдал за поварами, подмечал, как они режут рыбу, как мешают соус, и повторял их движения дома, пока Мика спала. Он мечтал о кухне, где его еда будет значить что-то, где он сможет заработать достаточно, чтобы оплатить лечение сестры. Но забегаловки, где он работал — грязные раменные в Синагаве, уличные ларьки с якитори, кафе с переваренным кофе, — были далёкими от мечты. Его руки покрывались мозолями, спина ныла, но он не сдавался. Мика ждала его дома, и её улыбка была единственным, что держало его.

В двадцать три года Акира услышал о вакансии в «Жемчужине», ресторане корпорации «Спрут», который гремел в Токио благодаря новому шеф-повару, Юто Хаяси. Он знал, что это его шанс. Он потратил последние сбережения на приличную рубашку, выучил рецепты из старых кулинарных книг и явился на собеседование, сжимая в кармане фотографию Мики. Наоми, управляющая, посмотрела на его потрёпанный вид, но дала шанс, впечатлённая его рвением. Когда Акира вошёл в кухню «Жемчужины», он почувствовал, как сердце бьётся быстрее. Это было не просто место работы — это была сцена, где он мог доказать, что он больше, чем парень из трущоб.

Он старался изо всех сил. Чистил креветки до идеала, нарезал овощи так, чтобы Юто кивнул с одобрением, запоминал каждое слово шефа о балансе вкусов. Юто был строгим, но справедливым, и Акира, несмотря на усталость, чувствовал, что учится. Он начал посылать деньги на новые лекарства для Мики, и её кашель стал реже. Впервые за годы он видел свет в конце туннеля. Но долги за лечение росли, а больница требовала всё больше. Акира работал ночами, брал смены, но этого было мало. Мика, лёжа в постели, шептала: «Ты уже герой, Аки-нии. Не гонись за многим». Но он не мог остановиться. Он хотел дать ей жизнь, а не выживание.

Однажды, после смены, к нему подошёл человек в тёмном пальто. Он назвался представителем «Курама Фудс» и предложил деньги — больше, чем Акира видел за всю жизнь. Взамен нужно было лишь «помочь» в «Жемчужине». Акира смотрел на конверт, чувствуя, как жадность и страх борются внутри. Он думал о Мике, о её бледном лице, о счёте за кислород, который он не мог оплатить. Он согласился, и с тех пор его руки, когда-то чистившие креветки для Юто, начали подменять ингредиенты, а слова — сеять сомнения среди поваров. Он ненавидел себя, но каждый раз, видя улыбку Мики, говорил себе, что это ради неё. Акира Танака, парень из трущоб, оказался в ловушке, где его мечта о величии стала инструментом чужой игры, и он не знал, как выбраться.

Вечерний дождь снова хлестал по крышам Токио, будто город пытались отмыть от чего-то липкого, но безуспешно. За старым складом в районе Сибаура снова собрались тени — привычное место для грязных разговоров и сделок, которые нельзя произносить вслух.

Акира стоял под тем же тусклым фонарём, но в этот раз он дрожал не от холода. Его куртка была расстёгнута, лицо — бледным, а в глазах не осталось ни решимости, ни страха. Только усталость. Глубокая, как щель между рельсами и платформой. В руках — пустые ладони. Конверт с деньгами лежал дома, в ящике, который он сегодня открыл с намерением вернуть всё назад.

Фигура в пальто вышла из темноты — точно так же, как в ту ночь. Только теперь в глазах Кобаяси не было мягкой, хищной ухмылки. Только сталь.

— Ты идиот, Акира, — сказал он сразу, без приветствия. Его голос звучал как сухой треск спички. — Ты уже начал. Ты испортил подачу Юто, пустил слухи о том, что он не выносит давления. А теперь всё рушишь.

— Ты сам сказал — «мелкие ошибки», — Акира попытался говорить спокойно, но голос дрожал. — Я сделал всё, как ты хотел. Только…

Он посмотрел в сторону, на дождь, стекающий по стенам склада.

— Только я не могу больше. Я согласился на это… только ради Мики. Но это уже не помощь. Это просто грязь. Я не хочу уничтожать Юто. Он хороший человек.

Кобаяси засмеялся — сухо, без капли веселья.

— Хороший человек, — протянул он. — Хочешь, я расскажу тебе, сколько стоит «хорошесть» в этом городе? Сколько она весит на весах корпорации? Ноль. Пустота. Я делаю ставки на людей, Акира, не на мораль.

Он сделал шаг ближе. Акира отшатнулся.

— Мы договорились. Ты получил деньги. Потратил. А теперь решил выскочить? — Его голос стал ниже. — Ты хоть понимаешь, что ты запустил? «Золотая Вилка» — это момент. Тогда мы нанесём удар. Ты всё испортишь, если начнёшь раньше.

— Я верну тебе деньги, — резко сказал Акира. — Всё. До йены. Просто… просто оставь меня в покое. Я не могу так больше. Мне снится, как я режу рыбу и она шепчет голосом Юто. Я не повар, я… я стал чёртовым крысой.

Он дёрнулся было за карманом, но Кобаяси поднял руку.

— Не надо. Это не про деньги. — Он усмехнулся, но глаза оставались безжизненными. — Это про слово. Про страх. Ты был инструментом. Ты — актив. А теперь хочешь уйти? Просто так?

Из темноты позади него послышалось рычание. Глухое, хриплое, как будто сама ночь застонала.

— Тебе надо кое-что понять, Акира, — сказал Кобаяси. — Из моей игры не выходят. Никогда.

Из тени вышла собака. Огромная, чёрная, с блестящей шерстью и глазами цвета пепла. Она приближалась медленно, как будто знала, что торопиться некуда.

Акира сделал шаг назад. Потом ещё. Сердце грохотало в ушах. Он помнил, как Мика гладила уличных кошек и говорила, что животные чувствуют, кто добрый. Эта собака смотрела на него так, будто знала всё: и про пересоленный соус, и про подгоревшую рыбу, и про конверт, вжатый в руки.

— Кабояси… — начал он. — Не надо…

Но Кобаяси уже смотрел мимо него, в пустоту.

— Покажи ему, что значит нарушить сделку.

Пёс прыгнул.

Акира успел закрыться рукой, но клыки впились в плечо. Он закричал, упал, боль обожгла тело, будто в вену влили расплавленное стекло. Он пытался отбиться, пнул собаку коленом — она отпрянула, но сразу снова бросилась, лапы ударили по груди, когти рванули ткань. Он катился по мокрому асфальту, кричал, а рядом кто-то смеялся — или это был просто ветер?

— Достаточно! — наконец скомандовал Кобаяси.

Пёс остановился, дыхание вырывалось из его пасти паром. Он стоял над Акирой, как хищник над падалью, но глаза были спокойные. Почти человеческие.

Кобаяси подошёл, склонился. Его лицо оказалось рядом.

— Ты сам выбрал это, — сказал он. — Не путай раскаяние с отвагой. Ты теперь в долгу не у меня. У игры.

Он развернулся и исчез в темноте. Собака последовала за ним, её когти стучали по бетону.

Акира остался лежать. Дождь лил прямо в глаза, смешиваясь с кровью, текущей по лицу и шее. Он зажмурился, пытаясь не завыть. Боль пульсировала в теле, но ещё сильнее билось чувство — не страха, а поражения. Неужели он думал, что сможет просто выйти? Вернуть деньги, попросить прощения — и всё исчезнет?

Он поднялся с трудом. Куртка была рваная, под ней рубашка промокла и прилипла к коже. Левая рука не слушалась, плечо ныло, и с каждой каплей дождя кровь будто становилась гуще.

Он шёл по переулку, шатаясь, как пьяный. Где-то далеко звучал смех из бара, хлопали двери. Токио жил своей жизнью. А он — нет. Он стал другим. Повар, который хотел спасти сестру, теперь спасал сам себя.

Акира остановился, посмотрел в небо. Ни одной звезды. Только серость. Он не знал, что будет завтра. Он не знал, как посмотреть в глаза Юто. Но теперь он точно знал одно:

Никто не выходит просто так.

Тёмный седан, чёрный как нефть, скользил по мокрым улицам Токио. Дворники лениво смахивали дождь, свет фар отражался в лужах, как в разбитых зеркалах. В салоне пахло кожей, дорогим табаком и чем-то неуловимым — смесью власти и угрозы, которую чувствуют на уровне инстинкта.

Кобаяси сидел на заднем сиденье, скрестив ногу на ногу. Его пальцы играли с кольцом на мизинце — тонкое, золотое, без камней. В другом углу сидел помощник Рю. Он покашливал, теребил воротник и косился на босса, как будто ждал одобрения за каждое слово.

— Он может нас сдать, — проговорил Рю наконец. Голос у него был тонкий, царапающий. — Акира. Видел, как он сегодня смотрел? У него в глазах не было страха. Только вина. А такие люди — самые опасные. Сначала ломаются, потом бегут к тем, кто умеет слушать.

Кобаяси не сразу ответил. Он продолжал смотреть в окно, как будто в каплях на стекле видел что-то важное. Его лицо оставалось спокойным, почти отстранённым. Машина скользила мимо стальных зданий, рекламных экранов и людей с зонтами, похожих на жуков под дождём.

— Не сдаст, — сказал он наконец, мягко, почти ласково.

— Почему ты так уверен? — Рю нервно провёл рукой по волосам. — Он готов был отдать деньги. Говорил, что не хочет. У него вон и совесть, и сестра… эти люди — они всегда хотят быть «лучше». Если он заговорит — «Жемчужина» нас сожжёт. А «Спрут» не станет нас прикрывать, если всё всплывёт.

Кобаяси медленно повернул голову. Его улыбка была лёгкой, почти дружелюбной. Почти.

— Потому что он из тех, кто думает, что всё ещё может спасти мир, если сам горит. Он считает, что если страдает сам, но защищает сестру — он герой. — Он щёлкнул пальцами. — Но настоящие герои не срываются в переулках, истекая кровью.

Рю сжал губы, но не перебил. Он знал: если Кобаяси начал говорить, лучше молчать и слушать. Тем более когда его улыбка становилась такой — тёплой, но не касающейся глаз.

— К тому же, — продолжил Кобаяси, — он говорил, у него есть сестра? Как там её зовут? Мика?

Рю кивнул, быстро.

— Да. Девчонка лет пятнадцати. Больная, вроде лёгкие. У неё аппарат — кислородный баллон. Я навёл справки.

— Прекрасно, — кивнул Кобаяси. Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и выдохнул. — Самое время навестить её.

Он сказал это так спокойно, как будто речь шла о визите к партнёру по бизнесу. Без угрозы. Без ярости. Только обыденность.

Рю замер. Его глаза забегали, лицо вытянулось.

— Б-босс… ты уверен? Это… слишком, может быть. Девчонка больна. Это вызовет шум. Акира…

Кобаяси открыл глаза. Взгляд — спокойный, ровный, но в глубине зрачков — осколки льда.

— Если он заговорит, мы не просто теряем позицию. Мы теряем всё. «Курама Фудс» вымоет руки. «Спрут» похоронит нас. Поэтому… — он снова улыбнулся. — Лучше, если Акира будет помнить, почему он изначально взял конверт.

Он подался вперёд, смотря прямо на Рю:

— Напомни ему. Что выбор был у него. Что всё — ради неё. И если он заговорит… она первой перестанет дышать.

Машина замедлилась у перекрёстка. Светофор отразился в лобовом стекле красным пятном, похожим на каплю крови.

Рю сглотнул. Затем тихо кивнул.

— Я всё устрою.

Кобаяси снова откинулся, закрыл глаза, как будто разговор был окончен. Снаружи шёл дождь. А в салоне воцарилась тишина — такая плотная, что казалось, даже машина теперь ехала тише.

Где-то в стороне, среди мигающих неоновых огней, жила девочка по имени Мика. Она не знала, что к ней уже выехали.

Квартира была тёмной. Только слабое электрическое свечение от старого вентилятора рисовало на стенах вращающиеся тени. Акира сидел на полу, сжав голову руками. Колени подтянуты к груди, спина дрожит от напряжения. На столе — пустая тарелка, в раковине — засохшая посуда. Воздух в комнате был густым, как будто сам пропитан страхом.

Он уже два часа не мог дозвониться до Мики.

Сначала просто волновался — у неё слабая батарея, бывает. Потом начал писать сообщения. Потом звонил в клинику — и услышал то, что лишило его воздуха.

«Пациентка Мика Танака? Она выписана. Около часа назад. С сопровождением. Подпись в журнале есть. Забрал ее старший брат. Сейчас… господин Кабояси…»

Его руки затряслись. Он вцепился в телефон, как в спасательный круг, но тот был бесполезен. Мир словно сдвинулся с оси.

Он прошёлся по комнате, потом снова сел, потом встал, разбил кружку о стену, потом рухнул на колени и заорал в подушку — глухо, отчаянно, как раненое животное.

И тогда зазвонил телефон.

Он вздрогнул. Экран мигал. Номер — без имени, но он знал, кто это. Не было сомнений.

Он нажал «принять», дыхание сбивалось.

— Акира-кун, — голос Кобаяси был тихим, почти дружелюбным. — Как ты там? Не спится?

— Где она⁈ — закричал Акира, голос сорвался, стал резким, хриплым. — Где Мика⁈ Где моя сестра, ублюдок⁈

— Тише. Тише. Ты же не хочешь, чтобы она услышала, как ты кричишь? Она ведь боится громких звуков. Ты сам говорил. У неё же слабое сердце, да?

Акира сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Слёзы катились по щекам. Он не мог их остановить.

— Не трогай её… пожалуйста. Я всё… я всё сделаю. Всё. Только не она…

— Вот и молодец, — голос Кобаяси оставался вежливым. — Мне не нужны герои, Акира-кун. Мне нужны исполнители. Ты взял деньги. Ты начал игру. А теперь ты просто заканчиваешь её. Так, как я скажу. Без фокусов. Без сцен.

— Ты… ты обещал, — всхлипнул он. — Ты говорил, ничего с ней не будет…

— Я обещал, если ты будешь послушным. Но ты, мой мальчик, решил стать честным. Захотел сбежать. От сделки. А такие долги… не прощаются.

На том конце раздался тихий шум — как будто кто-то переставил что-то металлическое. Или баллон. Акира задрожал.

— Что ты хочешь? — голос его стал тонким. Сломанным.

— Всё, что скажу, ты будешь делать. Без вопросов. Без жалоб. Смотри на Юто. Следи за ним. И когда я скажу — ударишь. Не физически. Хуже. Ты его разрушишь. На глазах у всех. Если ты отступишь… — Кобаяси сделал паузу, — Мика перестанет дышать. Я не угрожаю. Я просто… информирую.

— Ты чудовище, — выдохнул Акира.

— А ты — нуждаешься. Мы все играем свои роли, Акира-кун. А теперь — успокойся. Завтра утром ты выходишь на смену, улыбаешься и нарезаешь рыбу. А вечером… мы поговорим о твоей новой задаче.

Связь оборвалась.

Акира уронил телефон. Он закрыл лицо руками и рыдал. Без звука. Он плакал не как взрослый — а как мальчик. Без сил. Без надежды. Он чувствовал, как что-то внутри него умерло — не совесть, она давно трещала, не гордость — её раздавили. Умерла вера, что он ещё может выбраться.

Он был в ловушке.

А где-то, возможно, в подвале, среди холодных труб и тухлого света, сидела его сестра. И, возможно, в этот момент она шептала:

— Ты уже герой, Аки-нии…

А он знал — больше нет.