Возвращение. Часть II

Глава 3 Неладное

Обеденный стол в центре кают-компании не мог похвастаться наличием множества еды: три пеммикана размером с кирпич — все из тюленьего и китового мяса, — и с десяток сухих засушенных белокровок, выловленных в море Росса.

Однако скудный ужин совершенно не стеснял восточников. Гюго в предвкушении отрезал ломтики от пеммикана, а затем вкладывал их в сложенные лодочкой ладони окруживших его братьев.

— Всем достанется, потерпите маленько! — осадил Гюго двух самых молодых ребят — Женю Проскевича и Лешу Дягчева. Парочка никак не могли сойтись во мнении, кто из них получит свой кусок мясного концентрата первым.

Все суетились, усаживались на места и, не дожидаясь остальных, впивались зубами в рыбу или тонко нарезанный бледно-розовый ломтик.

На стол грохнулось наполненное доверху ведро мутной воды.

— Вот. — Ярик отряхнул руки, размял плечи. — Кто разольёт? А то я тащил как никак…

— Я разолью, — вызвалась Маша и нерешительной походкой направилась к столу.

Матвей вмешался:

— Маш, я сам…

— Нет, не надо, — резко обернулась она к нему, — я всё сделаю. — Повернулась к остальным. — Где у вас кружки?

Ей ответили лишь недружелюбные взгляды.

Матвей уже сто раз пожалел, что не сказал Маше заранее: не сто́ит рассказывать, с какой она станции.

— Вон там, верхняя полка, — указал Гюго острием ножа в сторону кухни.

Маша коротко кивнула и поспешила исполнять взятое на себя поручение.

— Водичка это, конечно, хорошо… — лукавым шепотом сказал Гюго, подмигнув Матвею, — но сегодня одной лишь ею мы не ограничимся, хе-хе.

Внутрь пожаловала Надя, и впервые за долгое время Матвей видел её совершенно одну, не прижимающую к груди малыша.

— А, вот и вы… — Гюго окинул быстрым взглядом Надю и следующий отрезанный кусок переложил в отдельную тарелку. — Как малыш? Заснул?

— Да, вроде бы… — она присела на стул возле Матвея, утомлённая, с набухшими мешками под глазами.

— Не волнуйтесь, там ему будет тихо, а главное — тепло. — Гюго подвинул к ней тарелку с едой. — Это вам.

— Спасибо, — ответила она, натянув вежливую улыбку на лицо.

Уже через минуту, несмотря на уверение Гюго, что малыш Йован в полной безопасности, Надя стала постоянно оглядываться в сторону выхода, явно желая поскорее сбежать от этого скромного застолья.

Матвей это почувствовал, положил руку ей на плечо и погладил, унимая её волнение.

— Не переживай, он в безопасности. Тебе не помешает побыть одной ненадолго.

Надя надрывисто вздохнула и быстро закивала.

Гюго потянулся к следующей порции пеммикана, взял нож.

— Матвей, слушай, мы вас хоть не объедаем? — Лезвие нависло над мясным концентратом. — А то ты только скажи…

— Ни в коем случае, — поспешил заверить его собиратель. — Всё это для вас.

— Вам точно хватит на оставшийся путь?

— Определенно. Мы с Лейгуром всё подсчитали, можешь не переживать.

— Ну, как скажешь. — Нож в руке Гюго проткнул затвердевший пеммикан.

Дверь вновь открылась, и на пороге показался Рома, один из восточников. В руке он держал пятилитровую пластиковую канистру. Завидевший его Гюго отложил нож в сторону.

— Ну наконец-то! Где тебя черти носили? Тащи сюда!

Рома осторожно поставил тару на стол.

— Что это, Гюго? — заинтересовался Матвей.

— Сейчас поймёшь…

Все вдруг резко перестали гудеть, прекратили играть в бильярд и жевать выданный им ужин. Теперь всё внимание окружающих приковал пластиковый сосуд. Гюго обхватил крышку, надул щёки и, приложив немного усилий, открыл.

Матвей почувствовал острый запах спирта — и неожиданно всё понял.

— Это… бормотуха Йована? — произнёс он так, будто своими словами боялся распугать всех вокруг. Из груди Нади вырвалось хриплое, надсадное дыхание. Она смотрела на ёмкость как на редчайший артефакт.

— Последняя из его запасов, — он щелкнул пальцем по твёрдому пластику. — Олег Викторович заставил меня припрятать одну, на тот случай, когда вы вернетесь. Мол, отметить ваше возращение. Я, признаться, про неё совсем запамятовал и вспомнил только несколько часов назад. Оно и хорошо, на самом деле, что сейчас только вспомнил, иначе мы с мужиками давно бы её всю выдули. Ну а теперь, когда вы, наконец, вернулись… — Он обратился к кучковавшимся мужикам, вооружённые пустыми кружками, ровно нищие в ожидании подаяния. — Так, ставьте сюда, прямо передо мной! И не налегайте раньше времени! Разом все выпьем.

Отдались глухим звоном кружки. Засморкались носы. Послышался редкий бубнеж. Минута-другая — и два десятка восточников встали в ряд, как солдаты на построении. Гюго взялся за канистру и принялся разливать, чуть расплескав несколько капель.

— Эх, бедняга Йован… — с ноткой грустью заговорил Гюго. — Без него здесь было совсем не то. А помните, мужики, как он всё пёкся о своей столовой? Носился с ней как с невесткой.

— Бар… — послышался новый голос среди собравшихся.

Все как по команде повернулись головы к входу, где стояла Арина.

— Не столовая, а бар, — ответила она вопросительным взором. — Он так звал «Полярный переполох».

Пауза.

— Аринка, пришла наконец! — воскликнул Гюго и широко улыбнулся. — Ну чего стоишь в дверях как не своя? Садись давай! Тебя-то нам и не хватало для полного счёта.

Девушка робкой, неуверенной походкой зашла внутрь и села подле Нади.

— Ну что, наливать тебе? — спросил Гюго, не отрываясь от наполнения кружек. — Или будем подчиняться законам до Вторжения, где распитие алкоголя до восемнадцати строго воспрещается? Хе-хе.

— Мне уже два месяца как восемнадцать, Гюго. — Она хлопнула ладонью по столу. — Да и кому теперь не наплевать на законы до Вторжения?

— Что верно, то верно, — ответил тот.

Матвей почувствовал укол стыда. Как он мог забыть про её день рождения?

— Почему ты нам ничего не сказала? — спросила её Надя.

— Не до этого было… — ответила она, пальцем вырисовывая невидимые круги на столе. — Нам всем.

— Ну, это мы скоро исправим. Но сначала мне нужно кое-что сказать, — произнёс Гюго и поставил канистру на стол. Раздавшийся при этом гулкий звук дал понять: её содержимое уменьшилось как минимум на треть. — Ну чего вы, разбирайте пойло! И разойдитесь немного, дайте место!

Засуетились. Все крепко сжали алюминиевые ручки и прислонились к стене. В стороне остался лишь Тихон — он предпочёл спирту обыкновенную воду.

Гюго чуть приподнял кружку, приложил кулак ко рту, откашлялся и сказал:

— В общем, за тех братьев и сестёр, кому повезло меньше. — Желваки на скулах едва заметно шевелились — казалось, он вот-вот что-то скажет, но не мог собраться с духом.

И тогда в неловкую тишину вклинилась Арина:

— За «Восток». За его второе рождение.

Гюго нервно и быстро закивал.

— Да, хорошо сказано. — Затем он повернулся к остальным и поднял кружку над головой. — За «Восток». За его второе рождение!

И опрокинул кружку. Все как по команде сделали то же самое. Три глотка — и бормотуха Йована обожгла глотку, а после, горячим потоком разлилась внутри, накрывая внутренности тёплым и колючим покрывалом, навевающим воспоминания об улыбчивом здоровяке, готовым всегда поддержать в тяжелую минуту.

Следующий тост посвятили Арине. Девушка отнекивалась, просила не делать этого, но Гюго настоял, заставив каждого выпить за её здоровье. Канистра всё пустела, разговоры оживлялись, и вот воздух кают-компании уже пропитался перегаром.

Вскоре Матвей решил отлучиться по нужде и вышел в коридор.

— Матвей! — раздался громкий шёпот.

Из-за угла выглядывала лохматая голова Дэна.

— Дэн? Ты чего там делаешь?

— Ты один?

— Чего?

— Ты один, я спрашиваю⁈

Дэн вытянул шею, пробежался взглядом по коридору.

— Ну да, — ответил Матвей, растерянно разведя руками.

— Поди сюда.

Матвей почувствовал что-то неладное. Он направился к Дэну, чувствуя, как его немного болтает из стороны в сторону.

— Видел Лейгура? — Матвей почему-то сейчас вспомнил об отсутствующем за общим столом исландце.

— Чего? А, ты про Эйгирсона? Да, он там, в медблоке.

— Как Эрик?

— Вроде в норме… не знаю. — Дэн говорил быстро, словно ему выдали ограничение на количество произнесённых слов в сутки. — Слушай, нам надо поговорить. — Взял Матвея за плечи и увел в сторону.

— Поговорить? О чём? — теперь он почувствовал, как язык заплетается. Ох уж это Йованское пойло, будь оно неладно.

— О твоих друзьях, восточниках.

— Я, между прочим, тоже восточник, Дэн…

— Да я не про это! Господи… — Он нервным движением потёр вески. — Приглядись к ним внимательнее, ты ничего не заметил?

Матвей провёл ладонью по волосам, задумался.

— Нет. Вроде ничего такого…

— Они по-твоему похожи на тех, кто месяцами страдал от недоедания?

Матвей отшатнулся от услышанного, как от невидимого толчка. Внутри нарастала злоба.

— Чего?

— Да ты глянь на их рожи! — громко прошептал он. — Выглядят как обыкновенные люди: щеки пухлые, глаза не впалые, цвет кожи нормальный…

Матвей вперил в него взгляд, пытаясь понять — это он так шутит? Но нет, сдвинутые к переносице брови наряду с широко раскрытыми глазам подсказывали, что не вполне серьезен.

— Вот, гляди… — Дэн потянул за подол свитера, приподнял его, обнажив худощавую фигуру с выступающими рёбрами под тонкой, почти прозрачной кожей. — Кормёжка у меня всё это время была раз в сутки. Да и то — жратвой это не назовёшь: ведро с объедками. — Он снова натянул свитер. — А эти… ну ты только посмотри на них!

— Но Гюго же говорил, что с каждой смертью у них становилось больше припасов, — раздражённо ответил Матвей. Ему этот разговор решительно не нравился.

— Хорошо, даже если это правда…

— Это правда!.. — зашипел Матвей.

— Ладно, ладно… — мягко, почти по-детски, успокаивающе проговорил Дэн. — Но задай себе вопрос: неужели этого было достаточно, чтобы они выглядели вот так? Да и ко всему прочему, ты сам те остатки этих запасов видел? Где они их хранят?

На короткий миг Матвей почувствовал, как в груди поднимается волнение и, насколько позволяло остаточное чувство трезвости, вяло перебирал в голове разговоры с восточниками, пытаясь вспомнить, говорили ли те хоть что-нибудь о припасах с китайской станции, которые спасли им жизнь.

Потом за стеной послышался чей-то смех, зашуршали живые разговоры, гремела посуда, и кают-компания, как будто бы, снова погрузилась в прежнюю жизнь, до прихода сюда голода и смерти.

Дэн наклонился к нему и заговорщицки прошептал:

— Слушай, Матвей, я носом чую, чего-то неладное со всеми этими типами. У меня, если хочешь, на подобные вещи нюх как у собаки.

— У собаки, говоришь? — возмутился Матвей и ткнул ему в грудь пальцем. — А где же был этот твой нюх, когда ты невинного человека едва до проруби не довёл, а? Лейгура Эйгирсона, знаешь такого?

Дэн смутился и спрятал взгляд, уставившись в пол.

— Я допустил ошибку и признаю это, — ровно произнёс он и вновь повернулся лицом к Матвею. — Но послушай, здесь…

— Нет, это ты послушай! — едва не сорвавшись на крик, гаркнул собиратель, чувствуя при этом, как сильно стиснуты его зубы, как ворота сдерживающие так и норовившую вырваться наружу злобу. — Все эти ребята там, за этой вот стеной, мои друзья, часть моего народа. С большинством из них я знаком с самого детства! И все они достаточно настрадались за эти месяцы.

Матвей ощутил стеснение в горле, ненароком ещё раз возродив перед собой мысленным взором все пережитые невзгоды с восточниками. Боже, их было сто тридцать четыре человека, а теперь осталось всего пятнадцать. Пятнадцать! Матвей просто не имел права думать об этих людях плохое. Все они были для него не просто соседями по жилому модулю, а самыми настоящими братьями.

— Знаю я, зачем ты всё это делаешь, — продолжал Матвей. — Хочешь загладить свой косяк с Лейгуром, строишь из себя тут сыщика, придираясь ко всякой херне…

— Чушь, — прыснул Дэн, и взгляд его нервно забегал. Вот оно!

— Да-да, — подхватил Матвей, — пытаешься оправдаться в собственных глазах.

Жилистые руки американца сжались в кулаки, набухли вены на шее.

— Но я тебе вот что скажу, без обиняков, Дэн, дружище… — В воображении Матвея его пальцы стиснули горло шерифа для пущей убедительности предстоящего предупреждения: — Даже не смей трогать моих ребят, усёк?

Между ними словно раскинулся забор под напряжением — сделаешь шаг, и разрядом ударит так, что ещё не скоро встанешь, если вообще встанешь. Но забор этот обесточился и покосился, когда Дэн произнёс совершенно спокойно:

— Мы обязательно поговорим завтра утром перед отъездом, когда протрезвеешь. Сейчас за тебя говорят чувства вкупе с этой выпитой дрянью. От тебя разит за версту.

В помутившемся рассудке Матвея связались слово «дрянь» и её создатель — Йован, его лучший друг, самовольно пошедший с ним на смерть. Йован, который никогда не жаловался и не ныл. Йован, делающий превосходный самогон, а никакую не дрянь.

Матвей оттолкнул Дэна и рявкнул:

— Пошел ты!

И заковылял обратно к двери, упираясь рукой об стену. Все эти дерьмовые новости исполосовали его ножом, оставив грубые порезы, и теперь их срочно нужно обработать ещё одной рюмкой Йовановского напитка. Хотелось хоть на минуту заглушить голоса бродящих всюду призраков погибших, да и просто выспаться как следует, провалившись в бездну глубокого сна.

Пошёл этот Ден со своими подозрениями. Неблагодарная скотина, пытающаяся доказать себе и окружающим, что он не бесполезный кусок дерьма, взятый Матвеем с собой лишь из жалости. Придумывает всякие небылицы про его братьев-восточников. Да, точно, именно так.

Сделав в голове окончательные выводы насчёт американского друга, он открыл дверь и встретил радостные крики в свою сторону, приглашающие его к столу. С удивлением Матвей заметил, как налилось розовинкой Машино лицо, а её рука держала кружку. Мутный взгляд возлюбленной намекал, что даже она, поступившись своими принципами, приложилась к алкоголю.

От осознания этого Матвею сделалось ещё веселее.

Дэну не спалось.

Низкий потолок над ним давно превратился в исписанный теориями холст. Раз сто он срывал его, сминал и бросал в воображаемую кучу к остальным бредовым догадкам. В какой-то момент вспыхнула предательская мысль:

«А что, если Матвей прав? Может, зря я загоняюсь? Прицепился к этим несчастным по надуманной причине…»

Но всё равно это въедливое чувство окапывалось всё глубже, ровно солдат, готовящийся обороняться от наступающего врага. И вот уже вскопана траншея, развёрнут штаб, выстроены на позиции пулеметные расчёты, и пути назад нет.

— Дерьмо… — прошептал он и сел на край кровати, спрятав лицо в ладонях.

Матвей спал напротив и храпел как двигатель старого бульдозера; отвернулся к стене и свернулся калачиком, спит как мёртвый. До койки он добрался не с помощью своих двух, а благодаря местного — того, что про себя Дэн прозвал Заячьей Губой и второго с дурацким имечком Гюго. Парочка, поддерживая пьяного в стельку собирателя, дотащила его до койки. Должно быть, Матвей вырубился ещё на подлёте ухом к подушке, покуда с тех пор кроме как храпа, от которого чуть ли не стены вибрировали, иных признаков жизни он не подавал.

Дэн всё думал растолкать друга, попробовать поговорить с ним вновь — вдруг прислушается? Да только вот поди его разбуди сейчас. К тому же, думалось Дэну, вряд ли его разжиженный этой отравой мозг будет в состоянии мыслить критически.

В дверной щели мелькнула тень, а вместе с ней и отрывистое бормотание. Дэн взглянул на часы ваттбраслета, лежащего на тумбочке — полтретьего ночи. Не поздновато ли для хождения по коридорам?

Любопытство взыграло в бывшем шерифе, и он быстрым шагом добрался до двери и тихонечко приоткрыл её.

Это шёл тот самый врач, у которого с головой было не всё в порядке. Он шептал себе под нос, нервно чесал волосы возле уха и брёл к дальнему концу коридора. Дэн собрался уже забыть про этого придурковатого типа (может, в туалет идёт? или проведать Эрика?) и отправиться в очередную борьбу с бессонницей, как вдруг приметил пистолетную рукоять, торчавшую у того из-за пояса за спиной. В голове сразу возник закономерный вопрос: «На кой-чёрт у него при себе оружие, когда здесь все свои?»

Именно это наблюдение заставил Дэна Шутера медленно покинуть любезно выделенную ему восточниками комнату и последовать за доктором.

Подозрения в том, что здесь творится неладное, вновь вспыхнули высоченным столпом пламени, будто в почти погасший огонь подкинули дров. Прижимаясь к стене, он направился по коридору. В случае если его обнаружат, он уже решил прикинуться дурачком, мол, вышел туалет поискать и заплутал.

Доктор завернул за угол, Дэн за ним. Преследование продлилось до двери, ведущей внутрь «Модуля А», где сегодня его застал врасплох Заячья Губа.

Восточник резко повернул голову, и у Дэна сердце в пятки ушло. Подглядывающий из-за угла, он отдернул голову назад и быстро прильнул к стене, в желании раствориться в ней, исчезнуть. Неужели заметил?

Тишина. Только несвязное бормотание, какие-то похлопывания…

Дэн решился снова выглянуть из-за угла. Докторишка трогал карманы в поисках чего-то. Потом он издал торжественный возглас — громко прикрикнул, — и в его руке, в блёклом свете огня сверкнул серебром ключ; потом щелкнул замок и тяжелая, тугая дверь стала медленно открываться. Когда образовалось достаточно места для прохода, доктор зашел внутрь, нырнув в тень, и дверь медленно, точно врата старого замка, стали закрываться.

«Вот сейчас…» — пронеслось у Дэна в голове, и он стремглав покинул своё укрытие.

Успел нырнуть в дверной проём аккурат прежде чем раздался щелчок автоматического замка, как бы сообщающий: «Вот теперь, старина, обратного пути нет».

Единственный источник света в открывшемся перед ним новом коридоре стали круглые окна вдоль стен, освещающие здоровенные коробки из железа и металла, они же промышленные генераторы. В дальнем конце винтовая лестница, ведущая на нижние ярусы.

Сердце протестующе заколотилось. Дэн отчётливо почувствовал приближение чего-то нехорошего и по привычке протянул руку к поясу за револьвером, но нащупал там лишь воздух. Вот же гадство! Хотя какой толк от разряженного револьвера? Он до сих пор так и не отыскал нужных ему патронов.500 калибра Магнум — чертовски редкие, размеров со средний палец устранители проблем. Ведь надо было временно обзавестись простеньким Глоком или Вальтером? И тогда он не чувствовал бы сейчас себя таким беззащитным куском дерьма.

В любом случае, отступать некуда. Может, и пушка здесь совсем ни к чему?

Добрался до лестничных перил, пригнулся и осторожно спустился, до самого последнего яруса. Успел заметить, как за углом мелькнул свет от фонаря доктора, и последовал за ним.

Пахло престранно: кисло, и как будто бы чем-то тухлым. Находиться в окружении всех этих громадных приблуд — генераторы, контроллеры, щитки — ему было совершенно некомфортно, и он хотел как можно быстрее убраться отсюда.

Вскоре набрёл на большую комнату, походившую на кают-компанию жилого модуля. Внутри лавочки, ящички для одежды — на большей их части отсутствовали дверцы, — и план всего зимовочного комплекса в разрезе. Он быстро сверился с ним и обнаружил себя на самом дне «Модуля А», в одной из раздевалок для техперсонала.

А где же наш доктор?

Обоняние вновь уловило тот самый странный, в разы усилившийся запах, и Дэн, как взявший след пёс, последовал по нему, пока не уткнулся в очередную дверь. Он сомкнул пальцы на ручке, приоткрыл её и заглянул внутрь.

В самом центре открывшейся перед ним общественной душевой стоял металлический стол, мерцающий в свете закрепленных жировых ламп. Вдоль стен — несколько инструментальных столиков с угрожающе поблескивающими на их поверхностях хирургическими инструментами. Несмотря на работающее отопление, Дэн всё равно почувствовал окутавшее всё его тело одеяло холода, что-то не так было в этом помещении…

Эту загадку он разгадал быстро, стоило ему лишь опустить голову и всмотреться в старый, потресканный кафель. Там он увидел пятна засохшей, чёрной крови. Приглядевшись ещё внимательнее, он заметил её разводы всюду: на стенах, уцелевших стенках душевых кабин, двери позади него.

Осматривая душевую, он невольно стал пятиться к выходу, осознавая, что угодил в самую настоящую скотобойню…

За спиной раздались голоса, так близко, что коснулись мочек его ушей.

Холодный пот выступил у него на спине. Руки охватила судорога. Лихорадочным взглядом он осматривал душевую в поисках укрытия, приметил поставленные башней пластиковые контейнеры и спрятался за ними за секунду до того, как дверь открылась.

Дэн задержал дыхание, вжался в стену.

Вошедшие заговорили на непонятном ему русском:

— Степаныч, ну твою-то мать! Какого хера здесь опять не помыто⁈

Этот голос Дэн узнал сразу, он принадлежал Заячьей Губе.

— Так ведь не работает! Не работает! Видать, сломалось чего… я же всегда мыл, ты это знаешь! Я же… — вновь знакомые нервные нотки. А вот и доктор.

— Да всё, всё, завали пасть.

— Должно быть, насос опять накрылся. Надо Юру попросить взглянуть. — Тон спокойный, ровный. Гюго!

Заячья Губа сказал:

— Он уже на прошлой неделе глядел, и чего? — Раздался звонкий грохот, на тот самый металлический стол бросили мешок с чем-то тяжелым внутри. — Говорил тебе, надо было как раз таки Юрку в загон, а вот Фёдорыча уговорить с нами остаться. Он куда лучше этого сопляка в технике разбирался.

— Ты сам прекрасно знаешь, что я пытался. Он сделал свой выбор.

Дэн набрался храбрости выглянуть из-за укрытия.

Как он и предполагал их было трое: Гюго, Заячья Губа и этот придурковатый доктор. Когда Губа отошел в сторону, у шерифа по спине забежали колкие мурашки. На металлическом столе теперь лежало полностью обнаженное тело мужчины, мёртвое. Его худощавая нога — кожа да кости, — свисала с края стола как наполовину обрубленная ветвь. Заячья Губа грубо схватил её и с грохотом приложил ко второй.

— Давай повежливее с ним, — ответил ему Гюго.

— Повежливее? Он, блин, дохляк. На кой-хер ему сдалась моя вежливость? К тому же я всё равно никогда не любил этого мудака. — Губа смачно харкнул в бледное лицо мертвеца, столь худое, что в свете отчётливо виднелись очертания черепа.

Гюго толкнул плюнувшего в покойника и прижал к стене.

— Да срать я хотел, как ты к нему относился. Он был одним из нас, ясно тебе? Его жертва позволит тебе, ублюдку, прожить ещё на неделю больше.

Он резко отпустил здоровяка, тот ответил гневным прищуром, словно прикидывая в голове, как бы возразить.

А Гюго вновь ему что-то ответил с четко выраженной угрозой в голосе?

— Так что больше не смей, мать твою, обращаться с ними так, иначе богом клянусь…

Чего они говорили Дэн разобрать совершенно не мог, проскальзывали разве только парочка знакомых слов, в основном ругательных.

— Понял ты меня? — рявкнул Гюго.

— Да, — последовало сухое согласие.

Гюго обратился к доктору:

— Успеешь до четырёх?

Доктор быстро закивал.

— Не хочу, чтобы здесь всё успело провонять мертвечиной, как в прошлый раз. Не хватало ещё, чтоб Матвей и его дружки что-то учуяли.

Снова ответил быстрым кивком.

— Ладно, идём, — Гюго махнул на дверь.

Дэн вовремя заметил, как эти двое обернулись в его сторону, и успел быстро спрятаться. Потом дождался, когда их шаги затихли, оставив его наедине с доктором и слабым эхом его бормотания, отражающееся от кафельных стен.

Шериф снова высунул голову и заметил, как доктор вынул из-за пояса пистолет, медленно подвинул к себе инструментальный столик и положил на него оружие. Потом его ладонь прошлась по лицу покойника и закрыла мёртвые глаза веками.

Далее и вовсе произошло нечто странное.

Доктор сел на корточки, прильнул лбом к торцу стола и тихо заплакал. Будучи в полном замешательстве, Дэн всё же решил воспользоваться возможностью и удрать отсюда как можно тише, однако…

Однако пистолет, который теперь просто обязан был понадобиться ему, лежал так заманчиво близко, только руку протяни. Потом Дэн, собрав всю волю в кулак, стал медленно подбираться к содрогающемуся тихим рыданием фигуре, заранее вытянув руку к столешнице. Шаг, два, ещё немного и…

Под ногой что-то чавкнуло, и внутри у Дэна похолодело.

Доктор вскочил как ошпаренный, чуть сдвинув стол с покойником. Пораженным удивлением, глазами посмотрел на Дэна — а Дэн на него, — и потянулся за пистолетом, однако только и успел, что коснуться ногтем до рукоятки.

Дэн бросился на доктора, опрокинув стол с мертвецом, который свалился на окровавленный пол будто марионетка с подрезанными нитями. Все инструменты грохнулись с таким лязгом, что в воображении Дэна перебудили всех в зимовочном комплексе.

Главное, чтобы шум не услышали те двое, иначе ему точно конец.

Он обхватил запястья доктора, прижимая их полу, а потом вдруг додумался до подлого приёма и треснул ему в нос собственной же башкой. От удара в черепе загудело, а ушные перепонки стал резать жуткий звон. Тело доктора сразу размякло, а из ноздрей повалила кровь.

— Ах ты… ах ты!.. — истошно заорал доктор.

И тогда Дэн, несмотря на раскалывающую его череп боль, двинул ему ещё раз, раза в два сильнее, лишь бы он заткнулся и не привлёк внимание остальных. И, вот так удача, у него это вышло. Доктор-мясник немедленно заткнулся и вырубился, распластавшись средь ножниц, скальпелей разной величины и кусачек.

В глазах двоилось. Он силой заставил себя ослабить хватку, сцепившую руки доктора, и захотел встать. Первая попытка оказалась неудачной, и невидимый пресс вдавил его обратно в пол.

К горлу подступила тошнота. На языке чувствовался привкус крови.

Взгляд зацепился за пистолет, лежавший на полу возле широкой пилы и осколками стекла. Он встал на четвереньки, подполз к нему и, схватившись за рукоять, как за спасительную ниточку, прижал пластиковый Глок к груди. Потом долго держал на прицеле вход в это дьявольское место, в ожидании гостей, наверняка услышавших драку гостей. Но те так и не явились.

Попытался встать вновь, опершись стенку душевой, и на сей раз смог удержаться на ногах. Голова до сих пор кружилась, по вискам били маленькие молоточки, не давая сосредоточиться.

— Надо предупредить остальных, надо предупредить остальных… — шептал он себе, мотивируя сделать первый шаг.

Покачиваясь, он таки вышел из душевой и направился к лестнице. Положил пистолет в карман, вцепился в перила двумя руками и стал подниматься. Кажется, до второго этажа добирался всю ночь, а оказавшись там, почувствовал, что его вот-вот вырвет.

— Предупредить остальных…

Он плёлся по коридору, как пьяница, раскачиваемый невидимой силой. Достал пистолет, целясь в невидимую преграду. Боже, думал он, как же это я так головой приложился к этому ублюдку, что теперь чувствую себя так паршиво?

Впереди образовались две расплывчатые фигуры, мерцающие в свете огня. Они вдруг замерли, обернулись.

Кто-то из них произнес:

— Эй, а ты какого хрена?..

Палец Дэна сжался на тугом спусковом крючке, и пистолет грохнул. В потёмках ему не удалось разобрать, попал ли он хоть в одного из них, потому решил стрелять до тех пор, пока магазин не опустеет.

Но вдруг он увидел впереди ярко-жёлтую вспышку и вмиг почувствовал невероятной силы толчок, заставивший его упасть на пол и выронить пистолет. Лёжа на спине, он приподнял голову, взглянул на свою ладонь и заметил, как та вся перепачкалась кровью. Его кровью. И судя по щемящей боли в груди, пулю засадили прямиком туда.

«Подстрелил, сукин сын. Это ж надо, подстрелил…» — подумал он, прежде чем кануть во тьму.